Бои местного значения

№29 (6333) от 18 апреля 2025

Рассказ-хроника

Отец не любил рассказывать о войне. На наши настойчивые просьбы он мягко пожимал плечами, тихо улыбался, делал жалостливые глаза и всем видом показывал: ну, что там рассказывать, ну было и было. Мы готовились отмечать 75-ю годовщину Великой Победы. И вот звонят дети и внуки и просят рассказать о наших родных, которые были участниками той войны. Я полез в семейный архив в надежде отыскать что-нибудь о том времени.

И вот оно! Бесценный документ. Я даже не предполагал, что такое хранится в многочисленных пухлых папках, уже пожелтевших от времени. Это выписка из наградного листа на капитана Бочкова Дмитрия Николаевича. Мы знали, что он после окончания Рижского военного политического училища попал на фронт и был зачислен комиссаром в истребительный батальон НКВД. Наверное, эта зловещая аббревиатура и заставляла отца замыкаться в своих воспоминаниях. И совсем напрасно. Истребительные батальоны формировались из отчаянных людей, способных выдержать любые испытания в длительных рейдах по тылам противника. Они наносили колоссальный ущерб фашистам. Их вклад в Победу неоценим.

Я смотрю на этот пожелтевший листок, читаю скупые строки… Пытаюсь представить себе: вот отряд окружил фашистов, забросал их гранатами, уничтожил до сорока врагов; вот отец из засады расстреливает гитлеровцев… На снегу остаются лежать девять трупов в серых шинелях…

Вот он сидит передо мной, немногословный, уже постаревший, держит в руках старую фронтовую фотографию, на которой он в свои тридцать с небольшим лет. Только в том рейде в районе Великих Лук их истребительный батальон доставил массу хлопот фашистам. А сколько таких рейдов было? А вот и награда – орден Боевого Красного Знамени. Я мальчишкой любил его рассматривать. Странный рисунок с перевернутой звездой. И этот отколотый кусочек эмали. Тогда я фантазировал, что это вражеская пуля попала в отца, и если бы не орден, то вряд ли он остался в живых.

А еще я думал, что где-нибудь в Германии такой же как я мальчишка крутит в руках железный крест и думает о том, что никогда не видел своего отца. Закопали его впопыхах геноссе где-то у русской деревни Сопки. Не уберегло его германское железо. И фотография, на которой он с автоматом улыбающийся, не осталась.

А у меня вот осталась… И главное – осталось тепло отцовских рук. И то последнее тепло, которое я ощутил, прикасаясь к его навсегда обессилевшей руке.

«29.01.1942 г. в районе Беседено тов. Бочков с двумя взводами отряда окружил дом и сарай, где находились немцы, и организовал бой. Выбегавшие из дома и сарая немцы уничтожались бойцами из автоматов и гранатами. Всего было уничтожено до 40 фашистов».

(Из наградного листа на капитана НКВД Бочкова Д.Н.)

К Беседено они подошли часа в два ночи. Остановились в негустом перелеске. Командир долго всматривался через бинокль в занесенную снегом деревушку. Это была задача номер один: уничтожить роту эсэсовцев, которая замкнула кольцо вокруг того, что осталось от дивизии генерала Сизова, попавшей в окружение еще в декабре 41-го. Немцы тщательно утюжили здешние леса. И авиация, и артиллерия перемалывали округу, не давая и носа высунуть окруженцам. Те только вяло огрызались, сохраняя боеприпасы к решительному прорыву.

Истребительный батальон НКВД, в который Дмитрий Бочков был назначен комиссаром, вот уже полгода совершал глубокие рейды в тыл немцев. Потери были небольшие, пополнение не сильно изменяло личный состав, а поэтому в батальоне всё про всех было известно вплоть до мельчайших подробностей биографии и семейного положения. Бойцы шутили, называя комбата папой, а комиссара – родной мамой. В общем-то, так оно и было: посидишь сутки в ледяном болоте, невольно захочешь материнского тепла и отцовской поддержки. И «папа» с «мамой» отменно исполняли эти свои роли, отчего в батальоне обстановка была по-настоящему семейной. Ну а если кто-то оплошает, на тепло и ласку может не рассчитывать: хорошую взбучку получит от командира, да и комиссар в стороне не останется.

