Может ли одно стихотворение сразу вознести его автора на небосклон, уже сияющий поэтическими звёздами? В истории мировой литературы подобного не было. У нас – было. Это когда появилось стихотворение «Смерть поэта», сочинённое Михаилом Лермонтовым, корнетом императорской гвардии.
Стихотворение разлетелось в списках с быстротой молнии. Его читали, перечитывали, записывали, переписывали…
Погиб Поэт! – невольник чести,
Пал, оклеветанный молвой…
И все понимали: «Да это же о Пушкине, господа! Это о нём!..» Стихотворение прогремело ответным выстрелом на тот, роковой, у Чёрной речки. Оно взбудоражило общество, раскачало – на тех, кто истинно любил Пушкина, горевал о нём, и на тех, кто давно плёл убийственную интригу вокруг него.
Вы, жадною толпой
стоящие у трона…
Император Николай был взбешён. К нему попал список с чьей-то провокационной припиской – «Воззвание к революции». В памяти всплыли Сенатская площадь, 14 декабря… И закрутилось жандармское дознание, завертелось следствие по делу о «непозволительных» стихах… Корнету грозила солдатчина. Или каторга.
Но тут вмешалась бабушка корнета Елизавета Алексеевна Арсеньева, представительница сразу двух старинных дворянских родов – Арсеньевых и Столыпиных. Когда дело касалось внука, для неё не существовало закрытых дверей – дошла до самого императора.
– Пожалейте внука – любимого, единственного!
Но Николай был непреклонен: «непозволительные» стихи, вольнодумство, призыв к бунту… И тогда бабушка проговорила негромко, но очень чётко:
– Государь, вспомните вашего батюшку. Старая гвардия ещё жива.
Перед глазами Николая вспыхнули страшные картины: убиенный гвардейцами отец – император Павел, опять же Сенатская площадь…
– Уберите от меня эту сумасшедшую старуху!
А когда, пропуская Арсеньеву, двери царской «приёмной» распахнулись, Николай увидел сидящих плотным рядом величественных старцев из знатных дворянских родов.
И корнету Лермонтову было предписано срочно отправляться на Кавказ, в армейский полк, в экспедицию против горцев. Про эту встречу бабушки Лермонтова с императором Николаем я услышала давно, ещё когда мой муж, поэт Евгений Маркин, работал в столичной газете и мы жили в писательском дачном посёлке под Москвой.
Однажды Женя приехал с известным поэтом-фронтовиком Сергеем Сергеевичем Наровчатовым (впоследствии главным редактором журнала «Новый мир»).
Зачем пожаловал к нам? Видимо, устал от столичной толкотни.
Помню, взял меня за руку, как ребёнка, ухватил ручку детской колясочки, из которой взирал на мир мой сынишка, кликнул Женю… И вот такой тихой компанией мы покатили в ближайшую рощицу, уже тронутую осенним багрянцем.
И вдруг Сергей Сергеевич спросил:
– Хотите поговорить о Лермонтове, да?
Ещё бы не да! Мы уже знали, что Наровчатов работает над Лермонтовым – жизнь поэта, его творчество, анализ стихов… Вот он и поведал нам о «новом факте» из биографии поэта.
Судьба Лермонтова, гражданина и поэта, началась с Пушкина
А может, это была художественная фантазия? Но в «лермонтовской теме» Наровчатов выступал более всего как исследователь, о чём свидетельствует, к примеру, его интереснейшая книга – «Лирика Лермонтова». К тому же рассказанное им ещё раз подтверждало неоспоримую истину: над Лермонтовым сгущались нешуточные грозовые тучи. Не будь бабушки, кто знает, кто знает…
Стихотворение «Смерть поэта» – подвиг Лермонтова. В сущности, Лермонтов был единственным, кто открыто назвал причины, подтолкнувшие великого поэта к Чёрной речке, к последней черте. Ведь даже самые близкие друзья Пушкина не рискнули публично назвать эти причины. Горевали – да, скорбели – да, и очень искренне… Вот князь Вяземский:
Всем затвердит
рыдающий мой стих:
Что яркая звезда
с родного небосклона
Внезапно сорвана
средь бури роковой…
Ставить в укор автору столь проникновенные строки – несправедливо и бестактно. Но на их фоне ещё явственней звучит гражданская смелость лермонтовского стиха. Выдающийся литературовед, критик Игорь Золотусский говорит о стихотворении Лермонтова: «Это было, если хотите, его 14 декабря, на которое он вышел один, ибо с ним не было восставших полков».
