Министерство внутренних дел России отмечает стабильный рост детской преступности. В поза-
прошлом году при участии почти 60 тысяч несовершеннолетних совершено более 64 тысяч преступлений, 13 тысяч подростков были уличены в преступлении повторно (данные взяты из газеты «Известия» за 9 января 2014 года). МВД считает, что с «трудными» подростками надо вести серьезную профилактическую и предупредительную работу, в которой значительная роль должна отводиться центрам временного содержания для несовершеннолетних правонарушителей (ЦВСНП).
Касаясь истории этих учреждений, надо отметить, что первые из них появились в 1943 году в Сталинграде для детей и подростков, оставшихся без надзора родных и близких. С начала 80-х годов детские приемники-распределители были переданы в ведение МВД.
У многих рязанцев понятие «приемник-распределитель» ассоциируется с унылым деревянным зданием зеленого цвета через дорогу от Дворца пионеров. В конце 80-х годов состав его обитателей был очень разнообразным. Мне, например, в то время довелось встретить там маленьких оголодавших детей из семьи, где мать уже несколько дней была в запое; сомнительного поведения пятнадцатилетнюю девочку, которая «ловила» дальнобойщиков на трассе; высокого, красивого, вроде бы вполне благополучного парня, не раз, однако, уличенного в домашнем воровстве, за что мать сама сдала его в милицию. Жили все здесь довольно стесненно, но персонал приемника старался и в учебе детей подогнать, и вообще успеть научить чему-то хорошему.
В 90-е годы начала налаживаться более дифференцированная работа с проблемными представителями молодого поколения. Образовательные, социальные органы стали открывать свои приюты, центры реабилитации для детей, обделенных родительским вниманием. Милиции остался самый трудный, отчасти криминальный контингент. Так появились центры временного содержания для несовершеннолетних правонарушителей. В Рязани такой центр еще долго находился в известном зеленом доме. Но в 2011 году открылось его новое помещение на улице имени Баженова – можно сказать, под крылом городской полиции.
Новый центр – небольшое, но вместительное трехэтажное здание. И снаружи, и внутри оно блистит чистотой и белизной, но первое, что меня поразило при входе в него, –тишина. Конечно, место сбора детей, которых подозревают или обвиняют в преступлениях, и не должно «звенеть радостными дет-скими голосами», как часто пишут об обычных детских учреждениях. Но такая тишина…
«Сколько у вас на данный момент насельников?» – спрашиваю у начальника центра, майора полиции Ирины Владимировны Кондратьевой. «Три мальчика», – отвечает она. На что у меня вырывается: «Всего-то?»
За первый месяц этого года в центре побывало около 10 ребят. За весь прошлый год – около сотни. Радоваться по этому поводу или огорчаться? Первое вроде бы более к месту. Но как совместить данные малые цифры (а Рязань в этом плане, по словам И.Кондратьевой, выглядит не такой уж «бедной» по сравнению с другими российскими городами) со стабильным ростом детей-преступников? Проблема как раз и состоит в том, что вместе с увеличением детской преступности стабильно сокращается число детей-правонарушителей, помещенных в центры. Вот цифры, взятые из тех же «Известий»: в 2008 году в них по России содержалось около 22 тысяч подростков, а в 2012 году почти на 8 тысяч меньше. А ведь ребят направляют сюда не только для отсидки, а чтобы как-то повлиять на их юные умы и поведение.
Почему же сложилась данная ситуация? Может, потому, что работники полиции ленятся, а иногда излишне миндальничают с юными правонарушителями? Вовсе нет. Поместить ребенка в центр временного содержания сейчас, оказывается, не так просто, до такой степени вся эта процедура обставлена нормами, предусмотренными не только российскими законами, но и международной практикой.
Права человека, права ребенка – это свято. На предмет соблюдения их в рязанский центр в прошлом году приезжал российский дет-ский правозащитник Павел Астахов и, как говорят, остался доволен. Но, вероятно, мы (имею в виду российское законодательство) в чем-то перегнули палку. И потому некоторых детей-правонарушителей для профилактики изолировать нельзя. А преступность растет. Потому и, как я читала, возникла мысль о поправках в Уголовно-процессуальный кодекс…
Но все-таки главный вопрос состоит в том, какими возможностями располагает тот же центр, чтобы за 30 суток (это, как говорится, максимальный срок), проведенных здесь, у подростка появилось за душой что-то хорошее и полезное перед тем, как вернуться снова в свою семью, или отправиться в специальное закрытое учебное заведение, или, увы, в колонию.