– Вон, смотри, – комбат передал бинокль Бочкову. – Справа избу видишь? Во всех окнах свет горит. Хозяин так свечи жечь не будет. И смотри, смотри – мельтешат как. Много их там. Поздно уже, а не спят. На стреме, гады. Ну, вся рота в одной избе не поместится. Тут что-то вроде штаба. Остальные дрыхнут по другим домам. Давай соберем бойцов и перед тем, как объявить отбой, покумекаем, что и как будем делать. Тут надо всё до точки рассчитать. Фрицы опытные, эсэсовцы, им палец в рот не клади.

– Да и мы не этим пальцем деланы, – комиссар вернул бинокль. Он не любил, когда кто-то принижал возможности наших бойцов, сравнивая их с противником. За эти рейдовые полгода он, да и каждый в батальоне определил боевые качества германцев. Немчура, поначалу весело шагавшая по пыльным русским проселкам, гоготавшая, обливаясь ледяной колодезной водой, наслаждавшаяся дармовыми яйками и млеком, осенью загрустила, а к зиме и вовсе приуныла. Теперь белокурые бестии боялись каждого куста. Опасным был для них глубокий снег, подозрительным занесенный пургой лес. Всё это в полной мере можно было использовать, планируя боевые стычки. Комбат не любил лобовых атак, жалея бойцов, не бросал их в рукопашную. Он старался воевать тонко, как бы исподтишка, задумывая хитрые комбинации. Бочков, зная его биографию, понимал, что качества эти достались командиру по наследству от деда и отца – кадровых офицеров русской армии. Формируя батальон, руководство фронта предупреждало его об этой стороне жизни комбата. И комиссар долго приглядывался к нему, однако не выказывая явного недоверия. Но уже после первых рейдов, видя их отменный результат, Бочков забыл подозрения армейских особистов и полностью доверился комбату. Более того, он поддерживал его во время всяких разборок, иногда даже прикрывая явные промахи. Командир чувствовал это и отвечал полным доверием.

– Ну что? – обратился комбат к собравшимся командирам взводов и отделений. – Как вам видится выполнение задачи?

Он любил выслушать прежде всего младших командиров, давая им в полной мере развернуть свою тактическую фантазию. Ведь это им предстояло идти под пули и вести на смерть своих солдат. Так пусть каждый и продумает до мелочей свои действия. Только в этом случае потери будут минимальными, а приказ командования, несомненно, выполнен.

После того, как все высказались о предстоящей стычке, комбат подвел итог, отбросив явно авантюрные предложения и подкорректировав подходящие.

– Значит, так, – он обвел взглядом собравшихся. Перед ним на запорошенных снегом бревнышках и пеньках сидели его товарищи. Замерзшие, голодные, страшно уставшие от круговерти боев, но мечтающие только об одном: дать как следует по зубам фашистам и тихо смыться, вернувшись всем за линию фронта желательно на своих ногах.

– Значит, так, – повторил комбат многозначительно. – Взводы Гусева и Перышкина, – тут все оживились и радостно заулыбались, – обойдут деревню с левого фланга, – продолжал комбат, не обращая внимания на расслабленность бойцов. – Задача: в самом начале боя отвлечь на себя силы противника, да так, чтобы тот подумал, что это и есть все силы нападающих. Скрябин и Медведев со своими орлами зайдут справа. И когда фрицы как следует вляпаются в бой, дадут им по сусалам с тылу. Они начнут метаться между двух огней, а мы с остатком вмажем посередке. Всё предельно просто. Но обязательно надо учесть боевой опыт немцев. Они, вероятнее всего, придержат некоторый резерв на случай непредвиденных обстоятельств. Смотрите в оба, чтобы это не стало для вас неожиданностью.

– Товарищ командир, разрешите обратиться, – зашевелился на своем месте комвзвода Медведев. – Предлагаю нам со Скрябиным разделиться и одному взводу обойти деревню и закрепиться с севера. Тогда получится что-то вроде котла…

– Котелка, – засмеялся Перышкин, но под строгим взглядом командира осекся.

– Ну что ж, дельно. Еще есть предложения? Предложений нет. Два часа на отдых и подготовку. Разойдись.

