В лесу сыро, неуютно, очертания дальних деревьев размыты серой мутью тумана, и кругом царит гнетущая тишина. Свернув на просеку, я задеваю мокрую ветку сосенки. Она осыпает меня градом холодных капель. Приходится осторожничать. За полчаса неспешной ходьбы ничего интересного я не увидел. Но это и понятно: в оголенном лесу животные ведут себя крайне осторожно и на глаза человеку попадаются редко. Зайцам-белякам, например, эта неуютная пора приносит большие страдания. Загодя поменяв свое серенькое одеяние на зимние белые шубки, в бесснежном лесу они становятся мишенью для хищников. Теперь им приходится скрываться в укромных местах в ожидании спасительного снега. Пройдешь рядом и не заметишь, что под космами бурьянов или под нависшими ветками елей прячется длинноухий. Тихо лежит, не шевелится, словно околевший, даже глаза прищуривает.
Как-то в предзимнюю пору я продирался сквозь заросли малины и из одной щетинистой куртины вытурил сразу трех зайцев. Беляки сидели до последнего, надеясь, что я их не замечу. И не заметил бы! Но один из сидельцев подавить в себе чувство страха перед человеком не смог, он выскочил из укрытия и что есть духу кинулся прочь, вынудив сделать тоже самое и остальных.
Немного посветлело, но видимость никудышная – туман по-прежнему непроглядный и, похоже, вряд ли рассеется. Такое состояние природы для поздней осени характерно. Бывает, что туманы гостят по несколько дней кряду. Но, как говорится, у природы нет плохой погоды, все надо принимать с благодарностью.
Иду, ориентируясь по стрелке компаса. Впереди, словно в ванночке с проявителем, вырисовывается из тумана опушенное ивняком болото. Два года назад тут поселились бобры. Построив на мелиоративной канаве запруду, зверьки наводнили низину и теперь живут здесь на правах хозяев. По краю болота белеют погрызенные ими осины и кусты тальника. Замечаю и хатку бобров. Она высится на островке в середине водоема, но самих жильцов не видать, не слышно и их всплесков. После ночных работ все они наверняка отдыхают в хатке, поэтому тут тоже властвует тишина.
У болота отовсюду сквозит промозглой сыростью, и я спешу вотчину бобров скорее покинуть. Однако дальше по просеке не пройти – вся округа залита водой. Это постарались бобры. Приходится делать большой крюк. На пути – старый мшистый бор. Здесь сумрачно как нигде. Кажется, тишину угрюмого бора тут никто уже не нарушит. Но животным-домоседам деваться некуда. До моего слуха доносятся глухие стуки дятла. В бинокль вижу, как птица энергично работает на сухой сосне, добывая свой нелегкий «хлеб». Заметив человека, она оставляет работу и с тревожным криком улетает в чащу. Встревожилась и сойка, сидевшая в кроне недальнего дерева. Пронзив скрипучим голосом сонный покой леса, она тоже сочла за благо удалиться. И в бору опять смыкается глухая серая тишина.
В эту пору птиц в лесу мало. Большинство из тех, кто щебетал летом, улетели в места зимовок. И только где уродился хороший урожай рябины, можно встретить шумливые стайки дроздов-рябинников, кормящихся ягодами, да гостей с севера – меланхоличных снегирей, также интересующихся алыми плодами.
Глухари, тетерева, рябчики – закоренелые домоседы. Но этих птиц и в оголенном лесу увидеть непросто. Все дело в том, что теперь даже самые непролазные чащи легко «простреливаются» глазами недоброжелателей. Поэтому глухари и рябчики уединились в тенистых борах, а тетерева держатся в низинных лесах, где к ним и на пушечный выстрел невозможно приблизиться незамеченным. В их стаях есть сторожа, и они зорко следят за окрестностями.
Кроме тетеревов, в низинных лесах можно встретить кочующие стайки чижей и чечеток, пожаловавших к нам из северных лесов. Эти размером с воробья птички обращают на себя внимание возней на березах и ольхах, где повисают во всевозможных позах на сережках и шишечках, извлекая семена. Что любопытно, эти невеликие кочевники держатся всегда необычайно кучно. И не только во время кормления. В полете они тоже жмутся друг к дружке так, что стая в воздухе напоминает брошенную горсть гороха, и также горохом сыплется сверху на вершины деревьев, где общительные пташки принимаются оживленно и торопливо щебетать. Но в лесу надо держать ухо востро. Горе будет тем, на кого «положит глаз» ястреб-перепелятник – заклятый враг птичьей мелкоты.
