Полвека назад сильнейшим конькобежцем планеты Земля стал советский спортсмен Виктор Косичкин – великую победу он одержал в столице нашей Родины – в Москве, в Лужниках, на глазах стотысячной (!) болельщицкой аудитории. Славный юбилей – естественный повод рассказать о себе, ибо нисколько не сомневаюсь – легендарная биография нашего земляка наверняка может стать примером для делающих первые шаги в спорте, для будущих покорителей мировых высот, а также для тренеров и родителей. Итак, слово – Виктору Ивановичу Косичкину.
– Я – тринадцатый ребенок в семье сельского плотника. Мне исполнилось тринадцать, когда отец из деревни Мошки Рыбновского района решил перебраться в Москву. Время было трудное – семья жила в коммунальной квартире, на восьми квадратных метрах. Не слишком-то сытно жили, родители заботились о хлебе насущном, и, естественно, нам родительского тепла не хватало. Конечно, для нашего времени эта история не совсем типична, но трудности-то – пускай, другие – есть в каждой семье. Трудности, которые надо преодолевать. Мальчишке, девчонке. Под приглядом родителей.
Впрочем, меру влияния семейного воспитания, на мой взгляд, мы, взрослые, склонны порой преувеличивать. Растет в обществе некий «анти-элемент», и мы его чуть ли не по головке от жалости и сострадания гладим – в семье, мол, у бедолаги не все благополучно, в детстве нежности и тепла недоставало, вот и растет бог знает кем – бездельничает, шалит, а то и ненароком прохожих в темном переулке терроризирует. Целые теории если не в их защиту, то в оправдание придумываем. Помнится, замечательный советский тяжелоатлет, а затем – наставник талантливейших штангистов Аркадий Никитич Воробьев высказал даже мысль, что иные подростки из трудных семей, приходя в спорт, вообще не способны к самоанализу, самовоспитанию со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Я не разделяю подобной позиции: она какая-то добренькая, всепрощающая. У меня немало знакомых, которые были ущемлены в детстве и материально, и морально, но стали людьми высоких нравственных принципов – их жизнь ломала, а они становились крепче на изломе и твердо шли к цели. И знаю людей из благополучных семей, не ведавших никогда ни в чем отказа, но ставших обыкновенными мещанами, потребителями. «Трудные» и «благополучные» семьи – категории упрощенные. Куда более существенное влияние на становление характера оказывают среда, окружение, моральный климат, в котором оказывается подросток, выйдя за порог дома, а этот климат создают конкретные люди, которые и выступают в роли воспитателей.
Я, например, мог стать музыкантом – мальчишкой играл на альте и трубе в дет-
ском оркестре при Доме культуры, делал это с упоением и величайшей радостью, но не стал им. Как-то руководитель оркестра заставил нас играть на похоронах, и свою любовь к музыке я похоронил у кладбищенской ограды в тот момент, когда «хозяин» рассовывал нам по карманам замусоленные трешки – за работу. Я мог стать велогонщиком – с горящими от нетерпения глазами бегал в секцию на «Динамо», но не стал им. Чувствовал в себе и силу, и характер, и талант даже, и как-то на соревнованиях умчался от группы в отрыв, «чиркнул» финиш, хотя по плану это должен был сделать другой – любимец тренера, а я не понимал, почему это должен был сделать другой: ведь я сильнее! Но тренер выставил меня за дверь, объяснив начальству, что я переросток (мне шел шестнадцатый год) и бесперспективен. Две пощечины от жизни, руками двух «воспитателей». Это пострашнее недоедания или ночлега в восьмиметровой комнатушке. У меня, согласитесь, были все основания пылким мальчишеским сердцем возненавидеть этот мир и предать его анафеме.
Руку помощи мне протянул рабочий коллектив, помогли настоящее люди. После семилетки пошел в ученики токаря на автобазу, а физруком там был знаменитый некогда вратарь футбольной сборной – добрейший, чуткий человек. Он сразу почувствовал и мою боль, и мою печаль, и какой-то надлом – потому и относился ко мне с особой теплотой, научил по-настоящему любить спорт и его красоту. Я бредил спортом, но в секцию меня уже не принимали: я был безнадежно стар для спорта даже по тем временам – мне было уже восемнадцать. Тогда физрук взял меня за руку, силком притащил в районный совет добровольного спортивного общества «Динамо» и, пока я сгорал от стыда за дверью кабинета, объяснил председателю суть дела – тот чиркнул записку тренеру-общественнику по конькам Гуськовой (почему именно ей, конькобежному тренеру, не знаю до сих пор). Я оказался в группе несравненной Клавдии Андреевны и благодарен судьбе: наставница преподала мне урок великой человеческой душевности, уроки такта и оптимизма. Через год я, перворазрядник, стал чемпионом Советского Союза. Это время перевернуло все мои представления о мире, о людях, да и о самом себе, о своих возможностях. Я нашел свой путь в жизни.
Со временем в штатных расписаниях спортшкол появилась должность тренера-преподавателя, тренера-педагога. Этим подчеркнута прямая ответственность тренера за нравственное воспитание учеников. Ну, тренер-невежа, грубиян, пьяница, деспот – это ясно, это, так сказать, зримое зло, и оно не останется безнаказанным. А если тренер дисциплинирован, образован, вежлив, у него все планы и обязательства выполнены, а он – не педагог, в спорте лишь личную выгоду ищет, и его единственная цель – вылепить из несмышленыша чемпиона, а не человека, при этом любыми средствами, и дети у него не живут спортом, не творят, а работают, как роботы? Наиболее способные из них, не исключено, действительно станут чемпионами, но так и не поймут, не откроют прелесть и величие спорта, его истинные ценности, и в чемпионстве своем, как и тренер, будут искать лишь выгоду и славу. Пусть не все. Пусть даже один, но это уже нравственное преступление и перед человеком, и перед обществом. А мы порой таким тренерам даем звание «заслуженного» – за чемпиона – и не видим, что чемпион-то наполовину нравственный калека.