За два часа нужно было перекусить сухим пайком, посмотреть обувь, маскхалат, оружие и патроны. Да еще вздремнуть, хотя бы вздремнуть. О полноценном сне они уже давно и не мечтали.

Впрочем, этих двух часов не было у взводов Гусева и Перышкина. Чтобы вый-ти на западный край деревни, им надо было сделать крюк в два-три километра. Иначе фрицы могли заметить движение, и тогда вся задумка летела к чертям собачим. Да и третьему взводу надо было торопиться выйти к восточной окраине деревни. А уж скрябинским ребятам сколько надо топать! Вот и получалось, что два часа на отдых – это несбыточная мечта.

Они, как призраки, рассеялись по занесенному снегом лесу. Благо дебри под Великими Луками были в своем первозданном виде.

На позиции вышли точно к назначенному часу. Два взвода широким полукольцом неслышно охватили деревню с запада. В кромешной январской темноте, не стукнув, не брякнув, не закурив и лишний раз не вздохнув, бойцы залегли в глубоком снегу и стали ждать условленного времени. От слаженности зависел весь успех рейда. Поэтому комбат во время домашних передышек натаскивал командиров взводов на ощущение времени, на синхронность в действиях. И сейчас одна половина сети была раскинута. В нее должны были попасть основные силы эсэсовцев. А в конце операции сразу же подключатся остальные взвода. Эту тактику комбат не раз применял на деле. И отработанная до мелочей она никогда не подводила.

– Пора, – сказал, взглянув на часы, а скорее каким-то седьмым чувством ощутил назначенный час Гусев. – Давайте, как условились, первая пятерка выдвигается вперед и затевает бой. А когда фрицы всполошатся, вы откатываетесь назад и присоединяетесь к нам. Всё. Вперед!

Не прошло и двух минут, как раздалась беспорядочная стрельба из ППД и в ближайших избах зазвенели разбиваемые пулями стекла окон. И сразу же залаяли гортанные крики немцев. Видимо, на глазок оценив обстановку, они, как и рассчитывал комбат, решили, что какие-то дикие партизаны напали на их гарнизон. Им, впрочем, хватило нескольких минут, чтобы сбросить с себя сон и взяться за привычную работу. Сразу же затарахтели пулеметы МГ-42. За свою высокую эффективность в бою эта машина смерти заработала мрачную репутацию. Чего только стоят придуманные для этого пулемета прозвища: «Вдоводел», «Косторез», «Пила Гитлера». Огонь был плотный. К тому же в сторону нападавших полетели гранаты «колотушки». И нисколько не опасаясь, фашисты ринулись в атаку.

В это время за их спиной вдруг раздались выстрелы. Это было неожиданностью для немцев. Уже потерявшие немало солдат, они быстро перегруппировались. Вот где сказалась военная немецкая школа. Но и она не смогла предусмотреть хитрого хода нападавших. В самый разгар боя на две стороны в центр схватки вклинился резерв комбата. Это повергло немчуру в панику. Вместо того чтобы вновь перегруппироваться, часть фрицев бросилась к домам и сараям. Вот тут-то их и ждал с двумя взводами комиссар.

Бойцы быстро довершили начатое дело. Рота фашистов была полностью уничтожена. Батальон записал на свой счет еще одну победу.

Уже на другой день в открывшийся прорыв практически незаметно просочились остатки дивизии Сизова.

«4 февраля 1942 года в селе Сергиевская Слобода с пятью красноармейцами уничтожил в блиндаже противотанковыми гранатами до десяти фашистов. Вместе с командиром отряда организовал захват села Сергиевская Слобода и северной окраины Великих Лук».

(Из наградного листа на капитана НКВД Бочкова Д.Н.)

Они отходили тихо и почти незаметно для противника. Февраль кружил снега, моментально заметая всякий след. Шли, считай, налегке, унося с собой трех раненых бойцов. Только изредка, как в Сергиевской Слободе, комбат отправлял небольшие отряды прощупать округу. Важно было до тонкости знать обстановку, чтобы обеспечить безболезненный отход батальона. Однако он не запрещал разведчикам слегка пощекотать нервы немцам. Только при условии, что после этого они тихо растворятся в заснеженном лесу.

