Ура!
«Человек в космосе! Гагарин!!!» – как порыв весеннего ветра, ворвалась эта неожиданная весть в нашу школу. Помню, мы выбежали на улицу. И там кричали: «Ура!» Кончилась перемена, но мы этого не заметили. А когда вернулись в класс, учитель немецкого языка не пустил нас за парты. Мы теснились гурьбой у двери, а он сказал, глядя на нас: «Маленькие мышки стоят в углу и плачут, потому что они сорвали урок», и перевел это на немецкий. Потом учитель улыбнулся, и мы поняли, что это шутка и он вовсе не сердится. И уже не сдерживаясь, вновь закричали: «Ура Гагарину!»
Лишь много позже я узнала, что мой папа тоже был причастен к этому событию, поскольку, будучи летчиком-инструктором, давал уроки высшего пилотажа будущим космонавтам. Мы жили тогда в Подмосковье, в городке, который спустя годы станет известным всей стране как Звездный.
Броня крепка, и самолеты быстры
Вписал папа свою строку и в летопись Великой Отечественной войны. Он был одним из многих, кто «раньше думал о Родине, а потом о себе». В пятнадцать лет поступил в спецшколу Военно-воздушных сил. Через год, в сорок первом, школа была эвакуирована из Днепропетровска в Свердловск. Там, вдали от родного дома, юноша пришел в военкомат с настоятельной просьбой призвать его в армию – бить врага за отца, мать, братьев и сестру, оставшихся на Украине.
Однако, вопреки горячим ожиданиям, на фронт, в действующие части добровольца не отправили, а вручили ему путевку в Челябинское военное авиационное училище штурманов и стрелков-радистов. Но когда наступило третье военное лето, Николай, получив звание младшего лейтенанта, тут же подал рапорт об отправке на фронт. Однако командование вновь распорядилось по-иному: в числе отличников боевой и политической подготовки Николай был направлен в Рязанскую высшую офицерскую школу ночных экипажей Дальней авиации. Страна, приближаясь к Победе, смотрела вперед, Отечеству нужны были профессиональные военные кадры.
За синий платочек на плечах дорогих
Папа был награжден орденом Отечественной войны 2-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За безупречную службу в Вооруженных силах СССР» 1-й и 2-й степеней.
Уже после смерти папы, разбирая оставшиеся документы, я нашла его личную летную книжку, выданную управлением Военных воздушных сил Красной Армии народного комиссариата обороны в 1945 году. Так я узнала, что штурман корабля гвардии младший лейтенант Николай Иванович Барановский, с июня 1943 года зачисленный в Военно-воздушные силы Красной Армии, к концу войны совершил 107 полетов с налетом 211 часов 21 минута, из них 28 раз, в общей сложности 86 часов 9 минут, летал ночью на самолете Б-25.
Молодой офицер приобрел солидный практический багаж, освоив компасную, астрономическую и радионавигацию, самолетовождение и бомбометание в составе боевой части Дальней авиации, дислоцировавшейся в Польше, в городе Мелец. Далее – 25 марта 1945 года – папа был зачислен в 15 (198) Гвардейский бомбардировочный Севастопольский Краснознаменный авиационный полк Дальнего действия штурманом корабля. А в Рязани его ждала любимая девушка Зоя, и синий платочек, подаренный черноглазым Колей, удивительно шел к ее голубым глазам.
Назад и вперед
Мама приехала к папе, когда его воинская часть была переведена в Кировоград. Жили в маленькой комнатушке, и, когда родилась я, «спальню» мне устроили в чемодане, выстлав дно байковым одеяльцем, купленным по талону в гарнизонном военторге. Потом, страшно опасаясь, что крышка может ненароком захлопнуться, хотя ее и надежно закрепили, родители приобрели на рынке плетеную корзину. Удивительно, но я в нее поместилась.
Жили голодно, несмотря на папин паек. Иногда по нему давали молоко, и папа тут же наливал маме чашку.
– И себе, – требовательно говорила мама.
– И себе, – тут же соглашался папа, – только посуду возьму.
Под этим благовидным предлогом, отойдя чуть в сторону, он делал вид, что наливает молоко и себе, и потом, вернувшись к маме, старательно пил из пустой чашки, приберегая остатки молока для жены.
В сентябре 1948 года папу направили учиться в Москву. Он успешно выдержал экзамены в Военно-воздушную инженерную академию имени Жуковского. И после окончания вуза, имея звание капитана, был распределен в Подмосковье, в НИИ ВВС, ведущим инженером и испытателем самолетов. С тех пор у нас дома надежно прописался «тревожный чемодан» со сменой белья и другими необходимыми вещами, который папа подхватывал по тревоге и днем, и ночью.
Потом сменялись гарнизоны, прибавлялись звезды на погонах. Трудно подсчитать, скольких людей и сколько военных машин научил летать мой папа. Выслуга его лет в армии составляла 31 год, когда он был уволен в запас по болезни (не выдерживало постоянных физических и эмоциональных перегрузок давление) с правом ношения военной формы одежды.
