Когда стихали лозунги…

№88 (6192) от 17 ноября 2023

«Время – как река. Перемены подготавливались исподволь». Беседы с Владимиром Панковым

На редакторство в газете «Рязанский комсомолец» в 1978 году Владимира Панкова благословил поэт Евгений Маркин. Узнав о назначении, написал ему из своего родного Клетина письмо, в котором обрисовал все преимущества этой должности для честного талантливого журналиста: больше возможностей донести свое мнение, добиваться справедливости, там, где это возможно. А ещё – писать в газету самому, стать пишущим редактором. На себе испытавший тяжесть партийной длани, Евгений Фёдорович предостерегал новоиспеченного начальника – не забывай делать плановые вещи, не презирай подёнщину, а то попадёшь в немилость к областному руководству. А оно в то время страсть как не любило людей самостоятельных, со своим мнением. Но до этих знаменательных событий Владимиру Панкову пришлось пережить падение. С дельтаплана…

В.П. – Мы с Валерием Гельштейном организовывали в Рязани первые фестивали дельтапланеристов на приз Крякутного – устраивали показательные выступления прямо на кремлёвском валу. Народу собиралось много – зрелище, действительно, было эпическое. Увлекся полётами и я. На одной из тренировок под Рязанью не рассчитал траекторию взлета, совершил ошибку на старте и чуть не потерял правую руку – рязанские хирурги несколько часов собирали её по частям. Но, слава Богу, обошлось. Четыре месяца провёл в гипсе, а когда вышел на работу, меня ожидал сюрприз. Обком партии предложил возглавить редакцию молодёжки – прежний редактор Олег Севергин уехал в Москву, и несколько месяцев вакантная должность пустовала – ждали моего выхода с больничного. Видимо, все время, пока я состоял в обкомовском пуле журналистов, ко мне присматривались, и решили, что газету я потяну. Запомнился ещё один совет Жени Маркина: учитывать интерес читателя, не брезговать ни кроссвордами, ни всякими развлекательными рубриками – только так газета будет набирать популярность. Честно говоря, я этим поначалу пренебрёг, и вполне закономерно продажи газет в киосках пошли вниз. Собрались всей редакцией и решили: говорить с читателем на нормальном человеческом языке, без казёнщины и лозунгов. А героями публикаций делать не только комсомольских активистов и передовиков, но и людей обычных, однако по-своему интересных – лесников, плотников, бондарей, защитников природы и т.д. А на радость обкому мы завели актуальную по тем временам рубрику «Молодость Нечерноземья». Писали, естественно, и о соцсоревнованиях комсомольцев, молодежных бригадах, о шефстве молодёжи над строительством сельских объектов соцкультбыта. Это сейчас всё выглядит диковато. А в те времена энтузиазма у молодежи хватало. И хороших дел было немало. А нам удавалось совмещать приятное с нужным, обязательным. Такая тактика во многом нас спасала.

– Но «Рязанский комсомолец» был органом обкома комсомола, а не партии…

В.П. – Формально, да. Но я был креатурой обкома КПСС, и от комсомольских начальников зависел в меньшей степени. Чувствовал, что их это коробит. Они, может, и мечтали бы о большей покладистости с моей стороны, но я держался независимо. И это было нужно не только мне. В первую очередь – газете. Моим ребятам. Поэтому в острых ситуациях я не стеснялся доказывать правоту своих журналистов, если был уверен, что они правы и честны. Сразу дал понять: лебезить и угодничать не буду. А если что-то кому не нравится – креслом не дорожу. Собрал папки – и свободен, ищите себе другого редактора. Такое отношение заставляло – в первую очередь обкомовских партруководителей – закрывать глаза на наши тогдашние вольности. Правда, нормальных, коммуникабельных людей в райкомах и обкомах комсомола было все-таки больше, и мы находили взаимопонимание. Конфликты случались редко.
Дело в том, что я как журналист был в себе уверен – любил писать и делал это, надеюсь, хорошо. А свою должность рассматривал как дополнительную нагрузку, причем тяжелую и неблагодарную. Возможно, этот профессиональный кураж когда-то заложила в нас, студентов, преподаватель филологии Алла Борисовна Бигалько. Вместе с ней мы на литфаке начали выпускать студенческую газету, а эпиграфом взяли слова одного испанского писателя: «Если тебе дали линованную бумагу, пиши поперёк». То есть будь предельно критичен к тому, что тебе навязывают, нередко под благовидным предлогом. И вся стенная газета у нас была действительно поперёк. Благостных материалов выходило не так уж много. Ну и понеслось: одного автора из комсомола исключили, других начали третировать. Это были для меня хорошие уроки и ценный опыт.

