Когда людям страшно их ближайшее будущее, когда отдаленные перспективы туманны, нет уверенности в завтрашнем дне и мало надежд на изменение ситуации к лучшему, что они делают? Кто-то пытается создать себе социальную «базу» для выживания. А кто-то пишет романы с эсхатологическим сюжетом (с греческого это означает «предчувствие конца света»). Самое любопытное, что такие книги пользуются спросом у читателей, а значит, и у книгоиздателей. Рада сообщить, что и в Рязани написан эсхатологический роман.
Рождение эсхатологической литературы, показывает история жанра, едва ли не прочнее увязано с реальностью, чем реализм. Она всегда – реакция на негативные социальные явления: войны, катаклизмы, гонения на веру, религиозные и идеологические противостояния. Первым известным провозвещением конца света было «Откровение Иоанна Богослова». Не случайно его второе название – «Апокалипсис» – стало именем нарицательным и для самого конца света, и для множества художественных фантазий на эту грустную тему, а настроения безнадежности, упадка, ожидания краха часто называют «апокалиптическими». Метафорически выражаясь, предощущение Апокалипсиса: «Дальше – темнота».
В сугубо художественной литературе (не беря в расчет труды средневековых богословов и философов) такие настроения проявились с середины XIX столетия, причем у авторов, живущих в разных странах с непохожими общественными устройствами. Литературоведы ищут эсхатологическое начало у творчества Достоевского, но исследуют и подобные тенденции в творчестве Генри Мелвилла – американского прозаика, известного нам в основном по роману «Моби Дик» о невероятном белом ките. Однако «лидирует» по количеству эсхатологических произведений ХХ век – в таком контексте рассматривают, например, творчество Михаила Булгакова. Но в Советской России подобного рода произведения не могли дойти до читателя, поэтому массовым явлением в советской литературе эсхатология так и не стала. Зато она пышным цветом расцвела после перестройки. Сегодня пишутся диссертации, связанные единой темой: эсхатологические мотивы в русской прозе рубежа XX – XXI веков.
«Мода» на такие романы у отечественных авторов наступила не в саму «перестройку» и даже не столько в трудные 90-е годы, сколько в период относительного благополучия и безопасности – в «нулевые». Именно тогда жанр стал тенденцией. Один из наиболее заметных корифеев жанра – Дмитрий Глуховский – создал в середине «нулевых» роман «Сумерки», где предсказал конец света для России согласно майанскому календарю и майанским же пророчествам. Затем вышла книга Валерия Угарова и Марины Якимовой «Палач», где выразительно описывались события, приводящие к тому, что из преисподней освободится демон, которому суждено уничтожить все живое на Земле.
В минувшие годы нам несколько раз сулили уничтожение мира в конкретные даты, и эти предсказания не проходили незамеченными, создавали подобие паники. Ни одно предсказание не оправдалось – похоже, они тоже своего рода художественное творчество. Но Дмитрий Глуховский не бросает начатую тему. После «Сумерек» он создал цикл романов под общим названием «Метро – 2033», в основе которого – выживание цивилизации после глобальной катастрофы, погубившей почти все живое на планете. В России выжившие «спрятались» в московском метро. Сейчас книг с таким сюжетом и писателей, специализирующихся на нем, гораздо больше: выпускается межавторский книжный цикл «Вселенная метро 2033». А в Интернете действует портал с таким же названием. (http://www.m-e-t-r-o.ru). Фамилии многих авторов этого проекта пока еще не слишком известны читающей публике: Сергей Москвин, Андрей Гребенщиков и другие. Но этот факт демонстрирует, насколько книжному бизнесу «интересны» романы как о конце мира, так и о возрождении рода человеческого после него. Это вселяет надежду, что и первый «рязанский» эсхатологический роман заметят и выпустят.
Роман молодого прозаика Юлии Веревкиной – выпускницы Рязанского государственного университета им. Есенина, участницы нескольких всероссийских литературных форумов – называется «Девятый круг. Ада» и объединяет оба «начала»: и всемирную катастрофу, и возможность начала для человечества новой жизни.
«Девятый круг. Ада» начинается с катастрофы, постигающей мир, – неожиданно среди лета наступает зима, резко падает температура, идет снег. Далее с немалым тщанием, вызывающим смешанные чувства, – ибо получается по-настоящему страшно – Юлия прописывает изменения в жизни рядовых обитателей провинциального города в Средней полосе. Они касаются и технической стороны дела (замерзают трубы в домах и на предприятиях, закрываются учреждения, вводятся нормы продуктов по карточкам, «подскакивает» преступность, учащаются кражи и убийства), и морального облика людей. Большинство теряет человеческие свойства и либо впадает в отстраненное равнодушие, бросая вчерашних друзей замерзать на улицах, либо превращается в зверей, готовых драться за свой кусок до последнего. Но на этом фоне всеобщего оскудения, в том числе духовного, есть несколько человек, кому «не все равно». Это пророчица Маша, пытающаяся разбудить в людях страх Божий, и брат с сестрой Сергей и Лера, поставленные, в силу обстоятельств, умело построенных Юлией, перед ответственностью за весь мир, – они знакомы с ведьмой, наславшей на мир беду. Природа конца света у Юлии, как и в «Апокалипсисе», однозначно бесовская. Об этом своим мрачным каламбуром напоминает заглавие романа, прямая аллюзия к первой части «Божественной комедии» Данте. Также «Ада» – это имя главной героини, воплощения зла, порождения нечисти, той самой ведьмы. Но Юлия убеждена в том, что, если люди озабочены не только собой, они сумеют противостоять силам дьявола. Об этом, собственно, и вся книга. И потому ее, как бы ни странно это звучало, можно назвать оптимистичной. Юлия не только «смакует» ужасы гибели цивилизации, но и пытается найти выход из страшного кризиса. Он, как уже отмечалось выше, не столько техногенный и материальный, сколько духовный. Понятно, что не одни козни ведьмы, но и человеческие грехи привели к торжеству нечистой силы. И только самопожертвование ради людей уничтожит чары. Поэтому значительное место в романе занимают обращения героев к духовной жизни, а вера показывается незыблемым началом мира. Например, когда колдовская зима в разгаре, Лера едет в родную деревню помогать матери, но выходит из автобуса по пути, у монастыря. В монастыре так тихо и благостно, будто вне его стен ничего не происходит. Обитель у Юлии Веревкиной предстает символом опоры мира, и это правильный ход для эсхатологического романа – жаль, что к нему писатели прибегают не часто, «фокусируясь» на том, что спасения нет. Меж тем книга с указанием пути выхода становится не только чтением, «щекочущим нервы», и не только рефлексией перед страхами и тяготами существования. Обращение к вере развеивает «темноту», рождающую страсти эсхатологических романов.
Роман Юлии Веревкиной «Девятый круг. Ада» я читала дважды. Первый раз его разбирали на клубе молодых прозаиков «Собеседники», который вела при Центральной городской библиотеке Рязани писательница Алла Нечаева. Потом, к сожалению, занятия клуба прекратились, но Юлия, как выяснилось, не забыла полученных замечаний и переработала рукопись. Сейчас, на мой взгляд, это произведение, вполне готовое к изданию. Мне бы очень хотелось увидеть этот роман напечатанным.