Ещё будучи школьником, я дал себе слово: каждый год в пору ранней весны бывать в лесу. Этого правила придерживаюсь и поныне, всякий раз встречаю что-нибудь новенькое, заставляющее подивиться. Выбрав погожий день, я закинул за плечи рюкзак и отправился в лес за ощущениями. Бег лыж на подтаявшем снегу затруднителен, звук уже не напоминает скрип капусты, как это бывало морозной зимой, а похож на тихое змеиное шипение. И всё же сидевшую на верхушке берёзы парочку ворон я всё равно насторожил. Птицы не сводили с меня глаз. Похоже, что в зеленеющей вдоль опушки сосновой колке они присмотрели место для гнезда, поэтому им небезразлично, куда направляется человек. Лишь когда я поменял курс и немного удалился, серые сидельцы потеряли ко мне интерес и улетели по делам к месту гнездования. 
К строительству гнёзд вороны приступают рано, когда кругом ещё толстым слоем лежит снег. В нашей средней полосе это чаще наблюдается в двадцатых числах марта, а в начале апреля у них можно встретить уже полные кладки из трёх – пяти зеленоватых, с бурыми и фиолетовыми пятнами, яиц. В гнездовое время вороны становятся осторожными, постройку сооружают на деревьях в укромных местах, невидимых для посторонних глаз.
Известно, что зимой, обретаясь возле жилья человека, птицы эти менее осторожны. Они усвоили: по соседству с нами перезимовать и прокормиться легче. Раньше с приходом весны зимовщики покидали места поселений человека и подавались в сторону леса. Однако за последние полвека образ жизни этих смекалистых птиц резко поменялся. Теперь многие вороны остаются в человеческих поселениях и на время выведения потомства, причём не очень-то заботясь о маскировке своего гнезда. В моей картотеке хранится газетная вырезка, рассказывающая о необычном гнездовании ворон в самом центре Москвы. Было это в 1971 году. На стройке за стеной одного из больших зданий на Калининском проспекте пара серых птиц умудрилась соорудить гнездо на конце стрелы работающего башенного крана. Учёные дивились смелости ворон. Стрела то и дело поворачивалась, опускалась и поднималась, внизу суетились люди, грохотала техника, а наседке хоть бы что – даже ухом не вела. Возможно, ей даже нравился этот «аттракцион», ведь вороны – птицы игривые. В те годы это было сенсацией.
В настоящее время гнездование ворон в оживлённых местах людей уже не редкость. Из числа зимующих в окрестностях городов примерно треть их часть остаётся выводить потомство по соседству с жильём человека. Причина ясна. Тут вороны без труда находят себе пропитание во дворах, в мусорных баках и на свалках. Важно для птиц и то, что в многолюдном месте гнездо будет сохраннее. Ведь едва ли кто отважится влезть на дерево и разорить гнездо на глазах людей. Да и опасающиеся человека хищники не отваживаются проникать в его владения. Похоже, что смышлёные птицы поняли всё это. И ещё. Выросшие в городских условиях вороны отличаются от своих лесных сверстников небывалой сообразительностью и поразительным нахальством.
…Между тем день набрал силу. Яркий свет солнца отогрел сосновую хвою, и в воздухе стал улавливаться её запах. Лесная дорога на пригреве стала мокрой. Насыщенный водяными парами воздух незаметно, словно исподтишка, подтачивает зернистый снег. Даже в тени дороги, под синеющим ледком, принялись прокладывать себе путь говорливые ручейки. Перемены в лесной природе ещё робкие, но они уже чувствуются. Лишь из густого ельника по-прежнему тянет холодом. Однако и здесь признаки весны обозначились. На снегу всюду – тёмные россыпи семян. Это нагретые солнцем шишки растопырили чешуйки и высыпали свои прозрачные с коричневыми зёрнышками крылатки. Тут побывало много едоков. Опавшими семенами лакомились мелкие птицы и мышиная братия. Все они оставили на снегу свои «автографы». Семена ели не только вкусны, но и очень питательны – содержат более 30 процентов масла.