– С мнением редактора высокие комсомольские чины в то время считались? Приходилось вам отстаивать свою позицию?

В.П. – Конечно, выступать в печати с иной точкой зрения, отличной от взглядов руководства, никому не дозволялось. А если и были подобные выпады, то они оканчивались для авторов плачевно. Я помню, как продвигали в 70-х тему мелиорации, руководителей хозяйств обязывали ее проводить, хотя в успех мероприятий верилось с трудом. И точно, эффект оказался краткосрочным. На непригодных землях не удавалось вырастить хороший урожай, а вред, нанесенный природе, сводил на нет и крошечные успехи. «Рязанский комсомолец», естественно, не мог пойти против линии партии. Но мы не стали и активными пропагандистами этого процесса. Старались вместе с экологами осмысливать возможные последствия, задавали неудобные вопросы… И развернули настоящую борьбу за создание «Мещёрского национального парка». Московских учёных приглашали, конференции собирали, планы строили, били во все колокола. В итоге – парк решением правительства был организован. Это уже было после того, как я из Рязани уехал. Но сил в это дело я вложил немало. Мещёра для меня всегда значила многое…

– И все-таки вы, Владимир Александрович, не боялись рисковать и ставить под удар свой редакторский авторитет. Рассказывают, что вы однажды защитили своего молодого сотрудника, которому запросто могли сломать жизнь.

В.П. – Помню этот эпизод. В пять утра раздался телефонный звонок. Поднимаю трубку: «Дежурный комитета госбезопасности такой-то. Ваш сотрудник сорвал флаг СССР…» Что за бред? Быстро оделся и выехал разбираться. Оказалось, что наш молодой корреспондент гулял с девушкой и решил произвести на нее впечатление: забрался на перила моста и выдернул из флагштока красное полотнище с молотом и серпом, начал им размахивать. Кто-то увидел и мгновенно донес в орган госбезопасности. Журналисту «шили» идеологическую диверсию, глумление над государственной символикой. Я, как редактор, на дыбы. Пригрозил, что поверну это дело по-другому – как шпиономанию, зайду в любые кабинеты (кстати, руководителем местного КГБ был бывший редактор «Рязанского комсомольца»). Времена-то на дворе стояли уже другие. Пообещал, что сам накажу ветреного сотрудника, объявлю выговор, лишу премии. В общем, инцидент замяли.

– Но он всё-таки был показательным. Не так вольготно жилось в те времена, как принято почему-то фантазировать сейчас. С избытком хватало и глупости, и авантюрных замашек…

В.П. – Доходило до курьёзов, до смешного. Как-то я задумал отрастить усы – моей жене это нравилось. И кольцо обручальное она просила меня носить. Появился во всей это красе в обкоме партии. Так вот мой непосредственный начальник, секретарь обкома партии по идеологии, прямо на меня набросился: «Ты с ума сошел! Ты же редактор, на тебя все смотрят. Ты что себе позволяешь! Немедленно сбрей усы и кольцо подальше спрячь». Так я остался без усов и кольца. Ну что, думаю, из-за таких мелочей на рожон лезть? Нужны поводы посерьёзнее, чтобы сдачи дать… Порой обком партии давал такие приказы, что всё во мне бунтовало. Когда умер Женя Маркин, мне позвонили из обкома партии и строго запретили ехать на похороны в Клетино. Запретили печатать некролог. Мы с ребятами посовещались и сделали вот что – я уехал в Клетино сразу на другой день после похорон, к свежей могиле пришел вместе с няней Жениной, помянул. А некролог вопреки обкомовскому окрику мы все-таки нашли возможность поместить. Кстати, единственные это сделали…

– Владимир Александрович, в те времена, ближе к середине 80-х, до вас уже долетал ветерок демократических изменений? Насколько сильным было предчувствие перемен?

