По отцовским стопам
Для Александра Толстого и в юности, и в более зрелые годы авторитетов не существовало, даже среди венценосных особ. Вот к мнению батюшки, отставного генерал-поручика Ивана Толстого, он прислушивался охотно. Однажды Иван Матвеевич саму Екатерину Великую своим непокорством так рассердил, что матушка-государыня лишила строптивого вельможу недавно пожалованного ордена – случай редкостный! Правда, потом великодушная императрица награду все-таки вернула, что тоже случалось нечасто.
Вот и Толстой-сын весь в отца удался, и статью, и нравом, и небогатством тоже.
А поскольку особо терять потомку древнего рода было нечего, он и прислушивался чаще не к чужим советам, а к своим разуму и сердцу. Еще в 1784 году он, прапорщик лейб-гвардии Преображенского полка, расстался с грядущей карьерой, дабы понюхать пороху на турецкой войне. Это было первое волонтёрство.
Монаршей воле вопреки
Узнав о назначении Барклая де Толли военным министром, граф Остерман-Толстой немедленно подал императору прошение об отставке. Формально её причиной выступили ранения и последовавшее в силу этого общее нездоровье. Предугадать ответные действия императора, получившего дерзкое прошение от обыкновенного генерала, было совсем нетрудно: в гневе начертал государь на прошении: «Вычеркнуть из списков!» Была личность, и не стало оной.
Александр Иванович персональные душевные терзания умело маскировал неизменной и участливой улыбкой, приветным словом и исконно российским гостеприимством. Его земельные угодья и сонм крепостных душ впридачу позволили графу войти в число богатейших дворян империи. Среди множества прекрасных поместий не затерялось и родовое гнездо Остерманов в Сапожковском уезде Рязанской губернии, пожалованное в начале XVIII века далёкому предку строптивого генерала, вице-канцлеру российскому Андрею Ивановичу Остерману.
Но когда Великая армия Наполеона форсировала Неман, Александр Иванович второй раз в жизни назначил себя волонтером, изъявив желание снова служить России. Александр I тоже сумел переступить через старые обиды – спустя всего несколько дней Остерман-Толстой принял прославленный корпус и победно прошёл с ним всю войну.
«Неправильная» фамилия
Солдаты своего командира любили, несколько раз едва ли не на руках выносили его из неминучей беды, когда кольцо неприятельского окружения готово было сомкнуться за спиной отважного, но, к несчастью, близорукого генерала.
В обычной походной или бивачной обстановке воины из корпуса Александра Ивановича старательно делали вид, что не замечают подслеповатости графа, но в бою всегда исподволь присматривали за ним.
Солдаты прощали Остерману-Толстому даже происхождение. «Сам-то он русский, у него только фамилия немецкая», – извинительно уверяли друг друга егеря и гренадеры, пожимая саженными плечами. А граф платил им той же доброй монетой, причем частенько – в буквальном смысле. В войне 1806-1807 годов он покупал недопоставленное вороватыми интендантами пропитание на собственные деньги. Офицерам Александр Иванович ссужал деньги под честное слово. Некоторые долги с благодарностью возвращали.
Солдаты и офицеры отменно высоко ценили не только щедрость и доброту командира. Графу за долгие боевые годы удалось ни разу чести своей гвардейской не замарать. Она у каждого истинного офицера, не уставал Александр Иванович повторять подчиненным, как и жизнь, всегда и всего одна.
Слово ценою в жизнь
Во время сражения при Островном, писал позже участник этих боев И. Радожицкий, генерал Остерман-Толстой, аппетитно понюхивая из дарёной табакерки ядрёный табачок с мятой, был подчеркнуто спокоен и немногословен. Очевидцы так передавали суть вошедшего в историю диалога:
– Ваше сиятельство, французские батареи вывели из строя много наших пушек!
– Стреляйте из оставшихся.