Об этом мы и говорили с Ириной Владимировной. Родом она из Костромы. Перед тем как десять лет назад начать работать в органах внутренних дел, была в школе учителем математики, физики и информатики. Сейчас овладевает юридическим образованием. Но педагогические знания и опыт здесь, в центре, без всякого сомнения, лишь на благо. В штате центра работают 17 человек, из которых 11 – офицеры полиции, выполняющие обязанности психологов, воспитателей. И вот они, по словам И.Кондратьевой, каждый день проводят с детьми работу.
Не вдаваясь в тонкости данного процесса, можно с уверенностью сказать, что все они своими средствами пытаются утверждать в сознании ребят, что есть хорошо, а что плохо. Например, кража – со всех сторон плохо, это и дурной поступок, и грех. И данную истину прежде всего должны будут твердо осознать те два тринадцатилетних сидельца, которые украли у своего одноклассника мобильный телефон и продали его (как раз они содержались в центре в день моего туда прихода). С третьим их ровесником и сотоварищем дело, скорее всего, обстоит сложнее.
Он обижен и уязвлен тем, что отец ушел из семьи и не принимает его; он привык жить вольно – мать работает вахтовым методом и подолгу не бывает дома; бабушка такому пацану не указ, он вымещает на ней свое недовольство – вот взял, да и избил ее. За что и попал в центр. Впрочем, здесь он уже второй раз, и будущее его вызывает беспокойство.
Как «работать» с таким, например, ребенком? Как объяснить поступок отца, чтобы он не ранил мальчика до такой степени? Что сказать про мать, бабушку, сестренку, чтобы их было ему жалко?.. Может быть, такому подростку надо попытаться повысить собственную самооценку, чтобы он ощутил себя более нужным и полезным для других?
В центре созданы условия для учебы детей (надо сказать, некоторые из сидельцев никогда не посещали школы), для полезного отдыха: спортзал, телевизор, компьютер, библиотека. Рассказывают, что один мальчик «открыл» здесь для себя Есенина и все время читал только его. Выучить стихотворение, а потом продекламировать его перед всеми – это, знаете ли, для некоторых ребят такой поступок!
Но самые большие достижения «временносодержащихся» – в области творческих поделок. Творят из безопасных материалов: в большом ходу соленое тесто. Вышивают пластмассовыми иглами… Показывали мне выставку поделок – яркое, красочное зрелище. Где-то на полочке между изделиями обнаружилась и стопка каких-то письменных творений ребят, что-то вроде сочинений на вольную тему. Попалась мне в этой стопке и коротенькая писулька, нацарапанная невероятно коряво: «Я сижу за воровство. Мне дали десять дней. Мне здесь нравится»…
Не знаю, опровергает ли это признание известную русскую пословицу: «Крепка тюрьма, да черт ей рад»? Скорее всего, нет. Свобода ведь всего дороже. И хотя, покидая центр, многие также пишут, что им было здесь хорошо, что они благодарны воспитателям, Ирина Владимировна, напутствуя их, желает прежде всего никогда больше сюда не попадать.
Увы, это пожелание далеко не всегда сбывается. Да, ребят, которые возвращаются в семьи, сопровождают рекомендациями по воспитанию, адресованными их родителям и организациям по надзору за детьми, чтобы однажды оступившийся ребенок не остался без внимания и не повторил ошибки. И если семья настоящая, заботливая, то пребывание в центре останется для человека лишь случайным эпизодом жизни. Но часто ребенок оказывается в своей семье, как в пустоте.
Как уже сказано, около 100 подростков прошли через центр в прошлом году. Много ли матерей навещало их или хотя бы звонило сюда с таким естественным материнским вопросом «Как он там?»
На этот вопрос Ирина Владимировна задумалась и грустно ответила: «Единицы»…
В этом, наверное, и есть корень всех зол.