Изба в лесу
Погожее апрельское утро. В окна сочится мягкий розовый свет. Солнце уже встало, но заглянуть ему внутрь дома пока не позволяет заслоняющая кордон стена сосен. Пахнет натопленной печкой, мхом, старым деревом и каким-то снадобьем из кухни, где лесник хлопочет над приготовлением завтрака. Я лежу на кушетке под ватным одеялом и, позёвывая, рассматриваю избу. В ней две комнаты, отгороженные от кухни печкой, а от коридора – тесовой стеной с аркой. Одна служит леснику спальней, другая – залом, комнатой для гостей и рабочим кабинетом одновременно. В середине этой комнаты, в окружении декоративных пенёчков, приспособленных мастеровитым хозяином под стулья, стоит большой широкий стол. На нём расставлена посуда для завтрака. Посреди стола, на кружочке из берёзы, дымится только что снятый с плиты чайник. На стене возле арки красуются фотографии. Тут и глухари, и лисы, и другие обитатели заповедника, запечатлённые лесником прямо из окошка избы. Рядом висят «ходики». Но эти с гиревым механизмом часы из доверия вышли, – висят для украшения, а время хозяин узнаёт, слушая радиоприёмник. На гвоздиках соседней стены приторочены бинокль, штатив для фотоаппарата и «выпотрошенные» рюкзаки. В углу горка вещей, необходимых для ночёвки в лесу – фонарик, скрученная в рулон термоизоляционная пенка, спальник, подобающая одежда.
Электричества на кордоне нет, его заменяют закреплённые на фронтоне дома солнечные батареи. Современные эти приборы способны накапливать электроэнергию независимо от погоды, и невзыскательному жителю кордона её вполне хватает. Сотовая связь здесь нестабильная, – появится на секунду-другую и тут же исчезнет. Общаться можно только посредством SMS-ок. Но связь с «большой землёй» тут имеется. Доложить начальству об обстановке леснику позволяет радиосвязь, запитанная от солнечных батарей. На кордоне он проживает в одиночестве. Жена от какой-то болезни рано ушла из жизни. Выросшие и разъехавшиеся по разным городам три дочери отца любят безмерно и часто его навещают. 
С улицы доносится крик сойки. Поднимаюсь с постели и подхожу к окну. Тут, перед домом, на берёзовом кружке лесник оставляет угощение для птиц, чтобы они смогли восстановить силы после дальних перелётов. Поклевать пшено и семечки подсолнуха сюда прилетают зяблики и синицы, а сойка, постоянная посетительница этой столовой, довольствуется остатками еды со стола человека. Застукав с поличным позарившегося на эту еду большого пёстрого дятла, она забила тревогу: «Чже-е-е, чже-е-е…» В переводе это, наверное, означает: «Карау-у-л, гра-а-бят!» Но голос возмущённой сойки заглушают крики гусей. Увидав пролетающую над лесом стаю величественных птиц, она устыдилась своего поведения и поспешила скрыться.
Где-то вблизи кордона закричали журавли. Их торжественные звуки эхом откликаются в лесу. Забыть невозможно, если хоть раз в жизни услышал этот волнующий душу гимн весне.
Глухариные зори
Третью ночь кряду я провожу в скрадке. Птицы уже привыкли к невысокому рукотворному объекту из камуфляжной ткани и внимания не обращают. Ночи установились тёплые, от обильного снеготаяния на болотах по утрам стелется густой туман. Глухари, конечно, пытаются токовать и в туман, но фотографировать нет смысла – объекты получаются нерезкими.
С первыми аккордами глухариной песни я выбираюсь из спальника и гляжу в окошечко. В синих сумерках утра уже обозначился обнажившийся от снега косогор, стали заметными очертания сосен. К своей радости замечаю: на этот раз тумана нет. «Мой» глухарь, оставив место ночёвки, с громким хлопаньем крыльев слетает с дерева наземь. Он приосанивается, распускает веером хвост, задирает кверху голову и принимается «ронять на мраморный стол костяные шарики» – такое сравнение приходит в голову, когда слушаешь его песню. Охотники знают: после «падения костяных шариков» следует короткое шепелявое точение, во время которого глухарь теряет слух, что даёт возможность под покровом темноты приблизиться к певцу на пару шагов.
