Он автор более двух десятков книг поэзии и прозы, среди которых «Мотив уходящего лета», «По русской дороге», «Есенинское эхо», «Невыдуманные баллады», «Поклон деревне», «Стезя», «Сквозняк», «Комель», «Город-страж на засечной черте», «Легенды и были Рязанской земли» и другие. А.Н. Потапов – лауреат Международной премии «Филантроп», премии Союза писателей России «Малая родина», победитель Международного поэтического конкурса, посвященного Дню славянской письменности и культуры, лауреат Всероссийского литературного конкурса имени Н.М. Рубцова «Звезда полей», премий Рязанской области имени Я.П. Полонского и имени академика И.И. Срезневского. Награжден почетным знаком «За заслуги перед Рязанью» и медалью «За казачью волю».
Александр Николаевич отдал дань и нашему общему ремеслу – журналистике. Работал в редакции газеты «Рязанский комсомолец», редактировал газету профсоюзов области «Голос» и всегда, в те непростые времена, имел собственную гражданскую позицию по отношению к происходящему. Эта позиция присуща и многим стихотворным произведениям Александра Потапова.
Александр Николаевич – автор ряда книг, посвященных истории рязанской земли, ее знаменитым уроженцам. Одна из них, «Город-страж на засечной черте», особенно дорога сердцу автора потому, что рассказывает об истории его малой родины – города Шацка и его окрестностей. Александром Потаповым написана книга о поэте Якове Полонском, замеченная общественностью и отмеченная специальной премией. В работе – очерки о поэтессе Анне Буниной, сестрах-писательницах Хвощинских. Немало его материалов о достопамятностях рязанской земли появилось и на страницах нашей газеты. Это неравнодушное отношение к родной земле, ее прошлому и настоящему отличало и отличает творчество Александра Николаевича Потапова.
Поздравляем нашего постоянного автора с днем рождения, желаем ему новых книг, новых читателей, новых стихов, новых творческих открытий. Предлагаем вниманию читателей подборку его новых стихотворений.
РЯЗАНСКИЙ МУЖИК
Говорят, издревле
вызнано-узнано,
Что в Рязани мужики косопузые.
Все они до дел артельных
охотники,
Все рязанцы-мужики –
знатны плотники.
Сунут за пояс топор –
ну их к лешему!
Пузо набок инструмент
перевешивал.
Так по свету растеклась
лжа кургузая,
Мол, в Рязани мужики косопузые.
А мужик рязанский был
чудо-мастером:
Дело плотницкое вел,
как по маслицу.
От села и до села по тропе витой
Много верст он исходил
по Руси Святой.
Избы прочные рубил,
храмы дивные…
Он топориком махал,
как поигрывал.
А закончит честный труд
в стороне чужой –
Снова за пояс заткнет
он топорик свой.
Обустроил с топором
земли дальние,
До Амура он дошел,
до Австралии…
А когда на Русь Орда
вдруг нагрянула,
Топором разил врага,
кровью пьяного.
На французов шли
с войсками Кутузова,
Шведов били мужики косопузые.
И фашистскую чуму –
злую опухоль –
Били силою стальной,
словно обухом…
Он и ныне жив-здоров,
удалец и хват,
Правду-матку рубит так,
что «верхи» дрожат.
Славься, плотничек-мужик!
Громче, музыка!
…Я ведь тоже был и есть –
с косопузинкой!
ОТЦОВСКАЯ ТРОСТЬ
Голод, войны, глухие невзгоды –
Всё изведать отцу довелось,
И ходил он в преклонные годы,
Опираясь на верную трость…
К нам с годами
приходит усталость,
Жжет рябины пунцовая гроздь…
Помню: мать, заболев, опиралась
Все на ту же отцовскую трость…
Были в жизни и горе, и радость,
Но опор я не знаю иных:
Опираюсь на трость, опираюсь,
Как на память о предках своих.
* * *
Иду по жизни
трактами большими,
Но отчий край я в сердце берегу,
Где золотые гвоздики кувшинок
Гладь озера прибили на лугу.