В нашем обычном понимании подвиг – это когда человек, собрав все свои духовные и физические силы, совершает нечто, выходящее за рамки человеческих возможностей, это взрыв, воспарение, чудо! Но чтобы подвиг стал образом жизни… В истории мировой литературы подобного не было. У нас – он был. Лермонтов! После стихотворения на смерть Пушкина он прожил всего четыре года и ещё полгода. Но какими насыщенными они были! И какую надо было иметь гражданскую, да и просто человеческую смелость, чтобы вести постоянный разговор со своим поколением, своим ровесником, не боясь говорить ему горькую правду о нём же самом, открывать ему глаза на него же самого.
Стихотворение «Дума»:
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно…
Стихотворение «Как часто пёстрою толпою окружён…»:
При диком шёпоте затверженных речей
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски…
Стихотворение «И скучно, и грустно…»:
И жизнь, как посмотришь
С холодным вниманьем вокруг –
Такая пустая и глупая шутка…
Наконец, «Герой нашего времени»: при всём уме, обострённом чувстве чести Печорин – неприкаянный человек. И как быть такому? Грустно.
Но вот ведь что удивительно, хотя на этом почему-то недостаточно акцентируют внимание. При всей резкости оценок своему поколению Лермонтов не отделяет себя от него. Трагедия поколения воспринимается им и как его личная. Он не ментор, не судья, выносящий беспристрастный приговор… Если внимательно вчитаться в его стихи, увидишь, что автор переходит от «они», «вы» к «мы».
И ненавидим мы,
и любим мы случайно…
Прекрасно сознавая, чем может обернуться для него его запальчивая откровенность, поэт тем не менее идёт на неё. Как и на дуэль, на которую вызвал его ничтожнейший прощелыга де Барант – сын французского посла. Дело о дуэли раздули – как говорится, «собрали всё». Хотя француз промахнулся, а Лермонтов выстрелил в воздух. Но… За участие в дуэли поэт был вторично сослан на Кавказ. В Тенгинский полк. Под пули горцев.
Он был человеком необычайной личной отваги. За сражение при реке Валерик представлен к Георгиевскому кресту. Создал великое народно-патриотическое произведение «Бородино» – о мужестве русского солдата, силе русского духа.
«Ребята! Не Москва ль за нами?..»
И умереть мы обещали
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой…
И в то же время для Лермонтова тема войны – не «ура! ура!». Ведь изначально война – великое страдание и смерти, смерти… Однако человек упрямо воюет, убивая таких же, как он. Когда он действует как освободитель – всё объяснимо, но когда как завоеватель… Поэт приходит – нет, не к выводу – к вопросу, простому и вечному:
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
Этот вопрос «Зачем?» – из «военного» стихотворения «Валерик». Он – осуждение не только войны, но и всякой вражды между людьми. После Лермонтова вопрос «Зачем?» зазвучал во всей русской литературе – у Толстого, Достоевского, Шолохова… Толстой говорил, что решить его не может весь девятнадцатый век. Добавим: не смог и двадцатый. А двадцать первый – сможет?
Лермонтов предстаёт перед нами ещё в одной героической ипостаси. Её выделяет Ираклий Андроников: «Как солдат в бою, он подхватил знамя русской поэзии, выпадавшее из рук убитого Пушкина, и стал на его место». Действительно, Пушкина нет, Гоголя не было в России, и он, Лермонтов, – в двадцать с небольшим! – взвалил на себя всю ответственность за русскую литературу, которая лежала на их плечах. И сохранил традиции великих. И развил новые…
Перед его последним отъездом на Кавказ «Отечественные записки» обещали читателю: «Русской литературе готовятся от него драгоценные подарки». Его друг, писатель В. Одоевский, подарил ему чистый альбом размером с небольшую книгу с надписью – «Чтоб возвратил её мне сам и всю исписанную». Заметьте – «сам»! Одоевский был полон тревожных предчувствий. И они сбылись – 27 июля 1841 года у подножия горы Машук.
Судьба Лермонтова, гражданина и поэта, началась с Пушкина – с посвящённых его памяти стихов. С тех пор и до последних дней своих он был духовно связан с дивным пушкинским гением. И даже из жизни ушёл, как Пушкин, – трагически:
Его убийца хладнокровно
навёл удар…
Невероятная схожесть судеб! В истории мировой литературы такой не было. У нас – была.
По свидетельству очевидцев в Пушкине изумляло присутствие духа в самые драматичные минуты жизни. Так, во время кишинёвской дуэли с офицером Генерального штаба Зубовым он под дулом пистолета ел черешни. Этот реальный жизненный эпизод прозвучал в повести «Выстрел»: молодой граф во время дуэли, стоя под дулом пистолета, невозмутимо выбирал из фуражки спелые черешни. Говорят, что, направляясь к месту дуэли с Мартыновым, Лермонтов ел вишни, осторожно доставая их из бумажного кулёчка.
Как всё-таки много схожего… Даже эти наивные вишни…