Джинсовый символ свободы

№53 (5958) от 16 июля 2021

Что делает людей писателями? Как лейблы на штанах связаны с тонким чувством стиля? И что означал для меломанов советской поры ритуал виниловой пластинки?
Об этом мы беседуем с писателем, шоуменом, продюсером Игорем Крысановым.

Повесть Игоря Крысанова «Коттон из Хошимина» я сразу поместил в разряд избранных произведений и мысленно поставил на полку вместе с любимыми книгами современных авторов. В ней есть все – лихо закрученный сюжет, легкий, искрящийся юмор, обаятельные герои того времени, когда эпоха подходила к своему финалу, но все предпочитали этого не замечать, жили по-прежнему, шутили и спорили на кухнях, только тоска сгущалась в воздухе, словно сентябрьский туман над полями. А самое главное – в повести ощущается аромат восьмидесятых, словно это была наша общая юность, когда кажется, что еще не живешь, а только готовишься к большой жизни. Но как же войти в это прекрасное далеко… без джинсов, кроссовок и прочего модного прикида?
Герой повести решает подзаработать на импортные шмотки. Вместе с товарищем, научившемся строчить на домашней швейной машинке поддельные Wrangler и Montana, они придумывают хитроумную схему: джинсовую ткань из Польши в обмен не дефицитные пылесосы, пользовавшиеся у поляков бешеным спросом. Компаньон по кличке Седой залезает в долги, кредитует его боксер Чика, один из авторитетов рязанской спортивной тусовки, которую побаивались фарцовщики. И тут случается форс-мажор: в социалистической Польше крепнет антикоммунистическая оппозиция во главе с профсоюзом «Солидарность», каналы нелегальной поставки джинсовой ткани по линии комсомольско-молодежного туризма накрываются. Паленые «Монтана» шить не из чего, а боксер уже включил счетчик. Развитие истории стремительное, финал непредсказуем и похож на анекдот, от которого смеешься до упаду. Нужно читать это самому, смакуя подробности, да только повесть до сих пор не издана. Ходит в компьютерном наборе по рукам. А свои новые вещи Игорь читает гостям на кухне. Вот так и мы просидели с ним три часа, беседуя, вспоминая и хохоча.
– Такое было время: джинсы переводили тебя в разряд исключительных людей, – Игорь затягивается сигаретой. – Ты не становился умнее, симпатичнее, лучше, но стоило надеть «штаны» – и на тебя начинали смотреть по-другому. Помню, к нам в старших классах пришли две практикантки преподавать физику и химию. Одна была в Levi`s, другая носила Wrangler, и обе сразу стали популярными. А когда они после уроков снимали халаты и поворачивались к классу спиной – о-о, это была завораживающая картинка! Вообще дефицит создавал какую-то особую систему морали, представлений о действительности и общественных отношений. Говорили о великом, а мечтали о финском батнике, кроссовках Adidas, портативном магнитофоне.

– И в этом не было никакой измены Родине, обычные потребительские желания, одинаковые для молодежи во всем мире…

– Чтобы красиво одеваться, нужно было иметь знакомых со связями. Импортные джинсы в магазины поступали по госцене от 70 до 90 рублей, но до прилавков просто не доходили, а на черном рынке стоили уже в три раза дороже. Ну я-то еще был в привилегированном положении. Мама работала заведующей магазином для ветеранов, и все дефицитные продукты доставались нам по обычной цене. Отец на заводе получал вдвое больше вузовского профессора. У кого-то из моих друзей вообще не было никаких возможностей. В ГДР, Польше, Болгарии джинсы свободно продавались, и с социализмом там было вроде все нормально. Не джинсы расшатывали наш соцлагерь. Это все-таки делали другие люди и другие силы.
– Которые потом ловко перевернули причины и следствия. Начали врать народу, что с джинсами и прочими благами промтоварного изобилия совместимы только капитализм и дикий рынок, а социалистическая экономика – большое зло. Но это к слову. В вашей повести никаких моральных оценок тому времени нет.

– Я писал «Коттон», чтобы внуки поняли, как веселились их бабушки и дедушки, когда везде был сплошной дефицит. Добавлял приметы времени, насыщал материал подробностями, которые создают воздух повести. Ведь то, как мы доставали виниловую пластинку из конверта, ставили ее на вертушку проигрывателя, протирали замшевой щеточкой, уже было целым ритуалом, доставлявшем удовольствие и даже счастье… А сила воздействия брендов была ну просто магической. Если у тебя на столе лежала пачка Dunhill, то это все равно, как будто ты сейчас к ларьку с шаурмой на Мерседесе подъезжаешь.
Кстати, вот две реальных истории про сигареты. Прямо сюжеты для двух рассказов. Одному парню нужно было выяснить отношения с бывшим ухажером своей девушки. Он шел на встречу и готовился к серьезному разговору. А когда увидел, что у того в пачке из-под Marlboro лежат сигареты «Ява», сразу расслабился. Понял, что парень тот ему не конкурент. Одно слово – «дешняк».
Другой мой приятель носил с собой две пачки. Одну, Marlboro, держал во внутреннем кармане – подальше от глаз. Он мог себе их позволить. Брал из нее две сигареты и перекладывал в пустую пачку «Столичных», чтобы не стреляли. На «Столичные» же никто не позарится. А последнюю сигарету и вор не берет. Это уже история про скупость.

