Мастер-классы перед молодыми начинающими режиссерами и операторами проводили Александр Гутман, Сергей Дворцевой, Виктор Косаковский, Марина Разбежкина. Знаете ли вы эти имена? Видели хоть раз их фильмы?
Документалистикой современный зритель не избалован – и это еще слабо сказано. Помню, одиннадцать лет назад на фестивале «Золотой Витязь», проходившем в Рязани, режиссеры жаловались: снимать докфильмы необычайно трудно, отсутствует прокат, телеканалы не хотят приобретать такое кино, ссылаясь на неформат, на якобы отсутствие зрительского интереса, а то и в открытую заявляют создателям: заплатите за показ…
Прошло больше десятилетия, а документального кино на экранах как не было, так и нет. Вернее, оно где-то мучительно снимается, но мы его не видим. То, что центральные и общедоступные каналы выдают за «документ», является, по сути, телеочерками, научно-популярными телефильмами, а то и расширенными сюжетами.
Те, кто имел счастье на минувшей неделе посмотреть по «Культуре» «В темноте» Сергея Дворцевого или «Просто жизнь» Марины Разбежкиной, думаю, составили отчетливое представление о жанре в его чистоте. Как точно подметила Марина Разбежкина, настоящий, в ее понимании, документалист никогда не будет вносить в свои фильмы игровое начало, подстраивать реальность под свое представление о ней.
Показали отрывок из фильма Дворцевого «Хлебный день». Раз в неделю в глухие места приезжает поезд, отцепляет вагон с хлебом и следует дальше, а старики по железнодорожной ветке толкают вагон до своей деревни. Он то примерзает к рельсам, то не хочет по ним катиться. Но бабушкам все же удается всякий раз сдвинуть его с места.
Фильм «В темноте» того же режиссера – о нескольких днях жизни слепого человека. Одинокий старик плетет сетки на ощупь, а его любимец – белый кот – клубки постоянно ворует, закатывает под кровать, запутывает нити. И все это продолжается бесконечно. Кот не хочет исправляться, а слепой мастер терпеливо распутывает узлы. И оба не чают души друг в друге. А когда сеток скапливается много, старик выходит во двор своего дома и уговаривает прохожих: «Возьмите, пожалуйста, сеточку, легонькая, мягонькая, без денег возьмите». Да не берет никто.
Для себя я отметил, какие же вопросы чаще всего всплывали в ходе общения режиссеров с молодой аудиторией. Все они показались мне чрезвычайно интересными. На какое расстояние (физическое, психологическое) камера может приближаться к человеку? Если человек не способен рефлексировать в кадре – годится ли он на роль героя? И как добиться естественности его поведения? Какими этическими нормами можно пожертвовать ради эстетики, а какими жертвовать нельзя ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах? Неужели эти вопросы еще поднимаются и кого-то волнуют? Я не верил своим ушам и не мог оторваться от экрана.
И тогда я понял, почему у нас не в чести документальное кино. Все эти вещи – рефлексия, тихие слезы, самочувствие рядового человека, когда он остается наедине с собой, раздумья над этикой и эстетикой, постоянный выбор между правдой и полуправдой, покадровая проверка на искренность – они же сегодня входят в диссонанс с программной политикой «центральных» каналов, мировоззрением их менеджеров. Документальное кино нужно показывать зачем? Чтобы разбудить в зрителях сострадание. Оно совершенно не требуется клептократам и похитителям чужих жизненных сил. Жизненные силы телезрителей воруют сегодня особым способом. Подозреваю, что не последнюю роль в этом мало изученном наукой процессе играет разжигание низменных эмоций. Все будут смотреть в прайм-тайм про чьих-то жен на Рублевке, их бассейны и бриллианты, злоб-ствовать, ругать олигархов и вырабатывать тот яд ненависти, которым питаются… Впрочем, здесь экспертами должны выступать уже не журналисты, а православные священники. Все, что может сделать обычный зритель, это добавить в свое восприятие немного рефлексии.
Посмотрел телепрограмму текущей недели и разочаровался. Продолжение мастер-классов российских документалистов не следует. Но мы все равно будем их ждать, даже если все начальники всех телеканалов с утра до ночи начнут врать нам про рейтинги.