В полуденные часы от яркого солнечного света тёмные стволы клёнов с южной стороны сильно нагреваются, отчего проводящие слои древесины оттаивают, и по ним начинает подниматься сок. Явление это очень интересное и, как говорят лесные люди, однобокое. Если древесина с солнечной стороны оттаивает и по ней бежит сок, то с теневой, где температура воздуха около коры остаётся отрицательной, его движения не бывает. В клёнах сок начинает движение недели на две раньше, чем у берёз, и вкусом он много слаще. Один мой знакомый лесник запасается кленовым соком ежегодно и потчует этим чудесным напитком гостей. Я понимаю лесника: лучшего угощения в пору ранней весны в лесном краю не сыскать.
В белую, заснеженную, весну в березняках при ярком солнечном свете всё рябит в глазах. Тут резкий контраст между атласной белизной снега и необычайной густотой синих теней, падающих от деревьев, отчего лес выглядит полосатым, как матрас. А стволы берёз! «Купаясь» в солнечном свете, они будто светятся, выглядят белее снега. В тени же их поверхность – синяя-синяя и на ощупь холодная. Кроны берёз, подрумянившись на мартовском солнце, устремлены в бездонную синеву неба. Кажется, что всю свою синюю краску природа употребила только на небо и тени. Даже еле заметная строчка следов, оставленная на подтаявшем насте пробежавшей мышкой, пестрит синевой. Пройдёшь по полянке, обернёшься и удивишься: лыжня тоже синяя. Эту пору весны я называю «Время синих теней».
На солнечной стороне оврага ивовые «барашки» заискрились радужными капельками влаги. Это растаяли кусочки льда, что удерживались на серебристом пушке лопнувших почек. Если робкому ветерку не удастся их высушить в течение дня, то ночной морозец эти восхитительные самоцветы опять превратит в заурядные синие ледяшки. Внизу, в глубине оврага, «плюшевые барашки» ивняка пока ещё сплошь покрыты ледяными комочками. Солнечный свет туда не проникает, ото льда они избавятся только с приходом большого тепла.
Снег в лесу пока ещё не почат. Скинув лыжи, проваливаешься выше колен. Но ход весны уже обозначился и на целинных залежах снега. Тут вокруг каждого ствола – ямки вытаявшего снега. Тёмные стволы деревьев, нагреваясь на мартовском солнце, аккумулируют тепло, как печки. Прислонишь ладонь к осине или сосне, сразу это тепло чувствуешь. А значит, снег уже не в силах противостоять наступившей весне. Бывает, упадёт утром на снег нагретая солнцем сосновая шишка, а к вечеру её уж и не видать – скрылась в «прожжённой» ямке.
Наследивший ночью в зарослях ивняка заяц оставил на обгрызенном кустике клочок белой шёрстки. Явление это для второй половины марта характерное. Теперь все, кто носил зимой тёплые шубы, начинают понемногу линять. От зимнего одеяния постепенно освобождаются лисы и волки, прореживается покровный волос и у лесных великанов лосей. Зная об этой особенности, некоторые лесные птицы, повстречав зверя, не упустят случая сесть ему на спину и выдернуть волосок-другой для гнезда.
За поворотом дороги послышалось резкое «крэ…крэ!» Сойка! Услышав мои шаги, эта осторожная птица забила тревогу: в лесу чужой. С приходом весны сойки становятся бдительными. Присмотрев место для гнезда, семейная пара следит за всем, что происходит вокруг. Если район гнездования сильно беспокоят, то птицы легко с ним расстанутся и подыщут другой. А ещё сойки – неплохие пересмешники. В их незамысловатых песнях можно услышать звуки, перенятые от других птиц. И не только птиц. Лесник из деревни Лопухи рассказывал, как однажды такая пересмешница напугала его до полусмерти. Представьте, идёт он по лесу и вдруг из кроны высокой сосны отчётливо слышится громкий человеческий хохот. От страха у лесника ноги подкосились, а волосы под шапкой зашевелились. Подумал, уж не леший ли дурачится. И только когда увидал, кто на самом деле его одурачил, пришёл в себя. Скорее всего, сойка зимой обреталась возле деревни, вот и скопировала понравившиеся ей звуки.
К вечеру погода поменялась. Небо покрылось серой пеленой, и с юга пахнуло сыростью. И хотя всюду ещё белеют снега, в селе Деулино, в старом скворечнике на ветле, уже объявился передовой скворец. Значит, весна идёт!