– Игорь, когда-то в кафе «Старый парк», где впервые прошла читка «Коттона из Хошимина», вы сказали, что решили просто поиграть в писателя. Оказалось, что «поиграть» – это и значит им стать.

– Сюжета повести как такового долго не было. Начал я делать наброски очень давно. Мне было 22–23 года, я уехал в деревню на два дня, там начал писать, но быстро забросил. А в нулевых стал разбирать завалы и обнаружил исписанные тетрадные листки. Засел за компьютер, чтобы продолжить, и сюжет стал для меня важнее, чем антураж. Как будто плотину прорвало. Герои зажили собственной жизнью, начали поворачивать сюжет и так и сяк. Повесть писалась сама, по какому-то наитию. Написал – и в стол. Пусть отлежится. Снова о ней забыл. А недавно кто-то из старших моих товарищей напомнил и попросил почитать. И она пошла по рукам. Так все рассказы у меня и расходятся. До смешного доходит. Сидишь с девушкой в кафе, и тут она выдает: «Бандиты были в меру укуренные, но весьма дружелюбные». Так это же, говорю, из моей повести «О юной Танюхе, суровом Диме Бампере…». Тоже, кстати, не изданной. Смеемся уже вдвоем.

– Честно скажу, первый раз вижу талантливого автора, который самозабвенно пишет в стол, даже не помышляя предложить свои вещи издательствам.

Игорь Крысанов щелкает зажигалкой.
– Мне процесс интереснее, чем результат. Когда пишу – мне интересно, а потом даже не перечитываю. Нет, халтурить себе не позволяю, к тексту отношусь серьезно и сырой материал никому не дам. Но все-таки в этом процессе больше игры, развлечения, чем обязательного труда и ответственности, которая сковывает и лишает легкости. Бумага должна дать сок.

– А что уже накопилось в портфеле?

– Три больших рассказа, повесть в рассказах, «Баллада о юной Танюхе, суровом Диме Бампере и веселом гангстере Вале Неваляйкине»… Это о том, как студентки ухлестывали за бандюками и думали, что будет им счастье и огромная любовь, а обернулось все по-другому и довольно комично. Плюс «Хроники Клипса» – тоже довольно-таки смешная повесть, состоящая из разных новелл.
Прирастает миниатюрами «Кожаная тетрадь», в нее попадают байки из жизни. Вчера вот читал ее Вадиму Михайлову (журналист, бывший главный редактор газеты «Вечерняя Рязань» – ред). Он зашел на огонек в гости. Подняли себе настроение. Забавные истории меня сами находят. Вот, кстати, совсем свежая.
Продолжение интервью в следующем пятничном номере

– Валера, а ты мне штаны сошьешь? Одни! Я же не на продажу. Я себе.
– Договоримся, – обнадежил Седой и достал бутылку «Рябиновой на коньяке». – За сделку века?
– За сделку века!
Мы сидели, выпивали. Я – символически. Седой – плотнее. Программа «Время» показывала, как Л.И. Брежнев награждает находящегося на отдыхе в СССР Генерального секретаря ЦК Народно-революционной партии Лаоса Кейсона Фомвихана орденом Ленина. Мы обменялись парой дежурных анекдотов про нашего Генсека и выключили у телевизора звук.
Седой что-то выбрал на своей полке с дисками и аккуратно опрокинул конверт. Край диска выскользнул из обложки, упираясь в большой палец. Валера подхватил диск средним и безымянным пальцами за бумажный кружок и свободной рукой отложил конверт. Продолжая держать диск, как хрупкий поднос, он открыл стеклянный колпак вертушки. Перехватив диск за края, Седой бережно опустил его на проигрыватель и включил мотор. Побежавшие поначалу в разные стороны огоньки стробоскопа успокоились, слились в одну точку, и диск завертелся со святой скоростью 33 оборота в минуту. Седой от края к центру черной бархатной салфеткой удалил с винила несуществующую пыль и нажал рычажок. Увешанный бесчисленным количеством грузиков и противовесов тонарм медленно съехал к кромке диска, мгновение постоял в раздумьях и плавно лег. Еле слышно и сухо защелкало, и через мгновенье комнату наполнил «Назарет».
В телевизоре очень серьезный диктор зачитывал какой-то текст. Так мы пропустили сообщение ТАСС, в котором завершившийся в Гданьске съезд профсоюза «Солидарность» был заклеймен как сборище экстремистов, организованное оравой контрреволюционных политиканов.В следующие дни все пересуды были только о «Солидарности». В газетах появились гневные письма рабочих Кировского завода, завода имени Лихачева. Тассовские сводки «К положению в Польше» мало что проясняли, но народ в полголоса поговаривал, что надо ждать ввода советских войск в Варшаву.

Из повести Игоря Крысанова
«Коттон из Хошимина»

Прекрасный повод

Время 12.30. Самое пекло. На термометре в тени +36С. Дотянул время. Но за сигаретами сходить надо. Пришлось расстаться с любимым кондиционером и нырять в Сахару Средней полосы.
Обратно решил пройти через дворы: там хоть есть деревья, а вместе с ними – какая-никакая тень.
Во дворе 20-го дома в беседке сидят два мужика. По пояс голые. Обливаются потом. Рядом с каждым – распечатанная чекушка. В руках –
по мороженому.
Перехватив мой недоуменный взгляд, один из них успокоил:
– Все пучком, братан. Водка ледяная, мороженое без ГМО. Лето отмечаем.

Беседовал Димитрий Соколов
Фото автора