Мы живем в годы, когда почти нет высоких, окрыляющих идей, а если они и высказываются, то вслед за этим подвергаются осмеянию. Не потому ли так мало успехов в переустройстве государства, которое идет уже свыше двух десятков лет? А ведь случались времена куда более драматичные. Но мы не пропали, не только выжили, но и одержали немало побед. Наверное, это потому, что в людях тогда не гасло осознание своего высокого предназначения – служить Родине. Олицетворением этого была та часть молодежи, которая с гордостью называла себя комсомольцами.
Галина Александровна Соболева – одна из таких людей. Многие годы она отдала учительской работе в г. Кораблино и с волнением и благодарностью вспоминает свою комсомольскую юность.
***
Галя закончила восемь классов Кораблинской средней школы летом 1941 года. Никакого выпускного вечера не было, просто завершился еще один учебный год, и весь их класс отправился в лес за цветами. Когда возвращались обратно, улицы Кораблина были на удивление пусты. Пришла домой – все плачут: «Галя, ведь война началась, Молотов сейчас выступал…»
Семья была родом из тамбовских краев, где в тридцатые годы царил страшный голод. Спасаясь от него, и перебрались на Рязанщину. В семье – дети (все девочки, и Галя старшая), бабушка, отец-бухгалтер и мать-учительница.
Мама, Елена Ивановна, закончила Тамбовскую гимназию, но грянула революция, и преподавать ей в то время не пришлось. Стала работать на пороховом заводе. Как представительница передового рабочего класса вступила в комсомол. Согласно семейной легенде, в период хозяйничания банды «тамбовских волков» ее, комсомольскую активистку, хотели убить, устроив засаду дома, но младшая сестра сумела Лелю предупредить, и девушке удалось где-то отсидеться.
Галя, как говорится, пошла по стопам матери – пионерка-активистка: звеньевая, председатель совета отряда, председатель совета дружины… На фотографии тех лет она радостно улыбается. Ямочки на щеках, пионерский галстук не завязан узлом, а по моде тех лет заправлен в металлический замочек.
– Не скучно было строем под барабан ходить? – задаю я Галине Александровне вопрос, который, наверное, задали бы нынешние противники пионерского «тоталитаризма».
– Что вы! – лицо женщины озаряется светлой (действительно, светлой) улыбкой. – У нас же была своя организация, а детям это всегда интересно.
А как ей хотелось быстрее вступить в комсомол! Написала заявление, в школьной «первичке» приняли, но когда утверждали в райкоме комсомола, один из райкомовцев, знавший ее по школе, не без «подковырки» спросил: «Скажи, Галя, а сколько тебе лет?» «Пятнадцать… будет через два месяца», – не растерялась она. «Но ведь пока нет». «Но ведь будет…» Все засмеялись и, конечно, прием в союз упрямой девчонки утвердили.
И вот ее фотография школьных комсомольских лет: взгляд уже серьезный, слегка исподлобья, на лацкане пиджака два значка: ГТО и «Ворошиловский стрелок».
Их готовили к войне, но сами они, как утверждает Галина Александровна, ее приближения не чувствовали. Они были молоды и верили только в хорошее. Но – «если завтра война», то враг об этом быстро пожалеет.
И вот роковой день настал.
***
«Мы тогда сразу все повзрослели», – передает моя собеседница настроение тех дней. И повзрослеешь! Отцов и старших братьев сразу взяли на фронт. Кто рядом с матерями будет в тылу ковать победу? Они, подростки. Уже скоро в их колхозе вместе с бригадой взрослых женщин появилась комсомольская бригада. Конечно, работали не только за идею, но и за трудодни.
Ближе к осени комсомольских активистов вызвали в райком партии, дали каждому запечатанный сургучом пакет со строгим наказом: вручать только руководителям хозяйств и только под расписку. Активисты оседлали свои велосипеды. Что содержалось в пакетах, никто не знал. Но вроде бы где-то кто-то обмолвился, что в них распоряжение: по сигналу собирать народ в Кипчаковском лесу для организации ополчения.
