– Всю зиму мы не знали, куда поедем работать, но готовились основательно, в том числе осваивали новую технику. В мае 1957 года автомашины, спецтехнику погрузили на железнодорожные платформы и в товарные вагоны, а личный состав части – в плацкартные вагоны. До отъезда со всех нас была взята подписка о неразглашении места и характера предстоящих работ сроком на 25 лет. Уголовная ответственность – до 10 лет тюрьмы. Москва утверждала выезжающих – каждого с проверкой, даже родственников.
Сегодня, когда со времени тех событий минуло более полувека, Александр Иванович Климов уже не боится в открытую называть засекреченное прежде место службы – Семипалатинский полигон. В город Семипалатинск Казахской ССР эшелон из Москвы прибыл на третий день. Прибывшим объявили, что далее они едут в режимный район и отныне их адрес: Москва-400. Высокий, подтянутый, встретивший нас в парадном кителе, и сегодня, в свои 80 лет, он, воочию видевший ядерные «грибы», признает, что, если бы знал тогда, полвека назад, куда их отправляют, все равно бы поехал: «Мы были воспитаны на любви к Родине. Если чем-то могли помочь стране, шли, не задумываясь».
Испытание на прочность
Преодолевать трудности его поколение училось с самого детства. Оно выпало на тяжелые военные и послевоенные годы, было бедным, полуголодным, наполненным переживаниями за сражавшихся на фронте двух старших братьев (одного, Алексея, так и не дождались – погиб в Смоленском сражении). Малая родина Александра Ивановича – вологодская деревня Удворино. Из нее семья перебралась в городок Чёбсару, где отец и мать устроились работать на кирпичном заводе. В эти годы Саше было не до учебы: приходилось помогать родителям, да и здоровье подводило из-за постоянного недоедания. Школу удалось окончить только к 20 годам. Как раз подошло время призыва на военную службу. В военкомате предложили на выбор: или в армию, или в военное училище. По природе оптимист, парень решил рискнуть. Из предложенных учебных заведений выбрал Ленинградское Краснознаменное военно-топографическое училище, хотя имел слабое представление о том, что такое топография. Сыграло роль то, что в Ленинграде жили родственники отца. При поступлении будущему топографу помог случай: дежуривший в тот день по училищу командир 1-го батальона подполковник В.М. Горелов по «окающему» говору сразу узнал земляка, выручил советами, и тот сдал экзамены без «троек».
Через неделю после начала учебы ждало еще одно испытание. Новоиспеченных курсантов отправили в район на уборку картофеля. Целая рота размещалась в здании клуба, в страшной тесноте. Как нарочно, в последние дни зарядили дожди, ребятам пришлось выбирать клубни в грязи, не было никакой возможности обсушиться. Такие условия выдерживали не все, и по возвращении дрогнувших отчислили. Александр же перенес всё с легкостью: главное, что колхоз хорошо кормил…
На последней перед выпуском практике происходит важнейшее событие в его жизни: в деревне Ануфриево курсант знакомится с библиотекарем Антониной, которая приехала в село по направлению комсомола. Она, как и Александр, не была избалована жизнью: с 16 лет зарабатывала сама себе на хлеб и училась. Через две недели после знакомства они расписались. Супруги вместе уже 57 лет.
Той же осенью по окончании училища Александра направляют служить в Кемерово, где он получил первое офицерское звание – лейтенанта. Здесь же позже появятся на свет его дети-двойняшки – сын и дочь. Часть, в которой довелось служить Климову, каждый год по приказу Генерального штаба выезжала на полевые работы в разные районы СССР и пограничных государств. Вскоре и последовало то самое секретное задание.
Страшно оказаться трусом
В 1957 и 1958 годах в СССР, как и в США, велись самые интенсивные испытания ядерного оружия. На Семипалатинском ядерном полигоне примерно один раз в месяц проводилось испытание – воздушное бомбометание ядерной бомбы. «В районе, где мне предстояло работать, готовились к очередным испытаниям: в окопах кормили привезенных овец, перевязанных под животом широкими крепкими льняными лентами, которые крепились к четырем металлическим столбам. Было расставлено много разной техники на разных расстояниях от взрыва, чтобы оценить, как воздействует на нее бомба. Танки после взрыва превращались в огромный обугленный кусок металла», – вспоминает Александр Иванович.