Как-то я шел по лесной дороге, и мое внимание привлекла стайка чижей, суетившихся в стороне на одинокой березе. Денек был серенький, в пелене тумана птицы еле угадывались и даже в бинокль выглядели нерезкими. Я решил подойти ближе. И только было направился в их сторону, как из тумана вынырнул ястреб и устремился к птицам. Вся стая от страха бросилась врассыпную. Но охотник не сплоховал: негромкий хлопок означал, что он не промахнулся. Ястреб, похоже, сидел в засаде где-то поблизости и выжидал удобного момента, но, увидав человека, решил события поторопить. Получается, для одних туман является смертельным врагом, а для других – превосходным союзником в охоте.
Вот и укрытие. Это неглубокая яма, выстланная внутри лапником, а над ней из колышков сооружен приземистый шалашик, позволяющий стоять во весь рост. Чернеющие рядом взрыхления земли говорят о том, что ночью тут побывали кабаны, а значит, замаскированный сосновыми ветками «особнячок» подозрения у зверей не вызвал.
Сидеть часами на складном стульчике в тесной каморке и смотреть в окошечко на серую предзимнюю природу ужасно тоскливо. Но я не теряю надежды, что рано или поздно какой-нибудь зверь появится на тропе, она метрах в тридцати, и что при удачном стечении обстоятельств ходок окажется в фокусе моей фотокамеры.
День близится к вечеру. От нечего делать поднимаюсь со стульчика, раздвигаю ветки укрытия и выглядываю наружу. Никого! Кругом серая тишина. Хочется выбраться наружу и размять онемевшие ноги. Но делать этого ни в коем случае нельзя, надо терпеливо ждать и смотреть в оба, иначе встречу с обитателем леса можно проморгать. Просвет деревьев, куда я нацелил телеобъектив фотокамеры, неширокий, и появившийся там ходок будет находиться в фокусе всего пару секунд. Прозевал – и собирайся домой. Днем звери большую часть времени лежат в укромных местах и на тропе появляются редко, гораздо чаще они ходят в сумерках и по ночам. Я рассчитываю на удачу, у меня в союзниках туман, звери принимают его за сумерки.
Жду. Время течет медленно, стрелки часов будто застыли. Но вот в стороне послышался какой-то шорох. Выглядываю наружу и в мутной хмари тумана замечаю мелькавший в зарослях орешника силуэт небольшого зверя. Гляжу в бинокль и не верю глазам: выдра! Откуда взялась? Река Пра, где эти водные зверьки обитают, в пяти километрах, а ближайшая мелиоративная канава, куда выдра, возможно, направляется, отсюда километрах в трех. Да, решительный зверек! Скорее всего, он подыскивает себе кормное место на время зимы, чтобы было что положить на зубок. Питается выдра рыбой весом до 2 – 5 килограммов, ест раков, лягушек, моллюсков и жуков, охотится также на мелких млекопитающих и птиц. И хотя охотится она преимущественно ночью, путешествовать в поисках новых мест обитания предпочитает в сумерках, и туманный денек предзимья – самое подходящее для нее время.
Пока я провожал взглядом мелькающий в кустах силуэт выдры, мой слух уловил явственный топот, доносившийся со стороны тропы. Зверь! Прильнув к видоискателю фотоаппарата, я замираю в ожидании таинственной встречи. Но зверь, похоже, что-то заподозрил. Его шаги стихли. Направив объектив туда, где слышался топот, я его увидал. Это был лось. Он стоял в кустах, уставившись в мою сторону. Зрение у лесного великана слабое. Как и у многих обитателей леса, особенно тех, кто бодрствует в сумерках и ночью, у него тоже первостепенную роль в жизни играет не зрение, а слух. И это понятно. Среди деревьев или в темноте далеко не увидишь, а услышать можно. Охотники говорят: «Волк спит, но уши его бодрствуют». Уловив непонятный ему шорох, он тут же проснется. Такое же острое чутье и у лося. Во влажном воздухе сторонний запах улавливает он легко, настораживают его и шорохи. Поэтому удерживая палец на кнопке спуска затвора, я невольно «каменею». Такая мера предосторожности позволяет не быть обнаруженным. И это срабатывает. Лось, убедившись, что опасности нет, движение по тропе продолжил. К моей радости он оказывается в нужном месте, где ничто не мешает съемке. Серия негромких щелчков – и дело сделано. А грузный зверь, мелькая в просвете деревьев и не подозревая, что стал «фотомоделью», вскоре исчезает в серой тишине осени.