В 1971 году мы приехали в Рязань и стали жить у бабушки с дедушкой, ютясь в двух комнатушках старого деревянного дома, в ожидании своей квартиры, положенной папе как отставнику. Ждать пришлось долго, но наконец папе предложили «однушку» в отдаленном районе города, куда еще даже не ходил общественный транспорт. Я была студенткой и, как говорится, уже большой девочкой, и одна комната на троих была вариантом неподходящим. Папа, помню, ходил в обком партии, а потом на прием к Надежде Николаевне Чумаковой. По ее распоряжению власти вручили папе ордер на квартиру с большей жилой площадью.
Папа устроился работать руководителем комплексной системы управления качеством на станкозавод. Он был принципиальным человеком и коммунистом по убеждению, а это не всегда по душе людям иным. В конце концов, воспользовавшись кстати подвернувшимся предлогом, должность папы сократили. Но жизнь, как упрямая река, не стоит на месте. И без дела папа не остался. Влился в новый коллектив. В медицинском университете он занимался вопросами, касающимися охраны труда и техники безопасности.
Только болезнь и получение инвалидности заставили его осесть дома. Но к каждому Новому году, 23 февраля и 9 Мая в нашей квартире раздавался звонок из медицинского университета, и любезный голос профсоюзного работника приглашал папу на торжество. Он всегда возвращался с праздника оживленным и задорно-молодым, с подарками, с праздничным выпуском многотиражки, где упоминалась и его фамилия, и с непременными булочками с повидлом. И он упорно, с завидным аппетитом ел эти булочки, даже когда они начинали черстветь, хотя в доме всегда водились свежие пироги, на которые мама была великая мастерица. Когда папа уже не мог выйти на улицу, подарки и поздравления привозили домой. И так продолжалось ежегодно вплоть до его смерти.
Что так сердце растревожилось...
Как порой ленивы и нелюбознательны бываем мы по отношению к своим близким... Я взахлеб читала книги о войне. Любимой была (и остается) трилогия Константина Симонова. Синцов, Серпилин, докторша Таня, командующие фронтами и армиями – все они казались мне значительными, интересными, героическими. А рядом жил папа, через судьбу которого невыдуманно прошла война. Но я его не расспрашивала о том времени. А ведь могла и расспросить, и записать рассказ. Но он казался мне таким обыденным, ну... папа... просто папа...
Но мы обязательно смотрели вместе с ним парад на Красной площади, и он из года в год пристрастно отмечал, как четко, в ногу прошла ЕГО академия. Папа бережно хранил грамоты «за активное участие в претворении в жизнь курса партии», «за укрепление обороноспособности страны», «за вклад в патриотическое воспитание молодежи», подписанные военным комиссаром города Рязани. Последняя грамота с профилем В.И.Ленина датирована 18 февраля 1988 года. К тому времени в военном билете папы уже стояла отметка о снятии с воинского учета, и тогда тесная и плодотворная связь с военкоматом прервалась.
Помнится, как к шестидесятилетию Победы ветеранов награждали юбилейными медалями. Приближался май, папа был уже инвалидом первой группы, вручать ему медаль должны были на дому. Об этом он прочитал в газете и терпеливо ждал счастливого дня. Несколько раз, возвращаясь домой с работы, я заставала папу в коридоре сидящим на стуле у двери. «Жду тебя...» – отшучивался он на мои расспросы, но однажды открыл правду. Папа плохо слышал и очень боялся, что, если в мое отсутствие придут из военкомата с медалью, он звонок пропустит.
После этого я сама поехала в военкомат. К военкому, конечно, пробиться не смогла. Выслушала в одном из кабинетов сетование на то, что ветеранов много, вручать не успевают и, прежде всего, вручают торжественно в коллективах... И я попросила отдать медаль мне... Расписалась в каком-то журнале и получила папину награду.
Вечером, стараясь придать моменту торжественность, я попросила папу надеть пиджак с боевыми наградами, который обычно висел в шкафу, выставила на стол торт с розочками, заварила чай и вручила юбилейную медаль.
– А из военкомата не придут? – огорчился он.
– Понимаешь, папочка, – пряча глаза, сказала я. – Там доверили мне вручить тебе награду... Для меня это большая честь.
– А кто, Танечка, доверил?
– Личное поручение военного комиссара, – ответила я, надеясь, что папа мне поверит.
…Очень хотелось бы, чтобы к 65-летию Победы смогли дойти до каждого ветерана.
Лети, журавль
... Уже три года, как мой папа – Николай Иванович Барановский, полковник, ветеран Великой Отечественной войны, – умер. Но к 9 Мая на его имя продолжает приходить из столицы конверт с открыткой – поздравлением. О потере бойца забыли местные военные чины... Это больно...
В период Великой Отечественной войны находился в рядах армии и старший брат папы Григорий Иванович. Младший брат – Сергей Иванович – два года жил с родителями на оккупированной территории, подростком был насильно угнан фашистами в Германию, прошел ад концлагеря, откуда бежал в начале сорок пятого года. Воевал и мой дедушка – уроженец деревни Соколово Пителинского района Василий Федорович Сморчков. Занесен в Книгу памяти Рязанской радиоакадемии мой дядя – ветеран войны Петр Петрович Порошин.
У папы была любимая песня. Про погибших солдат, которые превращаются в журавлей. Пять белых журавликов – родных для меня людей – летят в синем мирном небе. Вечная вам память. Вечная слава.