Читать же признанного гения оказалось непросто. Величественный старомодный язык, бесчисленное количество примечаний и сносок о людях и событиях немецкой жизни второй половины восемнадцатого века – все это заставляло меня иногда забывать о великой книге. И все-таки я упорно ее одолевала, памятуя, что «чтение есть лучшее учение» и что все мы, как часто тогда говорили, «должны расти над собой». Когда, прочитав, наконец, монументальный труд, я ставила его на полку, то даже испытывала гордость: сделала для себя все, что могла.
Книга долго потом стояла в неприкосновенном уголке. Но в начале 90-х годов привычный мир вокруг меня начал здорово колебаться, и я почувствовала настоятельную потребность время от времени заглядывать в прочитанное, но изрядно подзабытое издание, чтобы, погрузившись в глубокие мысли автора, жившего более 200 лет назад, отвлечься от злободневных проблем.
Однажды к нам приехал из другого города близкий родственник, которого мы с радостью приняли. Но, сидя за торжественным столом, он вдруг заявил, что, оказывается, попал в стан отпетых горбачевцев и как убежденный ельцинист не может среди них оставаться, а значит, прямо сейчас, среди ночи, покинет нас. «Противная», так сказать, сторона была возмущена…
Кое-как уладив наметившийся конфликт и уложив всех спать, я снова схватилась за спасительный том, открыла его наугад, вопрошая про себя: «Это что же такое делается, как же такое может быть?» И вдруг – нашла ответ: может быть такое. И уже было. В семье будущего великого писателя. Во время Семилетней войны. Когда его отец был всей душой за прусского короля Фридриха Второго, а дед держал сторону Австрии, помня о благодеяниях короля Франца Первого. Дружные семейные трапезы тогда надолго прекратились.
Утром я сказала спорщикам, что они не первые, которые «по идейным соображениям» готовы были сцепиться за праздничным столом, и показала страничку великой книги. На что оба рассмеялись.
Не раз потом мне доводилось находить на ее страницах едва ли не прямое отражение некоторых событий и ситуаций нынешних дней. Вот вам, например, такой пассаж: «Немецкие поэты, не объединенные больше гильдией, в которой все стоят за одного, а один за всех, не пользовались никакими преимуществами в гражданской жизни. У них не было прочного положения. Они не входили ни в какое сословие, никто не уважал их, разве что обстоятельства им благоприятствовали и только случай определял – почести или позор выпадут на долю талантливого человека!»
Разве не похожи эти слова на то, что говорили наши писатели на недавнем так нашумевшем Литературном собрании?
Но, честно говоря, не за писателей я здесь переживаю. Рассказывая об «истории взаимоотношений» с одним из литературных произведений, я просто не могу себе представить, что десятки, сотни разного рода «великих», замечательных, хороших книг останутся неизвестными, невостребованными нашими школьниками, студентами – ведь среди тех, кто сегодня мало читает или не читает совсем, подавляющее большинство – именно они. Мне жаль, что они не испытывают азарта, огня, получив в руки книгу, что она не становится для них ни источником знаний, ни другом.
Поэтому самым значительным событием последних дней я считаю встречу писателей и педагогов, вознамерившихся вернуть детей к чтению. Задача эта трудная. К тому же кажется, что потрачено зря много сил и времени. Но обратимся снова к той книге, с которой у меня многолетний «роман»: «Лучше всего мы постигаем себя, когда у нас перед глазами оказывается нечто, от нас не так давно изошедшее, и мы начинаем себя рассматривать как объективное явление».