Село над речкой тянется далёко –
Его едва ли за день обойдешь.
И столько здесь
знакомых с детства окон,
Что от волненья
бросит сердце в дрожь.
Навстречу тенью
наплывают лица,
Которые я в сердце берегу.
Как жаль –
сюда не смог я возвратиться,
Как горько, если все-таки смогу.
* * *
Стала жизнь –
что вниз откос пологий,
Душу стала смута истязать.
И пошел я по глухой дороге,
Словно странник,
сирый и убогий, –
Сам себя отправился искать.
Тяжела дорога, что от дому,
И тревожно, как перед бедой.
Я уж и не рад пути такому,
Вдруг навстречу –
путник незнакомый,
С посохом и сивой бородой.
– Что невесел, сыне?
Что случилось? –
Он меня участливо спросил.
– Как же так, старик,
скажи на милость:
Жизнь бежит,
а счастье только снилось.
Иль о нем я Бога не молил? –
И сказал мне дед, сверкнув очами,
Так, что у меня по телу – дрожь:
– Тяжела дорога лишь в начале,
Мудрость жизни –
в боли и печали,
Счастье – в том,
что мыслишь и живешь. –
Я в ответ:
– То истина простая,
Но порою не хватает сил,
Липнет лихо, что смола густая…
– Ты терпи, –
сказал он и… растаял,
И с небес меня перекрестил.
И застыл я чутко, как охотник…
Видно, тот старик,
что здесь стоял,
Был не просто пахарь
иль работник,
А святитель Николай Угодник,
Да его я в спешке не признал.
* * *
Воспоминаньем сердца не согреть
И не прожить вторично
день вчерашний…
Я столько раз боялся умереть,
Что мне и жить теперь
совсем не страшно.
Всему есть свой черед
и свой венец,
Но оптимистам записным
не верьте.
Кто смерти не боится –
тот глупец,
Кто жить боится –
тот достоин смерти.
* * *
Я живу безрассудно и просто,
С малой родиной накрепко слит.
Отчего же так горько, так остро,
Так мучительно сердце болит?
Не смиряю я сердца порывы –
Ведь народная учит стезя
Жить по совести, с болью,
с надрывом…
А иначе в России нельзя.
ИЗЛУЧИНА
Небо хмурится злыми тучами.
Есть у осени свой резон.
А за дальнею Цны излучиной
Чистый видится горизонт.
Ниже клонится ветвь плакучая
Ивы горестной у реки.
Как видения, на излучине
В лодках замерли рыбаки.
Хоть душа моя вдрызг измучена,
Оживает вновь здесь она.
Ах, излучина, ты, излучина,
Жизнь моя в тебе вся видна.
Вопреки судьбе верю в лучшее,
А в душе живет свет любви.
Ах, излучина, ты, излучина,
В дали дальние позови!
ДОМ С БЕЛЬВЕДЕРОМ
Этот дом с бельведером
на улочке сонной стоит,
Деревянный, старинный,
унылый, но гордый на вид.
Проплывают тягуче над ним
облака, как века.
Дума дома, как пасмурный день,
тяжела, глубока.
Помнит он, как веселые дамы,
шелками шурша,
С бельведера Окой любовались,
призывно дыша…
Но затопали грозно в сенях
чужаки в сапогах –
И разбилась, как чайная чашка,
идиллия в прах.
И с тех пор занедужил
приветливый дом, захирел,
И остался высокий
резной бельведер не у дел.
Дом притих, словно был
на кресте новостроек распят,
Лишь стропила его по ночам,
словно кости, скрипят.
На него наступают
высотные башни-дома,
На него надевает
снежистую шапку зима.
Ветры хлещут его
и жестокие ливни секут.
Он давно позабыл про усладу,
покой и уют…
Доживает последние годы
осанистый дом,
И резной бельведер обречен
вместе с домом на слом.
Ну зачем же, зачем –
неказистый и мрачный на вид –
Этот дом с бельведером
мне память опять бередит?