Ноябрь прошлого года. Далеко за полночь по сотовому телефону позвонил давний друг, мастер спорта СССР Виктор Чарин.
– Слышал о смерти Василия Ивановича?
– Да.
– Нам срочно надо встретиться – вспомнить о великом человеке, поразмышлять о его драматической судьбе, наконец, помянуть по-православному…
Деревня Игнатово, что в Старожиловском районе, – не ближний свет, а он вначале пешком, затем на попутке спешил-спешил и уже ранним утром был в Рязани. Пока ходили по городским улицам, делились воспоминаниями о спортивном гении. В семидесятом году об Алексееве узнал весь спортивный мир: Василий становится чемпионом СССР, Европы и мира. Односельчане поздравили Алексеева с успехом. Среди поздравивших была и его учительница Ольга Николаевна Иванова. Вскоре Василий прислал ей письмо с фотографией. Признался: очень хочет приехать на родину, но пока это желание трудно осуществить: много времени уходит на тренировки и соревнования. На фотографии Василий размашистым почерком написал: «Моей первой учительнице Ольге Николаевне, учившей меня с 1950 по 1953 год, от самого сильного человека планеты...» При встрече с корреспондентом первая учительница Василия, энергичная, подвижная, привыкшая говорить живо, интересно, вспоминала неблизкое теперь время.
– Как сейчас вижу Васю. Тяжелым было его детство. Все военные годы семья жила в землянке на берегу Полотебни. Только по окончании войны их переселили в двухэтажный дом, построенный на месте деревни… Все четверо Алексеевых учились у меня. Лучше всех успевал Василий. И хоть был застенчив, на переменах любил резвиться. Обожал подвижные игры. Им я придавала особое значение: обычно, кто был активнее в играх, тот лучше успевал. Играли в «кошки-мышки», «пустое место», «третий лишний», «петушиный бой», «прыжки по кочкам». В Покрово-Шишкине лыжникам – раздолье. Все мальчишки ватагой устраивали мини-соревнования: кто с горки быстрее и дальше скатится, кто в гонках всех опередит? И на коньках катались – на расчищенном от снега речном льду. И везде Василий был заводилой, в «коренниках» ходил… Когда, через восемь лет, Василий вместе с родителями приехал на летний отдых в родные места, я с трудом узнала в юноше-богатыре того, двенадцатилетнего крепыша. У реки внезапно встретила Василия. На нем были спортивные трико и майка. Он выглядел стройным, будто вылитым из «бронзы». Я была рада за Василия. Часто он был предоставлен самому себе, к счастью, не поддался всевозможным соблазнам. Не пил, не курил.
Один месяц отдыхал на родине Василий. Ежедневно наведывался в Милославку. На площадке, расположенной рядом с клубом, собирались любители волейбола. Лучше него не играл никто. Высокий, прыгучий, атлетического сложения, он уверенно чувствовал себя у сетки, обладал сильным ударом с левой руки. В одной из тренировочных игр мяч, посланный Василием, принимал игрок защищающейся команды. Удар был так силен, что мяч выбил игроку палец. В другой раз удар Алексеева блокировал игрок сборной района Петр Елов. Мяч ударился с такой силой, что волейболист не устоял на ногах. После этих случаев Василию боялись «ставить блок». Жители Милославки знали: нет Василия на волейбольной площадке, значит он на стадионе – к легкой атлетике был неравнодушен: метал диск, толкал ядро, прыгал в высоту.
Василий так преуспел в этих видах спорта, что был безоговорочно зачислен в сборную команду района для участия в областной Спартакиаде добровольного спортивного общества «Урожай». В Рязани Василию пришлось стать Фигаро: утром завоевывал симпатии волейбольных болельщиков на стадионе «Спартак», затем спешил на «Рязсельмаш», где, уже в ходе турнира, осваивал русскую лапту на большом поле, а дневную спортивную программу заканчивал в секторе для толкания ядра. В волейбольном турнире милославцы финишировали вслед за призерами, в лапте поднялись на пьедестал, в ядре Василий добыл «бронзу». Впрочем, то лето в спортивную биографию Алексеева не вошло: имея архангельскую прописку, он был вынужден выступать … под фамилией Беляева, местного библиотекаря. Как давно это было: ровно полвека назад...
