Бориса Ефимовича Дмитриева рязанцы знают по многочисленным ролям на сцене областного театра драмы. Многие выросли на детских спектаклях, где Борис Ефимович играл Кота Леопольда, Карлсона, Котофея Ивановича. Были и другие – взрослые – роли; шут Косме в «Даме-невидимке», Михаил Лыняев в спектакле «Волки и овцы» по А.Островскому, Тихон Молоков в постановке «На золотом дне» по пьесе Д. Мамина-Сибиряка. Всего в своей жизни Борис Ефимович сыграл более ста ролей.
Родился Борис Дмитриев в Саратове. За его плечами две театральные студии – в Саратове и Волгограде. Ему довелось учиться у Татьяны Малевской – одной из любимых учениц Агриппины Вагановой. В семидесятых годах Борис Дмитриев переехал в Рязань. Сегодня ему за семьдесят. Последние несколько лет он не служит в театре. Но это вовсе не означает, что он перестал творить, играть, воплощаться в литературных персонажей. Борис Ефимович по-прежнему выступает на сцене на различных поэтических праздниках, творческих вечерах, авторских концертах. Он автор лирического сборника «Коврик у порога». А в ноябре вышла в свет еще одна его книга – «Наедине с минувшим», презентация которой прошла в областной библиотеке имени Горького. В книге Борис Ефимович с невероятным теплом и нежностью рассказывает о своих героях, встречи и знакомства с которыми для него особенно близки и дороги. Такими героями стали Олег Янковский, Нина Алисова, Ливия Шутова, Юрий Каюров, Иван Лапиков... О новой книге мы и решили сегодня поговорить с Борисом Ефимовичем.
Р.В. – Борис Ефимович, открыв вашу книгу, я увидела в качестве эпиграфа слова Александра Пушкина: «Уважение к минувшему – вот черта, отличающая образованность от дикости»…
Б.Д. – Великий классик вкладывал эту мысль в уста многих своих персонажей. И я полностью ее разделяю. Для меня ярким примером стала книга моей любимой актрисы Людмилы Марковны Гурченко. Она так рассказывала о своем отце, что буквально с первых страниц просто влюбила меня в него. И я в очередной раз убедился – неинтересных людей не бывает. Мне было немного обидно, что о замечательных людях театра, с которыми сводила меня судьба, мало кто знает и помнит сегодня. Я решил исправить ошибку и вспомнить дорогие и родные мне имена. Так появилась книга «Наедине с минувшим».
Р.В. – Однако в ней вы даже рассказали о «встрече» не с кем иным, как… с Сергеем Есениным.
Б.Д. – Мне ведь в жизни несколько раз здорово за Есенина «доставалось». В 1965 году, когда его имя только-только выходило из забвения, мы с актером Володей Аукштыкальнисом готовили на саратовском телевидении часовую программу из стихов Сергея Есенина. Как раз приближалось семидесятилетие поэта.
Помню, идет генеральная репетиция. По сценарию в финале я читаю программное стихотворение Есенина «Мой путь». А там есть такие строчки: «И вот в стихах моих / Забила / В салонный вылощенный / Сброд / Мочой рязанская кобыла. / Не нравится? / Да, вы правы – / Привычка к Лориган / И к розам... / Но этот хлеб, / Что жрете вы, – / Ведь мы его того-с... / Навозом...». После репетиции ко мне подошли два человека в темных макинтошах. Один из них в очках, похлопав меня легонько по плечу, сказал: «Боря, читаешь просто великолепно! Только про кобылу не надо…». Я ответил, мол, кого вы редактируете!? Это же Сергей Есенин! Классика! А он опять: «Мы все прекрасно понимаем, но не надо…». Когда в эфире наступил момент финального стихотворения, я подошел близко к телекамере. Я видел, как брызжет моя слюна на ее объектив, а мне казалось в тот момент, что – на очки того человека в темном макинтоше. Не помню, чтобы я когда-нибудь еще так читал Есенина.
Р.В. – Наверное, за такое самовольное поведение просто-напросто наказали… А проще всего, вырезали бы «скандальные» кадры…
Б.Д. – В те времена на телевидении не было видеомагнитофонной записи, и передачи шли в «живом эфире». Поэтому вырезать ничего нельзя было. Зато на следующий день я прочитал приказ …о себе: «За экзальтированное поведение на передаче артиста Дмитриева отстранить от выступлений на телевидении сроком на шесть месяцев». Признаться, меня не столько расстроило содержание приказа, сколько то, что это распоряжение подрывало мою финансовую устойчивость. Ведь тогда на телевидении я зарабатывал в пять раз больше, чем в театре. Но нет худа без добра. Тут же ко мне подошел режиссер Володя Калинин и вручил …новый сценарий. Спрашиваю его: «А ты приказ видел?». – «Пусть пишут… Ты мне нужен!», – ответил он. Во дворе меня догнал другой режиссер телевидения Миша Свердлов и тоже дал стопку печатных листов, а на мое недоумение ответил: «Борька, здесь потрясные стихи Павла Васильева, и читать их будешь только ты!».
Р.В. – А когда вы впервые попали в театр, Борис Ефимович?
