Казалось бы, что мы, родившиеся тридцать-сорок лет спустя после мая 1945 года, можем понимать, знать о той войне и Победе в ней? Какое значение имеют для каждого из нас всего четыре года в середине двадцатого века? В моей семье о войне вспоминали не часто. Ее непосредственные участники рано ушли из жизни, оставив лишь немногие рассказы о том, чему были свидетелями. Один из дедов четыре дня был в немецком плену, бежал, потом партизанил в белорусских болотах. Ему пришлось делать выбор между родившимся в партизанском отряде младенцем и жизнями нескольких десятков людей, оказавшихся с ним в окружении, отрезать пилой зараженную гангреной ногу товарища, чтобы спасти ему жизнь, потом отстаивать свое честное имя, доказывая непричастность к шпионажу… В это время бабушка увозила троих детей из Москвы в эвакуацию. Другой, дед не по крови, но все же считаю его родным человеком, Сергей Дьяченко погиб в феврале 1944, освобождая Польшу. Память о нем сохранила лишь год побывшая его женой другая моя бабушка, а всех родных Сергея Дьяченко сожгли в украинской деревне фашисты, и назвать его имя на панихиде по усопшим воинам, кроме нашей семьи, пусть и не связанной с ним кровными узами, некому. Да что там говорить… Подобных горьких воспоминаний – полны ларцы в каждой русской, украинской, белорусской, грузинской, армянской, азербайджанской, еврейской и других, представляющих более 100 народностей, проживающих на территории современной России, семьях. Но если ты не пережил этого сам, не прочувствовал страх и ужас войны собственной кожей, могут ли что-то значить эти воспоминания для тебя лично?
А еще мое осознание Великой Отечественной войны началось с книг: в средней школе – с «Молодой гвардии» Фадеева, дневника Тани Савичевой, документального издания о событиях 1943 года в белорусской Хатыни. И тогда, и сегодня, читая, либо перед экраном телевизора внимая военной кинохронике или художественным фильмам, слушая воспоминания ветеранов, невольно спрашиваешь себя: а что я, смогла бы, не струсила бы, не предала бы, хватило бы сил выдержать такое? В юности на эти вопросы ответы всегда положительные, а с каждым годом дать их сложнее, поэтому особенно остро ощущаешь счастье мирной жизни, беззаботность настоящего дня, благодарность и преклонение перед подвигом наших дедов и прадедов.
Отличительная черта всего живого – чувствовать боль другого, подобного тебе, как свою, – дана природой, Богом, и не важно, сколько лет или дней этой боли. Мы все, живущие сегодня на постсоветском пространстве, воспитаны одними книгами и семейными воспоминаниями, и когда в умы современников, как черные змеи, проникают идеи фашистского мировоззрения, иначе, чем дурманом, дьявольским наваждением, назвать их невозможно. Только временное помутнение может заставить потомков сожженных, задушенных, зверски загубленных фашизмом народов убивать за иной язык и национальность. Помните, как у Василия Гроссмана: «Робкие, угрюмые, смешливые и холодные, задумчивые, женолюбцы, безобидные эгоисты, бродяги, скупцы, созерцатели, добряки... Вот они, идущие в бой за общее правое дело… завоевать людям право быть разными, особыми, по-своему, по-отдельному чувствовать, думать, жить на свете».
Почти семьдесят лет назад мы отвоевали это право и отлично помним, какой ценой. Завтрашний «Парад победителей», где только жители областного центра понесут в руках более пятнадцати тысяч портретов своих родных и близких, победивших фашизм, будет жизненно необходимой прививкой памяти для тех, кто родился спустя пятьдесят, шестьдесят лет после мая 1945 года.