В село Рочегду, что в Архангельской области, Алексеевы переехали, когда Василию было одиннадцать лет. И с тех пор будущий богатырь, по собственному признанию, не выпускал топора из рук. Каждое лето, когда оканчивалась учеба в школе, он становился членом рабочей бригады – и рубил, и сплавлял лес. В этих занятиях Василий перенимал практическую, житейскую «жилку»: вначале его увлекла мечта выучиться лесорубской (как у отца и старших братьев) ловкости, потом – хоть когда-нибудь выступить на «всемирном состязании дровосеков»: «Я хочу доказать, что самые сильные и самые сноровистые люди живут на русской земле».
Таежное село жило лесом – его валили, штабелевали, сплавляли по Северной Двине. Вася помогал отцу. Бревна, можно считать, были его первой штангой. С каждой тренировкой он поднимал все больше, и больше и это его очень радовало. 1961 год Алексеев завершил суммой в троеборье 315 килограммов. Ему не верят, не присваивают звание мастера спорта. Алексеев отправляется в Шахты Ростовской области – к знаменитому Рудольфу Плюкфельдеру. Однако не сошлись они ни взглядами на методику тренировок, ни характерами. Алексеев сильно переживал о размолвке. Кто знает, кем бы стал Василий, если бы в споре с Плюкфельдером не отстоял свое жизненное правило – быть самим. Да, характер у богатыря и впрямь не ангельский, в чем многие убедились не раз. Однажды Алексеев сказал самому Жаботинскому: «В семидесятом году я, Леонид Иванович, выжму столько, сколько ты толкаешь». «Ты не шутишь?» – возразил Жаботинский. «Разве я похож на шута – сказал, значит, выжму», – отчеканил Алексеев. Многие заулыбались, а один из тренеров буркнул: «Хвастун». Но на Кубке дружбы в Минске 18 марта 1970 года Василий Алексеев потряс весь спортивный мир феноменальной суммой – 600 килограммов.
– Вася-то ко мне какой попал? – вспоминал Александр Чужин, наставник сборной команды профсоюзов страны. – Ни силы специальной, ни техники. Ничего... В шестьдесят шестом году, в феврале, на соревнованиях я его не заметил. Запомнил одно: Вася схватил «баранку» в жиме. А через три месяца, в мае, приезжает этот Вася из-под Архангельска на профсоюзное первенство. Смотрю: парень-то стоящий! Техники, как и раньше, никакой, а «лезет» на рекорды, как на рожон. Каюсь, вначале подумал: ну, приехал еще один южанин (он и впрямь на южанина был похож: волосы – смоль, а в манерах что-то от казацкого лихачества) просто зрителям показаться, а то и покуражиться. Нет, вижу – не темперамент у него горячий, а характер. А потом выясняю: самый северный он человек, живет чуть ли не у полярного круга, а родом из сердца России, с Рязанщины. Взял я его на сбор. А Вася возьми, да и опоздай на целых три дня. Спрашиваю: «Ты что же это, парень? Прогуливать задумал?» Спрашиваю, а он молчит. Moл виноват – чего там оправдываться. А тренировки начались – совсем, было, засомневался в Василии. Возится, возится со штангой, а толку никакого. А соревнования начались – преобразился Василий!
Три поколения соперников пережил Алексеев. Очередной удар он нанес им на Олимпиаде в Монреале. Накануне Алексеева как единственного претендента на победу «похоронили». К счастью, досужие вымыслы-прогнозы специалистов и спортивных журналистов Василия особенно не трогали. Он уже привык принимать на себя «копья»: научила жизнь. Вспомним: в семьдесят пятом, перед чемпионатом мира в Москве, Василия тоже «похоронили». А он вновь доказал: если на помост выходит Алексеев, соперников не существует. В шестьдесят восьмом, олимпийском, году на чемпионате Советского Союза он уступил лишь Жаботинскому и Батищеву, причем набрал Василий гроссмейстерскую сумму – пятьсот килограммов и постучался в олимпийскую команду страны, а через два месяца из сборной его отчислили: на тренировке Василий «сломал» поясницу, и она не давала ему покоя полтора года. Полтора года он лечил травму, придумал специальный комплекс упражнений и штудировал его. Тогда в Алексеева верили единицы. А он – назло скептикам – официально заявил: «Вот подойдет восемнадцатое марта семидесятого года, и в Минске, на Кубке дружбы, я открою клуб шестисотников!» И ведь открыл! В Минске. В назначенный день и час.