Б.Д. – Мне было тринадцать лет. В нашем дворе жил Илья Генрихович Помрок, или просто Люсик, – шофер Саратовского драмтеатра. Однажды зимой у него не завелась машина. Я случайно оказался рядом и стал крутиться вокруг машины, подбадривая Люсика советами. А он в ответ предложил прокатиться до театра.
Случайно в тот вечер директорская ложа была свободна. На моих глазах на сцене развернулась настоящая драма. Ревнивый муж отравил молодую жену, подсыпав ей в мороженное яд. Это был спектакль «Маскарад» по произведению Михаила Лермонтова. Происходящее на сцене я принимал за «чистую монету». В моем детском сознании никак не укладывалось, почему же в зале никто не остановил руку убийцы. Я так расстроился, что проплакал дома всю ночь. Утром Люсик снова привез меня в театр. Увидев героиню живой, я немного успокоился. В ее роли была народная артистка России Ливия Васильевна Шутова. Посмотрев на меня, она сказала шоферу: «Знаешь, это мой самый редкий зритель…». А мне посоветовала чаще ходить в театр. Но для этого нужны были деньги… А где их брать-то? И Люсик писал записки для старшей билетерши: «Леночка, пропусти там моего. Люсик». Я забегал на третий ярус. Моим местом был кусок доски без номера, выступающий из общего ряда. Потом, спустя годы, когда театр вместо реконструкции просто-напросто сломали, я взял эту дощечку себе на память. Вот так я учился быть зрителем.
Р.В. – А когда учились быть артистом, помните свой первый выход на сцену?
Б.Д. – Конечно, ведь он сопровождался …кровопролитием. В прямом смысле. Я тогда работал электриком в Саратовском драмтеатре. И мне иногда давали маленькие роли, буквально пару реплик. Однажды мы поехали на гастроли в Самару со спектаклем «Медвежья свадьба» по пьесе Анатолия Луначарского. Героиня, которую играла Ливия Васильевна Шутова, выходила замуж. И на ее свадьбу пришли цыгане. А так как я неплохо играл на гитаре, то, конечно же, был вовлечен в театральное действо. Перед началом спектакля я полез поправлять фонарь, и вдруг у меня в левой руке разорвалась лампа. Большой палец был сильно ранен. Мне его забинтовали, и я вышел на сцену. Я «наяриваю» на гитаре, вокруг – цыганская пляска, песни... И тут замечаю, как Ливия Васильевна смотрит на меня, широко открывая глаза от удивления. Только позже я заметил, чем привлек ее внимание: вся моя рука и гриф гитары были в крови…
Р.В. – Настоящее боевое крещение!
Б.Д. – Да! А после этих гастролей при Саратовском драмтеатре как раз открылась театральная студия, куда я и поступил.
Р.В. – Знаю, в этом театре играл Олег Янковский… И в вашей книге ему посвящена отдельная глава…
Б.Д. – Олег был моложе меня на пять лет, учился в Саратовском театральном училище. А практические занятия студентов проходили и в нашем театре. Помню, режиссер Дмитрий Александрович Лядов – главный педагог Олега – ставил пьесу, где Янковский должен был сыграть молодого начинающего поэта, принесшего в редакцию свою рукопись. Да еще и читать одно из своих сочинений. Как Олег волновался – словами не передать… Может, именно тогда в нем и зарождался настоящий профессионал… Кстати, в этом спектакле мне тоже пришлось сыграть начинающего газетчика… Когда я готовил материалы для этой книги «Наедине с минувшим», произошло немало событий. И самое трагическое из них – смерть Олега. Он был моим другом, я шел с ним рядом по жизни…
Р.В. – Вы долго служили в Саратовском театре, где сыграли много ролей. А в Рязани как оказались?
Б.Д. – Опять же Есенин потянул. Хотя сразу несколько крупных театров страны предложили сотрудничество. Но я сильно увлекся творчеством Сергея Есенина. Тем более в Рязанском драмтеатре был тогда замечательный режиссер Николай Сергеевич Вознесенский. После спектакля «Свалка», где я играл Архимеда, он подошел ко мне, крепко пожал руку: «А вы оказывается – настоящий артист!». Я отслужил в этом театре двадцать лет.
Р.В. – И неожиданно ушли…
Б.Д. – Я ушел не из театра. Я вышел из дома с колоннами, куда пришли другие люди…
Р.В. – Но без дела все равно не остались. Мы часто с вами видимся на различных поэтических праздниках…
Б.Д. – У меня по-прежнему много работы. Еще в юности я научился редкому ремеслу – лозоплетению. И оно помогает мне поддерживать творческий интерес к жизни. Ведь здесь, в Рязани, у меня тоже есть круг близких по духу мне людей, с которыми я дружу и искреннее их люблю. Поэтому и делаю им подарки собственными руками. Так, за последние годы сплел писательское кресло для Бориса Шишаева, «литературный стул» для поэта Нурислана Ибрагимова, для певицы Ларисы Голиковой тоже сделал кресло и в ближайшее время планирую сплести столик. Делал мебель из лозы и для спектаклей в Рязанском драмтеатре. Дома у меня стоит мольберт. Ему тоже нужно уделять внимание. А на стене висит гитара. И с ней позаниматься надо. А сейчас закачиваю еще одну новую книгу «Мой Есенин». Она о том, как я пронес есенинское слово через всю жизнь и какой образ поэта сохранил в своей душе. Так что моя сцена всегда со мной!