Снимать пока рано – маловато света. Жду. Глухарь тем временем подходит к укрытию и прохаживается на расстоянии вытянутой руки, значит, сидеть за камуфляжным сукном надо тихо, не шевелясь, иначе птица насторожится и улетит. Прислушавшись, узнаю: поблизости токуют ещё, по крайней мере, шесть петухов. И все жаждут любви. Возбуждённые певцы время от времени вспархивают, громко хлопая крыльями. Так они призывают на свидание курочек. Они уже объявились, откуда-то сверху доносится монотонное «кудахтанье».
Разгорающаяся заря золотит верхушки сосен. Внизу, на мшистом возвышении стали отчётливо видны разноцветные перья токующего глухаря и начали различаться краски мохового покрова. Пора снимать. После полуторачасового ожидания нацеливаю фотокамеру. И вовремя. Возле глухаря появляется рябенькая подружка. Она бдительна, не сводит глаз с чужеродного для леса предмета – полотняного «особнячка», из щели которого пялится «глаз» телеобъектива. Однако глухаря это нисколько не смущает, он незамедлительно приступает к делу. Покончив с обязанностями во имя продолжения рода, осчастливленная подруга улетает, а довольный кавалер продолжает бродить по пригорку, давая мне возможность жать и жать на спуск фотоаппарата.
В западне
После недельного пребывания на кордоне я собрался в обратный путь. Лесник решил проводить меня до оставленной на бугре машины. Снег почти растаял. На взгорках показались синие пятачки первых весенних цветов – сон-травы. Всюду распевают зяблики, слышится барабанная дробь дятлов, на пригреве, свернувшись спиралью, нежатся полусонные гадюки.
Дорога в глубоких лужах, приходится осторожничать. Тут, на ближайшем к кордону болоте, чтобы ходить без опаски, Владимир Сергеевич провёл осушительные работы. Он прокопал вдоль дороги траншею глубиной в метр, шириной в полметра и длиной более ста метров. Копал вручную. Раньше вода на этом болоте стояла круглый год, теперь, благодаря титанической работе лесника, летом тут сухо.
Погрузив в машину рюкзаки и поблагодарив учёного за радушный прием, я взял курс на Рязань. Однако поездка не удалась. Возле реки путь к мосту отрезан разливом вешней воды. Торчащая посреди журчащей протоки верхушка утопленного УАЗика говорила о чьей-то неудачной попытке переправиться. Такого большого разлива на Пре не было много лет. Как быть? Расстроенный возвращаюсь назад.
Вечером у кордона появляется на высоких колёсах УАЗ, переоборудованный под «крутой» вездеход со сверхвысокой проходимостью. Это одна из дочерей учёного, узнав о том, что отца одолевает кашель, попросила друзей привезти к нему врача. До кордона друзья добрались кружным путём. Сложность на этом объезде представляет лишь одна протока у реки Чёрная. Узнав о моём бедственном положении, бывалые друзья лесника, не раз покорявшие на вездеходе экстремальные участки лесных дорог, предложили свои услуги по выводу моей машины из водного окружения. Я согласился.
Утром следующего дня врач предложил леснику поехать в Рязань обследоваться. Но тот наотрез отказался: «Не поеду и баста!» Причина у служителя леса веская: не на кого оставить кордон, мол, болезнь пустяковая, вылечусь.
Оставив нужные лекарства, мы сели в машины и тронулись в путь. Чтобы поддерживать связь, друзья вручили мне рацию. Перед серьёзными лужами я своевременно получал от бывалых покорителей лесных дорог рекомендации по тонкости вождения.
Протока у реки Чёрная выглядит пугающе. Вода тут действительно чёрная, поверх плавают глыбы льда, да и глубина страшит. Результаты «прощупывания» дна обнадёживают: по левому краю дороги значительно мельче. Взяв мою «Ниву» на буксир, водитель вездехода со знанием дела затыкает рукавицей воздухозаборник моей машины и просит выключить двигатель. Перекрестившись, трогаемся. Вездеходу воды «по колено», идёт легко, а моя «Нива» ныряет почти по стёкла. Жутко! Выбравшись на берег, переводим дух. «Ну как?» – обращается ко мне водитель вездехода. Я поднимаю кверху большой палец. «Что ж, поздравляю с выходом из окружения».