И вот – Монреаль. Только что одержана вторая олимпийская победа. Я тогда связался по телефону с Монреалем, и Василий Иванович рассказал:
– Думаю, стоит вспомнить о тех прогнозах, которые давали специалисты, рисуя сюжет «железной игры». Большинство из них сходилось во мнении, что шансы получить «золото» у болгарина Христа Плачкова, Герда Бонка из ГДР и у меня равны. Впрочем, иные уверяли, что молодой Плачков, имевший фантастический результат в рывке, еще успеет поработать над толчком, и мне вряд ли удастся во втором движении настичь болгарина. На олимпийский успех Бонка «работали» установление рекорда мира в толчке. Я поехал в Монреаль, не имея «авторства» ни на одно мировое достижение. Многие считали: у меня остался единственный козырь - богатый опыт выступлений на крупнейших соревнованиях, и успеха я могу добиться лишь за счет тактики.
Тактика, разумеется, немаловажное условие успеха. Но соперники переусердствовали в тренировках, пик формы у них прошел. И мне не довелось использовать тактику в качестве грозного оружия. Плачков вообще отказался от выступления: по cловам болгарских тренеров, он заболел. Что касается Бонка, то он проиграл мне в дебюте: когда в третьей попытке не вырвал сто семьдесят два с половиной килограмма, стало ясно, что Бонк не соперник.
– Предположим, что на помост вышел бы Плачков и зафиксировал в рывке двести килограммов, а в толчке подошел бы к двумстам пятидесяти. Вам тогда бы пришлось толкать...
– Я всегда говорил: толкну столько, сколько нужно для победы. Жаль, что этого делать не пришлось: «подвели» соперники. Они словно забыли об одной из главных аксиом «железной игры» – тренироваться в условиях, приближенным к соревновательным. Я, например, задолго до отъезда в Канаду жил по монреальскому времени и всегда, тренируясь или выступая в соревнованиях, старался «внушить» себе и «окружить» себя монреальской обстановкой. Скажем, тренироваться ночью не каждому атлету под силу, а я смог...
Дома, в Москве, на Олимпиаде-80 Василий Алексеев не зафиксировал начальный вес, получил «баранку» и навсегда сошел с победного тяжелоатлетического помоста. Вместе с «эпохой Алексеева» сошла на нет и тяжелая атлетика – прежде по популярности мало уступавшая таким видам спорта, как футбол или хоккей с шайбой, штанга померкла в глазах болельщиков. Лишившись своего лидера – Василия Алексеева, стала уступать основным соперникам сборная команда СССР. И тогда было решено обратиться за помощью к самому сильному человеку планеты. Василий Алексеев пошел навстречу – согласился возглавить прежде звездную дружину, уже в роли главного наставника. И дела у сборной моментально пошли в гору. Увы, с распадом СССР была упразднена и должность главного тренера. Наставником сборной России стал другой человек. И все эти годы мы ждали и ждали от россиян побед, а они на нашей «улице» случались очень редко.
А тогда, после олимпийской Москвы, Алексеев с семьей покинул Рязань. По единственной причине: он хотел выкупить построенный для него (в первую очередь, для тренировок) дом. Не разрешили…
Мы «путешествовали» по городу, вспоминали былое, и одновременно пытались обнаружить хоть малюсенькую память о друге. Попытки-желания оказались тщетными: ни на спорткомплексе «Комета» (там двукратный олимпийский чемпион проводил занятия с будущими чемпионами и тренировался сам), ни на фасаде дома, где поначалу с семьей остановился на жительство спортсмен, ни на «Домике Алексеева» (в нем атлет также готовился к международным соревнованиям) мы не обнаружили ни одной памятной доски. А уж о памятнике и говорить ничего. Впрочем, разве Алексеев не достоин памятника в Рязани или хотя бы в родном райцентре, в Милославском? Неужели нельзя назвать его именем проспект, улицу, переулок?
На днях в редакцию позвонила жительница Рязани Валентина Ивановна Старостина – друг семьи Алексеевых. Разговор был о том же – об увековечивании памяти. Куда только не обращалась она, кое-где пожимали плечами: мол, стоит ли этим вообще заниматься? А позвонила она накануне отъезда в Шахты – помянуть Василия Ивановича в день годовщины кончины. Вынуждена будет сообщить жене Алексеева и сыновьям: не помнит Рязань об исполине планеты Земля. Как в воду глядел Василий Алексеев во время последней встречи с моим нынешним другом собеседником. Виктор Чарин спросил, нет ли у земляка желания вернуться в Рязань во второй раз, вернуться на родину. Василий Иванович ответил: «Виктор, какая это родина-мать, которая своих сыновей не любит?» И не помнит?