В свое время днепропетровский тренер по фигурному катанию Артыщенко передал именитой Ирине Родниной своих лучших учеников – посчитал, что она больше даст им знаний, чем он. Это и есть великий педагогический дар – осознать необходимость такого шага. То же самое сделала и Клавдия Андреевна Гуськова. Я уже был чемпионом страны, впереди маячили олимпийские медали и лавровый венок чемпиона мира, и из этого тренер мой, несомненно, мог извлечь немалую выгоду для себя. Но однажды она привела на занятие Константина Константиновича Кудрявцева, лучшего в ту пору конькобежного тренера, и сказала: «Возьмите этого парня себе. Большего я ему дать не могу». Тогда еще не существовало такого определения, как «тренер-педагог», но это было проявлением педагогической этики, самоотверженности. И тот случай я не раз вспоминал в трудные минуты жизни.
Но как бы ни была важна в становлении характера спортсмена роль тренера, без самовоспитания, без самостоятельной жизненной позиции стать истинным атлетом, познать суть спорта невозможно. Грани самовоспитания неуловимы. Это ведь не график, который висит на стене перед твоей кроватью: сегодня, мол, от десяти ноль-ноль я буду принципиальным и честным, завтра от двенадцати часов – смелым и отважным, послезавтра от четырнадцати – добрым и отзывчивым. Самовоспитание – это, если хотите, продукт труда, продукт цели. В спорте, как, впрочем, и в жизни вообще, человек должен уяснить для себя по крайней мере две вещи: какой желанной цели посвятить себя и как этой цели достичь. С воплощения в жизнь этой программы, собственно, и начинается становление характера, воспитание чувств, ибо мир, хорошо это или плохо, устроен так, что человека ценят и воспринимают по содеянному им.
У Андре Моруа есть замечательный, уникальный образ. Писатель рассказывает о человеке, талантливом человеке, который метался по берегу до самой смерти, вопрошая себя: «А хватит ли сил переплыть реку?» Смело поставить перед собой цель и столь же смело идти к ней – это акт мужества, самоутверждения, a значит, самовоспитания. После года тренировок я стал чемпионом страны, еще через два, накануне Олимпиады в Скво-Вэлли, добыл медаль на чемпионате мира в Давосе. Евгений Гришин, скупо похваливая меня, заметил: «Вот так бы и в Скво-Вэлли, Виктор!» «Так далеко ехать не за «золотом»? – ответил я. – Нет, если поеду, то только за «золотом». «Ну и нахал», – только и сказал Гришин. Но дело было не в нахальстве и не в излишнем самомнении. Такова была моя цель. И я верил в нее не только потому, что чувствовал в себе силы, что много и самоотверженно тренировался, но главным образом потому, что настроил себя на победу морально, поверил в нее и отдал ей всего себя, без остатка.
Самоутверждение спортсмена происходит сначала в нем самом, а уже потом на спортплощадке, лыжне, стадионе – перед трибунами. Но вот цель достигнута.Что дальше? Если говорить о конкретной цели – например, стать чемпионом, то, достигнув ее, ты должен сознательно взвесить свои возможности и решить: или ты чувствуешь в себе внутренние силы и идешь дальше, или честно говоришь спорту: «До свидания!» Жить в нем за счет былой славы – то же самое, что жить вчерашним днем. Успокоился – остановился. Это – старая истина.
Говоря о цели, я имею в виду не только достижение какого-то определенного рубежа. Жизненная цель – понятие более широкое. Главное – уяснить: во имя чего эта цель? Во имя собственного благополучия или во имя Спорта, Общества, Родины? По-моему, труднее – понять, в чем состоит твой долг, выполнить его – значительно легче. Если твои дела подчинены высокой и благородной цели – это и есть прекрасная жизнь.
Да, меня называли нахалом. Но я – просто великий упрямец. Я вот пишу стихи. Пишу давно, но «подпольно» и в издательство не иду – коленки трясутся. Как же быть в таком случае с образом человека на берегу? Противоречие получается? В молодости мне понадобилось три с половиной года, чтобы в спорте добиться того, что хотел. Возможно, потребуется вся оставшаяся жизнь, чтобы достичь другого – написать хотя бы одно хорошее стихотворение, которое удовлетворило бы и меня, и моих читателей. Так что никакого противоречия нет. Разница лишь в сроках достижения цели. Но цель одна – доплыть до берега своей мечты...
Вот на этом и прервем монолог верного, давнего, легендарного друга. Не в день юбилея говорить о том, как много наболело у Виктора Ивановича. Не так хороши, как прежде, во времена Косичкина, дела в сборной страны. Конечно, можно порадоваться, что в минувшую пятницу почти сорок тысяч юных спортсменов в тридцати пяти регионах России – от Калининграда до Находки – вышли на конькобежные дорожки в рамках массового турнира «Лед надежды нашей». Символично: вышли в день рождения Косичкина. Жаль, не было среди участников соревнований рязанцев. Такой вот получился праздник – радость со слезами на глазах. Когда-то в Рязани проводились соревнования на призы Виктора Косичкина. А сегодня почему-то Рязань оказалась на задворках конькобежной российской жизни. Но об этом – в другой публикации…
Рязань – Москва
Фото из архива
Виктора Косичкина