О том, что немцы заняли Скопин, Галя узнала от подруги, у которой дома квартировали летчицы. Они велели девчатам надежнее спрятать комсомольские билеты, так как ночью фашисты могут быть уже в Кораблине. Подруга ложилась во дворе, прикладывая к земле ухо: так, говорили летчицы, можно узнать, близко ли немецкие танки. Документы девчонки закопали в землю в подполе, всю ночь не спали, но фашисты в Кораблине так и не появились.
Зато день за днем продолжалась бомбардировка железнодорожной станции и путей. Ввиду немецкой точности она начиналась каждую ночь ровно в два часа. Комсомольцы дежурили на вышке, отслеживая возможные попадания. Было невероятно страшно.
Но куда страшнее показалось Гале, когда однажды, ближе к рассвету, раздался непонятный, многорукий стук в дверь их дома. Женское его население, разом вскочившее с постелей, затряслось, заплакало, ожидая беду неминучую. Только бабушка не потеряла присутствия духа: «Леля, открывай, только спокойнее»… И – о радость! Это же наши, родненькие, лишь сильно ругаются, что долго на морозе продержали. Двадцать человек дали им на постой. Все новобранцы: кто в телогрейке, кто в лаптях. Картошку им на стол, самовар…
– Бойцы были настроены патриотично, – вспоминает Галина Александровна… – Один из них всю газету, которую мы постелили поверх скатерти, лозунгами расписал: «За Родину! За Сталина! За Катюшу!» – так звали его невесту…
Обмундирование им выдали на следующий день. И винтовки. И шестнадцатилетняя Галя – Ворошиловский стрелок-отличник – все три дня, пока новобранцы жили у них, учила парней обращаться с оружием.
***
Весной 1943-го она закончила среднюю школу и получила аттестат с золотой каймой (золотые медали выпускникам-отличникам будут давать только в следующем 1944 году). Такой документ давал право на поступление вне конкурса в любой вуз. Девушка по настоянию отца (он после ранения вернулся домой) стала учиться в одном из самых, как теперь говорят, престижных вузов: Московском мединституте №1. Но выдержала она там лишь до занятий в «анатомичке». Вернулась домой, стала работать пионервожатой в своей школе. Главной заботой пионеров было опекать раненых в госпитале. Галя все организовывала с душой, детям были благодарны. Как одну из лучших вожатых девушку направили делиться опытом на областную комсомольскую конференцию. Она не знала, что ее выступление слушает представитель ЦК комсомола. После он спросил ее: «Поедете работать вожатой в Артек?»
Шел 1944 год. Артек был освобожден от фашистов в середине апреля, беседа с девушкой состоялась в начале лета. Не покажется ли это нам, сегодняшним, странным?.. Ведь еще воевать и воевать. Вот отвоюем, тогда и об отдыхе детей подумаем… Есть еще похожий, но даже более удивительный факт: 6 октября 1943 года среди фронтовых сводок Информбюро было и такое: создана Академия педагогических наук РСФСР… Если и первое, и второе кажется сегодня странным и нелогичным, то поздравить нам себя, как я думаю, не с чем.
Галя не сразу приняла предложение товарища из Москвы: страшновато, война-то не закончилась… Но дома мать сказала: «Ты зачем в комсомол вступала? Родине служить. Значит, надо ехать, если тебе доверяют».
В ЦК подобралась группа артековских вожатых, про которую часто говорили: «две Зиночки из Иванова, две Машеньки из Москвы и Галочка из Рязани». Примерно неделю к ним присматривались, их инструктировали (жили они в это время в гостинице «Метрополь»), а потом в мягком вагоне отправили к месту назначения. Хоть и предупреждали девушек, что путь их пройдет по разоренным войной местам и надо на этот срок набраться мужества, увиденное из окна вагона потрясло…
– Я об этом лучше не стану говорить, – сказала мне Галина Александровна, сдерживая подступившее к горлу волнение.