В.П. – Я не могу сейчас назвать те годы переломными. Время – как река, все перемены подготавливались незаметно, как бы исподволь. Я понимал, что прежняя пропаганда отмирает, и в неё никто уже серьёзно не верит. Думаю, что и партийным бонзам все было понятно.
Однажды мне позвонили из обкома: срочно явиться в приёмную первого секретаря Николая Семёновича Приезжева. Предстояло взять интервью у известного в стране и области человека – олимпийского чемпиона, штангиста Василия Алексеева. Прибегаю с магнитофоном. Приезжев объясняет задачу – записать слова благодарности чемпиона за высокую награду – очередной орден, который ему вручили. Но Алексеев был не в настроении и нужных слов не говорил. Я и так к нему, и эдак, ищу разные подходы, задаю наводящие вопросы, пытаюсь разговорить и услышать что-то вроде «спасибо партии и всему советскому народу», а штангист ни в какую. Николай Семёнович сделал мне жест рукой, мол, отдохни. И у них состоялся какой-то разговор без свидетелей, после чего Алексеев говорил уже как по-писанному и на все мои вопросы отвечал спокойно… А потом, после интервью, Приезжев мне сказал фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Знаешь, как нужно общаться в таких случаях?» Сделал паузу и произнёс: «Сначала обнять, а потом и задушить». И такой была жизнь в те времена. Обнять и задушить. Лицемерия хватало. Оно, в итоге, и погубило! Люди, стоявшие у руля, уже сами понимали, что морально устарели, что начинаются процессы, которые они не только не понимают, но и не в состоянии регулировать. С другой стороны, они видели, что нужны новые люди, какие-то новые веяния, что нельзя прямолинейно все запрещать. Что нужна вера, а её-то и не было. Поэтому нам в «Рязанском комсомольце» многое сходило с рук. Нет, мы не лезли на рожон, не пытались симпатизировать диссидентам. Да это и невозможно было. Просто в материалах появлялся другой воздух. Больше публиковалось очерков о людях, их ежедневных заботах, совсем не связанных со стройками коммунизма. Пробивало себе дорогу на страницах печати краеведение, а оно пробуждало интерес к обыденным вещам, которые раньше казались мелкими и недостойными внимания. И так, постепенно, старая система отжила бы своё, без потрясений, без страшного обрушения государственных конструкций… Началась бы естественная внутренняя модернизация. Но кому-то не хватало терпения. Пришли борцы с режимом во главе с Ельциным и переломали всё – не без помощи, естественно «наших вечных заклятых друзей».

– Существовала ли, на ваш взгляд, развилка? Может быть, при желании нам удалось бы сохранить условно социалистический путь развития? Процветали бы сейчас, как Китай…

В.П. – Для этого властям не нужно было бояться правды и перемен. А они всеми силами цеплялись за старое. Сами же понимали, что вся словесная пропаганда превратилась в апологию идиотизма, и ничего не хотели менять. Делали вид, что старые тезисы жизнеспособны. Вместо того, чтобы модернизировать государство, сверить часы с мировым тенденциями развития, они впали в ступор и сказали себе и нам: пусть все останется как есть. У этих людей не было творческого начала, они боялись любых перемен и работали только на самосохранение. А в стране уже воцарился вакуум. Когда я, работая ответственным секретарем в «Советской России», пришел в ЦК отпрашиваться с этой должности, там уже некого было спрашивать. В кабинетах гулял ветер. Все разбегались сами. Большой и пустой шкаф падает громко. И когда он упал, такая пыль поднялась, что ничего разглядеть уже было нельзя. Всё заволокло. Никакого проекта, никакой матрицы нового мира мы в те годы создать не успели. Поэтому всё оказалось так трагично. А я сел и написал серию книг «О чём мечтали наши предки». Ведь чтобы затевать перемены и придумывать далеко идущие планы, нужно сперва понять, чего хотят люди. О чём они мечтали ещё в стародавние времена.

Беседовал Димитрий Соколов
(Продолжение – в одном из следующих номеров)