Последнее время стал замечать; события получасовой давности исчезают из памяти без следа, а то, что происходило очень давно, наоборот, обретает четкие очертания. Вспоминается всё – цвета, запахи, тембры голосов. Вот такая странная штука – человеческая память…
Теперь о главном. В 1931 году умер мой дед Алексей. Семья готовилась к похоронам, и вдруг появилась она. Да, именно вдруг. Я не помню, на чем она приехала или когда пришла. Отчетливо встает картина дома с детьми. Вижу величавую, спокойную женщину лет шестидесяти в васильковом платье. Она ведет неторопливую беседу с отцом и матерью. Голос у нее с низкими нотками, звучный и уверенный. Отец называет её Александрой Васильевной. Её голубые глаза смотрят на меня так, будто видят всю мою предстоящую жизнь.
К слову сказать, в дальнейшей своей жизни я всегда ощущал незримую защиту, благодаря которой не сгинул от чахотки на заводе «Рязсельмаш», остался жив на фронте, выходил из серьёзных передряг при борьбе с украинскими националистами без единой царапины. Приведу как пример случай, произошедший поздней весной 1947 года в г. Трускавец.
Наше подразделение было выделено для проведения операции по пресечению встречи кошевых нескольких куреней ОУН в одном из старых особняков, находившихся на территории санатория. Благополучно просидев почти всю ночь в засаде, мы наконец-то дождались гостей. Только, к нашему глубокому удивлению, они не приходили в дом, а выходили из него. Как и когда они проникли туда, было, как говорится, известно только Господу Богу. Выпустив первого, я бросился к двери, чтобы не дать её заблокировать. Коридор был освещен, вверх вели ступеньки, а на площадке стоял ОУНовец, играя гранатой РГ-42. Бежавший следом за мной Жуляев выстрелил в него. ОУНовец отлетел метра на полтора, грузно рухнул на левый бок. А граната покатилась к ступеням. Я впал в ступор, судорожно теребя металлическую ручку массивной дубовой двери, как бы пытаясь ею заслониться от летящей в меня смерти, похожей на консервную банку. Тут грянул взрыв... Когда я открыл глаза, то ощутил, что лежу под той самой дверью. Откинув её, увидел и осознал весь ужас происходящего. Большая часть здания была объята огнем, закрывшая меня дверь была буквально изрублена осколками гранаты. Под ногами валялась фуражка. Вернее, то, что от нее осталось. Меня буквально спасло чудо – дверь, сорванная с петель, вопреки законам физики, упала поперек дверного проёма, надежно укрыв меня от стального дождя и оставив на моем лице лишь небольшой шрам…
Однако продолжим повествование о благородной даме, великолепие которой так поразило меня в детстве. Хотя, со слов матери, я в принципе всегда знал, что это была Александра Васильевна Лепёшкина – настоятельница Троице-Одигитриевской Зосимовой пустыни. Родственница по линии отца. Приезжала она тогда забрать тело деда, отвезти его в Москву, чтобы похоронить рядом с родственниками – людьми, достаточно известными и уважаемыми.
Держу в руках фотографию Семена Логиновича Лепешкина, заместителя московского городского головы, почетного гражданина и благодетеля. На столе желтеют остатки журнала «Искры» за 1 сентября 1913 года. В нем сообщение о том, что Лепешкин Семен Васильевич, гласный Московской городской думы и товарищ городского головы, основатель знаменитого Лепешкинского общежития для студентов, скончался 16 августа на курорте Кессинген в Баварской провинции Нижняя Франкония, на берегах Заалы. Далее в этом журнале сообщение о захоронении офицеров геройски погибшего 31 марта 1904 года эскадренного броненосца «Петропавловск». А есть ли среди них тело Петра Титовича Лепешкина, старшего вахтенного офицера броненосца? Достаю его фотографию. Вспоминаю своих отца и деда, участников белого движения на юге России. Дед-первопоходник служил в 1-й пехотной дивизии генерала Маркова, отец – во 2-м пехотном офицерском полку генерала Дроздовского. С недавно найденной фотографии на меня смотрит усталый, молодой, но уже много повидавший офицер в дроздовской фуражке, малиновый верх которой стал символом эпохи. Невольно ловлю себя на мысли, что и моя фуражка войск НКВД – тоже символ эпохи. Воистину, неисповедимы пути Господни. Мне, сыну белого офицера, Советская власть доверила защищать себя в годину тяжких испытаний. И я, верный присяге, сражался, но только за Великую, Могучую, Бескрайнюю Россию, как мои предки и 100, и 200 лет назад.
Заканчивая экскурс в историю семьи, вернемся к Александре Васильевне. Она сделала очень много для деда и отца после их возвращения на родину, помогая им влиться в новые реалии Советской России, устраивать жизнь во время НЭПа. Вскоре после нашей встречи Александра Васильевна будет арестована по обвинению в активной антисоветской деятельности, направленной на срыв мероприятий советской власти в деревне, в особенности – коллективизации. Тройкой ОГПУ будет приговорена к пяти годам ссылки в Казахстан, где по приезде она и умрет в мае 1932 года.
Недавно я узнал, что Александра Васильевна Лепёшкина (игуменья Афанасия) канонизирована Русской православной церковью в 2000 году как преподобноисповедница Афанасия. Теперь в переднем углу моего дома висит икона с ликом святой Афанасии, с которой в мою душу вновь смотрят огромные голубые глаза, как когда-то в детстве.
А.И. Лепёшкин,
агроном,
ветеран Великой
Отечественной войны
с. Костино, Рыбновский район