Симферополь тоже был разрушен. Казалось, что люди живут на улицах. Надписи на стенах «Смерть фашистским оккупантам!», «Ура, этот дом наш!» словно доносили недавнее полыхание боев. Обком комсомола нашли с трудом. По дороге у Гали украли сумку, но «благородные» воришки взяли только ее жалкие 800 рублей, а документы, назначение оставили, выставив сумку на видном месте. После встречи в обкоме – дорога-серпантин в Артек, тоже очень страшная дорога войны… В лагере первым делом накормили вкуснейшей булындой – это водичка, подбитая мукой. «Ешьте, деточки, другого ничего нет и не предвидится».
Артек был практически цел, ведь враг пробыл здесь всего одну ночь. Все, что было повреждено за время освободительной операции, уже отремонтировали, территорию очистили. Девушки до приезда из Москвы старшей пионервожатой должны были лишь отмыть и отскрести палаты, как бы освятив этим для детей оскверненное врагами место.
Было лето, цвели магнолии, манили ягоды виноградников, куда в целях безопасности было строго-настрого запрещено ходить. И еще с первых часов здесь Галя стала чувствовать в воздухе какой-то тошнотворный сладковатый запах. «Это от трупов», – коротко пояснили ей. Еще много дней после приезда девушек море выбрасывало на берег мертвые тела врагов.
В первую артековскую смену набрали ребят из Симферополя, Севастополя и Ялты. Было пока бедновато – постельные принадлежности дети привозили с собой, но жизнь началась обычная лагерная: подъем, зарядка, завтрак, купание в море… Ходили только строем и только по асфальтированным дорожкам. У одной из Зиночек мальчик шагнул в сторону: «Ой, что это?» И схватил… ручную гранату. Зина подхватила руками ладошки ребенка: «Стой спокойно, не шевелись»… Кто-то побежал звонить саперам. Таких случаев было несколько.
Галя работала в Артеке четыре месяца, а потом у нее обострилась давняя проблема с легкими. Врач сказал: «Если еще немного здесь побудете, то туберкулеза не миновать». Пришлось отправляться в Москву. В вузах уже был в разгаре учебный год, но ее приняли: в Московский педагогический имени Ленина на факультет дефектологии. Но тут пришло известие от родных: из Шацка в Рязань вернулся педагогический институт, вот-вот начнет занятия. Конечно, она поехала домой, поступила в институт на исторический факультет, закончила его, стала преподавателем истории…
***
– А в Артеке вы больше не бывали?
– Была, ровно через тридцать лет, когда там работала моя дочь Тамара.
Тамара Захаровна Юрасова (ныне заместитель директора рязанской школы №65), продолжив семейную линию, тоже стала учителем истории, но закончила еще и факультет комсомольско-пионерской работы Воронежского пединститута. В 1974 году она работала в Артеке, и Галина Александровна вместе с сыном приехала навестить столь памятное место. Жила на съемной квартире, хотя как «первооткрыватель» Артека Галина Александровна могла бы поселиться в его гостинице. Но она никому не рассказывала о том времени. Когда настало время отъезда, пошла прощаться с морем. Штормило, никто не купался, и только один человек отважно спорил с волнами. Когда он вышел на берег, Галина Александровна подошла к нему и сказала, что очень за него переживала. Он ответил: «Ничего, я местный, из Гурзуфа, я привык. А вы кто?» Разговорились, и нашей землячке пришлось поведать, когда и зачем приезжала в эти южные края. Новый знакомый вдруг пришел в волнение: «Так вы та самая Галочка из Рязани? А вы знаете, что Зиночки (я их прекрасно знаю) до сих пор живут в Гурзуфе, и одна из них была директором Артека? О других ваших подругах вот что известно: одна Машенька – редактор крымской газеты, другая – декоратор в Большом театре. Они все вас искали, но почему-то не нашли»…
Потом состоялась встреча с Зиночками – хорошая, семейная, задушевная. И никто не мог предположить, что еще через тридцать лет уже не будет ни комсомола, ни пионерии, ни всесоюзного «Артека», а главное Союза – страны, служение которой так много значило для каждого из них.