– Очень уж велики потери, не пора ли отступить, Александр Иванович… Что делать?
– Стоять и умирать.
Корпус Остермана-Толстого простоял на смертном рубеже ровно сутки, оплатив тысячами жизней спасительные для русской армии часы и маневры. Хватило и пороху, и мужества, и ядер, и табачку…
Не менее отважно сражался граф и на Бородинском поле. Кутузов в одном из писем подчеркивал, что в самый драматический момент битвы генерал-лейтенант Остерман-Толстой уверенно остановил мощный натиск неприятеля и примером своим ободрял подчиненное ему войско, так что ни жестокий огонь неприятельской артиллерии, ни нападение французской конницы не могли поколебать русских воинов, которые удержали занятую ими позицию и стояли насмерть до окончания сражения.
Поминальный кубок
Среди десятков наград Остермана-Толстого не затерялся весьма необычный знак отличия – серебряный кубок, украшенный жемчугом и драгоценными камнями, а также короткой надписью: «Храброму Остерману от чешских женщин в память о Кульме 17 августа 1813 года».
Уже на излете горячего дела генерал не почувствовал, скорее понял: с левой рукой стряслось что-то неладное: рукав мундира наполнился горячей кровью, плечо онемело.
Собравшиеся на консилиум лекари вполголоса обсуждали состояние командира до тех пор, пока один из медиков ненароком не перехватил всё понимающий взгляд генерала – Александр Иванович старательно изучал в своё время ещё и латынь.… С приговором докторов он не спорил, но нашел в себе силы пошутить: «Правая-то рука останется, значит, будет, чем крестное знамение сотворить!» Операционным столом стал обыкновенный полковой барабан. Всем на удивление граф уверенно шёл на поправку. Теперь можно и памятный кубок во здравие самого себя наполнить и поднять его уцелевшей десницей. В 1816-м приказал генерал начертать на нем имена 17 полковых командиров и старших офицеров, павших в сражении при Кульме, а затем передал кубок на вечное хранение в родной Преображенский полк.
А в 1835 году Остерман-Толстой был приглашен прусским королем и австрийским императором на открытие памятника героям сражения при Кульме. Николай I, прекрасно понимая всю пикантность ситуации, тоже персонально позвал строптивого подданного на европейски значимые торжества.
Бессилие стереотипов
Примирившийся с Александром I Остерман-Толстой не только по возможности не встречался, но и слышать ничего не хотел об императоре новом. Николай I оказался не менее любезен. В начале очередной войны с Турцией он наотрез отказал Александру Ивановичу в третьем по счету волонтёрстве. Выехав за границу в обычном порядке, Остерман-Толстой искусно зашел к туркам в «тыл» и три года служил советником египетского военачальника Ибрагим-паши. Хорошо, по свидетельствам очевидцев, служил, старательно и смело. Иначе он просто не умел.
После войны с Турцией Остерман-Толстой вернулся в Европу, но не смог усидеть в домашнем уюте, когда французы заварили новую революционную кашу. В 1848-м на улицах мятежного Парижа многие обращали внимание на седого однорукого генерала в старой форменной шинели. Судя по немногословным, но точным распоряжениям неизвестного добровольца, дело своё он знал отменно…
В преклонные лета свои граф любил повторять: «Да, как человек и как солдат видал я красные дни…» Странное совпадение: одно из важнейших сражений Отечественной войны 1812 года, в котором Александр Иванович принимал участие, прошло под городом Красным. Родовое поместье Остерманов располагалось на рязанской земле в селе, которое тоже именуется Красным. Здесь же, в фамильном склепе, долгие годы покоилась заспиртованная на память благодарному потомству убитая при Кульме рука нашего славного земляка, а затем – и её хозяин. Прах Александра Ивановича Остермана-Толстого был перенесен сюда с кладбища в пригороде Женевы в родную для знаменитого рода Остерманов землю.
Игорь Чернов