К работе топографы приступали через две недели после очередного испытания ядерного оружия. Они проводили топогеодезическую съемку, выявляя изменения рельефа местности, в том числе в эпицентре взрыва. Работали не больше двух часов в сутки – дольше в сорокаградусной жаре находиться было невозможно. От солнца защищали топографические зонты, дававшие тень. Порой под них, спасаясь от пекла, залетали страдающие от жары птицы. Солдаты брали их руками, делились водой из солдатских кружек.
«Это была война со страшным, невидимым врагом. Вот получил солдат пулю – он знает, что у него ранение. А здесь в любой момент можно было получить смертельную дозу радиации. Мы были в средствах химзащиты, но те, кто работал ближе к эпицентру, начали умирать уже через год. Сейчас из ста человек офицерского состава, работавших на полигоне, я знаю о двух оставшихся в живых».
Александр Иванович прерывается, пытаясь справиться с волнением. Его самого в 1958 году буквально вытащили с того света. Увидев, как у молоденького лейтенанта пучками выпадают волосы на голове, врач из отряда направил его к своему знакомому в Томск. «Жить хочешь?» – спросили его в госпитале. «Конечно, хочу». За жизнь пришлось бороться несколько месяцев.
Сами взрывы Климов видел с большого расстояния. «Это действительно так, как показывают по телевизору: сначала чернота, поднимается гриб, потом все белое». Однажды мощность взрыва не рассчитали: рванули так, что вылетели все стекла в огромном мясокомбинате, стоявшем на въезде в Семипалатинск.
Как преодолеть страх, не зная, с какой стороны ждать опасности? «Страха не было, – признается ветеран, – ведь надо было работу выполнять. Я знал, что, кроме меня, никто ее не сделает – у всех были свои участки, все рисковали одинаково. Самое страшное – если тебя назовут трусом, если ты убежишь. Мы же, вологодские, – твердые, ни от кого сроду не бегали».
Не теряя оптимизма
Много чего еще в жизни видел Александр Иванович. Самой тяжелой после Семипалатинского полигона была экспедиция в Западные Саяны в 1963 году. Опасные съемки в горах, непуганые дикие звери, бандиты, бежавшие из тюремных лагерей в Монголию... Ночью приходилось спать чутко, ставить дежурить солдат с автоматами наготове.
Более двадцати лет прослужив в Сибири, в разных уголках СССР за Уралом, в Монголии и Китае, в 1977 году А.И. Климов был переведен на преподавательскую работу в Рязанское высшее военное автомобильное училище. Затем семь лет работал военным руководителем в 7-й школе г. Рязани. За это время добился, чтобы класс начальной военной подготовки из сырого подвала перевели в светлое, сухое помещение, оборудовал оружейную комнату, тир. Школа стала брать первые места на соревнованиях по стрельбе. Увы, в 1991 году все рухнуло: НВП стала ненужной, было приказано сдать учебные автоматы и винтовки на переплавку…
Но сидеть сложа руки Александр Иванович не привык. На протяжении двух лет работал заместителем председателя Совета ветеранов Октябрьского района г. Рязани. Он любит встречаться с молодежью, охотно делится с ней воспоминаниями.
Только сегодня ему, солдату настоящего невидимого фронта, приходится с грустью признавать: если бы не Чернобыль, то о них, людях, ковавших ядерный щит Родины, никто бы не вспомнил: «До Чернобыля мы не имели никаких льгот. Сегодня если упомянут о Семипалатинске, то у людей, как правило, одна реакция: это было когда-то давно, сейчас никого уже не осталось в живых».
А ведь он, пройдя через атомный ад, научившись каждый день смотреть смерти в лицо, до сих пор живет и не теряет оптимизма. Верит в силу патриотизма, любви, тепла домашнего очага. Из множества разложенных на столе фотографий обращает внимание на одну – свой портрет с цветущими домашними кактусами: «Это очень редко бывает, чтобы они вот так дружно зацвели. Мне этот снимок больше всего нравится – даже больше, чем в военной форме».