– Вот, смотрите сюда, – развернув на снегу карту, он ткнул пальцем в едва заметный кружок. – Это деревня Горки. Нам ее никак не миновать. Сегодня десятое, а через десять дней нам предписано быть в районе Малой Насвы. Понимаю, что все устали, и хорошо бы смотаться домой, хоть немного прийти в себя, а потом опять в рейд. Но вряд ли так получится. Придется всё делать с ходу.

Для начала комбат выделил комиссару пятерых бойцов. Отряду надо было разведать подходы к этой самой деревне, выяснить силы врага и, по возможности, разжиться где-нибудь хоть каким-то провиантом. Местные не везде встречали их ласково. Чувствовалась обида людей за то, что оставили их бедовать под немцем. А беда была большая. Фашисты напрочь выжигали целые села вместе с жителями. К смерти на войне человек быстро привыкает. Но когда батальон входил деревню, от которой остались одни печные трубы, а повсюду были разбросаны трупы баб, стариков и детей, комиссар видел, как перекатываются под заросшими многодневной щетиной скулами бойцов желваки, и понимал, что никакая политинформация, никакие призывы и лозунги и даже самые строгие приказы не способны наполнить большей ненавистью сердца солдат и погасить в них всякий страх перед смертью.

Вот и сейчас они подходили к заметенной снегом деревушке. Кто и почему назвал ее Горки – неизвестно. Кругом лежала равнина, заросшая лесами, и не было ни одной маломальской возвышенности. А было бы хорошо забраться на высотку и осмотреться. Уж больно тихо было в деревне, и предчувствие от этого было нехорошее.

– Товарищ комиссар, – вернувшийся из разведки боец был сильно возбужден.

– Докладывай, Степанов, не торопись.

– Немцев, тех, что на улице, я насчитал четырнадцать. Еще сколько-то по хатам сидят. Жителей живых не видел. Но очень много следов крови. Похоже, убитых сволакивали в одно место. Там две улицы пересекаются, так на перекрестке немцы что-то вроде блиндажа соорудили. Как раз при мне там пулемет поставили. А блиндаж мешками обложили, наверное, с землей. Да, вот еще, форма эсэсовская. И два бронетранспортера у них.

– Так, похоже, они решили тут капитально обосноваться, – комиссар обернулся к бойцам и приказал: – Быстро возвращаемся. Надо решать, что дальше делать.

Но возвращаться им не пришлось. Со стороны деревни послышались сильный шум, громкие немецкие команды и страшный бабий крик. Комиссар приник к биноклю. У крайних домов показалась толпа людей. Немцы гнали их в поле. О том, что должно было произойти дальше, гадать не приходилось. Решение должно было быть моментальным.

– К бою, – приказал Бочков. – Степанов и Калмыков, за вами правый край, Игнатов и Черемисин – слева. Кончаете немцев, их там человек пять, жители пусть бегут в лес, а вы – к блиндажу. Мы со Щипковым будем там.

Потом он попытается вспомнить в деталях, как всё было. Но в памяти осталась этакая акварельная размазня. Детали замутились, время исказилось. Перед глазами в белой снежной пелене мелькали серые немецкие шинели, грязно-белые маскхалаты красноармейцев, взрывы, сполохи пламени, следы крови на снегу.

Деревню они отбили. Немцы не ожидали такого напора. Те из них, кто остался в живых, прыгнули в бронетранспортер и дали газу. Через четверть часа вернулись жители. Но вернулись они только за тем, чтобы собрать вещички, кое-какие продукты, одеться потеплее и уйти в лес. Оставаться на обжитом месте было нельзя. Но перед этим к комиссару подошли две женщины:

– Вот, товарищ командир, мы тут собрали немного еды, вы уж извиняйте, больше нету.

Они плакали и всё просили, чтобы поскорее Красная армия побила бы фашистов, а они смогли бы вернуться в родные Горки.

«За личное мужество и отвагу, умение организовать и руководить бойцами в бою товарищ Бочков заслуживает представления к правительственной награде орденом Красного Знамени».

(Из наградного листа на капитана НКВД Бочкова Д.Н.)

Владимир Бочков
Фото из семейного альбома Бочковых