Тютчев вошел в мою душу так же, как и Пушкин, очень рано, хотя ни о том, ни о другом поэте я не только не думал, но даже не знал, что значит слово «поэт». Я просто помнил их строки. Причем строчки эти пяти – или семилетнему мальчику были очень понятны. Вот стихи Пушкина;
Вот бегает дворовый
мальчик,
В салазки Жучку посадив,
Себя в коня преобразив.
Шалун уж заморозил
пальчик.
Ему и больно, и смешно...
А мать грозит ему в окно.
И, конечно, стихи Тютчева:
Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний
первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.
Почему же они были так понятны и близки мальчишескому сердцу? Дело в том, что моя мать тоже за мной наблюдала, когда я катался на санках с горки. Горка располагалась рядом с домом, и наблюдать было не сложно. Не помню, сажал я кого-нибудь из «братьев наших меньших» или не сажал, – думаю, что это не столь важно.
Коня представить мне тоже было легко, поскольку колхозная конюшня находилась совсем близко. Но главное все-таки не в этом, а в том, что оба автора – поэты от Бога. И первый поэт хорошо передал душевное состояние мальчика, и второй не хуже изобразил «характер» небесного шалуна – грома. Тем более что гром, судя по стихотворению, кратковременный.
А мальчишескому сердцу гром, который «резвяся и играя, грохочет в небе голубом», еще как понятен!
Мы, ребятня, играем, например, в бабки, а в это время в небе внезапно появляется туча, начинает разговаривать гром, создавая на лугу еще более веселую атмосферу.
– Мам, ты слышишь, как гром играет?! – восклицал я, прибежав домой.
– Слышу, сынок, слышу... ты лучше дома побудь, а то ведь гроза, – опасливо отвечала мать.
– Не-э, не-э, там, на лугу, интересней! – не соглашался я и убегал снова.
Бывало, что после короткого дождя, золотого от солнечных лучей, вставала великолепная радуга. И что тут скажешь, когда сама сказка говорит языком радуги? Перед нами – волшебство, чудесные ворота, красочное коромысло... Называй как хочешь. Можно подумать: именно для нас, мальчишек, небо распахнуло свою красоту. Мы стоим, забыв про мяч, завороженные чудесным видением. Говорим про нее, смеемся и, загораясь ее огнем, снова начинаем играть.
Радуга исчезла так же, как она исчезала всегда. Но поэзия, заключенная в ней, не исчезла. Она вышла на свободу и пленила читателей с помощью слов Тютчева:
Как неожиданно и ярко
По влажной неба синеве
Воздушная
воздвиглась арка
В своем
минутном торжестве!
Один конец в леса вонзила.
Другим за облака ушла.
Она полнеба обхватила
И в высоте изнемогла.
О, в этом
красочном виденье
Какая нега для очей!
Оно дано нам
на мгновенье –
Лови его, лови скорей!
Смотри: оно уж
побледнело.
Еще мгновенье,
два и что ж –
Ушло, как то уйдет
всецело,
Чем ты и дышишь,
и живешь!
Тютчев, выражая поэзию природы, выходит за границы красочного пейзажа и смело вторгается в область философии, житейской мудрости. Причем вторгается незаметно, безо всякого надрыва, показывая и в природе, и в жизни неизбежные переходные состояния. Что поделать, если жизнь, как и радуга, мгновенна? Но душе-то хочется подержаться за эту радугу, продлить ее божественное явление! Удача или счастье в жизни – это не что иное, как радуга...
В поэзии Тютчева заключен удивительный сплав мысли и души, как в небесной радуге сплав различных цветов. Но к этому сплаву прибавляется, как праздник, ее величество красота. Она зажигает в сердце человеческом удивление. А удивление является зерном многих открытий как в науке, так и в культуре. Конечно, в том случае, если зернышки удивления попадают в благодатную почву.
Еще не зная, кто такая «ветреная Геба» и кто такой «Зевесов орел», я чувствовал поэтическую красоту последнего четверостишия «Весенней грозы» давным-давно:
Ты скажешь: ветреная Геба, Кормя Зевесова орла, Громокипящий кубок с неба, Смеясь, на землю пролила.
А когда узнал, что они собой обозначают, отношение к стихотворению у меня не изменилось.
Когда-то я впервые прочитал стихотворение Тютчева «Поток сгустился и темнеет...». Оно меня поразило обманчивой легкостью передачи сложных явлений жизни через слово. Сейчас строфу
– Но подо льдистою корой
Еще есть жизнь,
еще есть ропот...
И внятно слышится порой
Ключа таинственного
шепот, –
я бы назвал отмычкой к открытию не только подлинной поэзии, но и отмычкой к открытию нашей занесенной снегами России. А строчка «Ключа таинственного шепот...» – собственно, и есть тайна поэзии или Муза, о которой так много говорят. Действительно, не надо прикладывать ухо ко льду, потому что звук ключа, биение жизни угадываются еще и внутренним слухом, по-бетховенски...
Нередко цитируют слова А.Фета, адресованные стихотворениям Ф.Тютчева: Здесь духа мощного господство, Здесь утонченной жизни цвет.
Конечно, они из-за частых повторений стали чуть ли не шаблоном, хотя и не утратили своего первозданного значения. Встретились эти строчки и в одном из предисловий известного критика В.Кожинова, предваряющих стихи Ф.Тютчева. Вот его слова: «Это замечательно верное определение. В высших творениях Тютчева сочетаются, казалось бы, несоединимые качества – мощь и утонченность». С высказыванием я согласен. Не согласен с эпитетом «несоединимые». Почему же? Очень даже соединимые, если разуметь под «мощью» не мускулатуру борца или штангиста, а силу и проницательность разума вкупе с добротой сердца. Более того: мощное господство духа помогает раскрыть или раскрывает этот самый цвет «утонченной жизни». Именно проницательность души Ф.Тютчева позволяет увидеть тончайшие нюансы в переходных состояниях природы и сердечных переживаниях человека. Или, образно говоря, позволяет скользить по тонкому льду, не проваливаясь, и слышать «ключа таинственного шепот». А он, этот ключ, звучит везде, даже в пустыне.
И еще: в приведенном выше стихотворении о радуге автор призывает «ловить» видение, которое его очаровало. Но поэзию самого Тютчева ловить или приглашать в сердце не надо: она поселяется в сердце сама, без приглашения – достаточно ее внимательно прочитать.
Валерий Самарин,
член Союза писателей России