На минувшей неделе в Рязани завершил работу второй форум Андрея Тарковского, часть масштабного культурно-просветительского проекта «В сторону Тарковского». Главной составляющей, целью и смыслом проекта являются мастер-классы для молодежи, желающей постигнуть высокое искусство кино, которые проходят далеко от Рязани, в поселке Мясной Путятинского района, где стоит легендарный дом Тарковского. Однако взрослым рязанцам от форума тоже была несомненная польза: в его программе были свободные показы фильмов, входящих в золотой фонд кинематографа, и творческие встречи с известными кинодеятелями: режиссерами Андреем Звягинцевым и Юрием Норштейном.
На встрече с Юрием Норштейном в зале камерной музыки Рязанской областной филармонии было не протолкнуться, люди стояли в проходах, чтобы пообщаться с легендой отечественной мультипликации. Однако Юрий Борисович озадачил собравшихся, сказав со сцены, что за три дня мастер-классов уже «наговорился», и построил встречу со зрителями именно как встречу со зрителями.
Он привез в камерный зал диски с записями мультфильмов «Лиса и заяц», «Цапля и журавль», полутораминутного фильма по одному хокку великого японского лирика Басе и материалами к фильму «Шинель». Юрий Норштейн предложил, чтобы гости вечера посмотрели эти фильмы, а встреча стала их публичным обсуждением. Безусловно, такой подход к творческой встрече с режиссером справедлив. И все же, как мне показалось, многие в публике были немного разочарованы – людям хотелось прикоснуться не только к его искусству, но и к его личности.
К счастью, у всех, кто желает «поговорить» с Юрием Норштейном и выяснить его точку зрения на многие насущные вопросы, есть такая возможность. Норштейна смело можно называть автором не только мультфильмов, но и книг. Сразу вспоминаются, конечно же, книги по мультикам «Ежик в тумане», «Путаница», книжка-календарь «Лиса и Заяц». Поскольку книги иллюстрированы сценками из мультфильмов Юрия Норштейна, он полноправный соавтор писателей, сочинивших эту детскую «классику». Кстати, книги «Ежик в тумане» и «Лиса и заяц» продавались в зале перед встречей, а импровизированная автограф-сессия так затянулась, что даже начало вечера слегка задержалось. Но это книжки для детей. А у Юрия Норштейна есть и книга «для взрослых» – двухтомник «Снег на траве», составленная из лекций, прочитанных во время учебных занятий в Токио осенью 1994 года и в разное время в Москве на Высших режиссерских курсах.
Книга «Снег на траве» доступна пониманию отнюдь не только профессионалов, но широкого круга читателей. Мне показались особенно интересными страницы о литературных произведениях и о том, как мультипликатор понимает русскую классику. Думаю, это будет важно для всех любителей чтения. Что греха таить, порой люди не осознают смысла прочитанного или боятся собственных выводов, потому что они кажутся им слишком «радикальными», а спросить, обсудить прочтенное порой не с кем. Юрий Норштейн учит, что не надо бояться никакого самого «вызывающего» прочтения.
В целом книга «Снег на траве» – о переносе изобразительного эффекта на другое пространство. По мнению автора, мультипликацию можно встретить в литературной классике: это и монолог Агафьи Тихоновны из гоголевской «Женитьбы» об идеальном женихе, и сатирические стихи Генриха Гейне, куда «входили» образы встреченных им на бульварах прохожих, и «зримые» метафоры Маяковского: «У меня изо рта шевелит ногами непрожеванный крик» и т.п.
С позиций «переноса» Норштейн и рассматривает классические произведения русских писателей, в первую очередь – «Шинель», и это закономерно, потому что над фильмом (его даже не хочется называть «мультфильмом», настолько он насыщенный, многоплановый и драматичный) по повести Гоголя Юрий Борисович работает с 1981 года и только сейчас приходит к результату, который его удовлетворяет. Ему не нравится традиционный, со школьных уроков известный анализ образа Акакия Акакиевича как «маленького человечка», а самой повести – как апологии «маленьких человечков». Подробными рассказами о том, каких усилий требует в фильме прорисовка мелких эпизодов с участием Башмачкина, Норштейн подчеркивает свое настойчивое мнение: трактовка «маленького человечка» несовершенна, Гоголь смотрел гораздо шире, он довел сюжет до мести мертвого чиновника – то есть до того момента, когда тот стал «господином» над живыми. «Не случайно кто-то из великих сказал, что нет господина кровавее бывшего раба», – пишет Норштейн. Но и эта трактовка будет слишком упрощенной, понимание Норштейном сути «Шинели» еще не дошло до точки, он постоянно размышляет над любимой русской классикой. В его книге соседствуют цитаты изо всех «Петербургских повестей» Гоголя, «Воскресения» Толстого, «Макбета» Шекспира, поэм Пушкина, рассказов Эдгара По, народных сказок и даже… хорового произведения Баха «Страсти по Матфею» на евангельский текст. Это и есть перенос изобразительного эффекта на другие пространства – и такому «объемному» взгляду на искусство можно только позавидовать – но, может быть, и научиться ему?..
«Шинель» для меня... Я могу сказать, когда я испытал потрясение от прочитанного, наверное, в 1953 году, когда мне было лет двенадцать. А возвратился к повести Гоголя, когда делался фильм «Сказка сказок». … Я сидел, рисовал для «Сказки сказок» какие-то картинки, наброски делал свободные, думал о фильме и …сделал набросок: на кровати сидит человек в сумерках вечерних. И все. …Такое было впечатление, что я уже подобное где-то видел. Вот отсюда – «Шинель» ...Может быть, из детства. Я не знаю. Но вообще все детские впечатления - они очень сильные и остаются в памяти. Детские переживания сильнее, чем взрослые. Их нельзя объяснить, поэтому они – сильнее. Именно по этой причине я вряд ли смогу сформулировать до конца, что хотелось бы выразить в фильме. Наверное, чувство стыда: нам вообще всем должно быть друг перед другом стыдно. У каждого человека в душе есть что-то такое, за что ему стыдно и о чем он хочет рассказать. Или ему бывает за другого стыдно. Мне кажется, что «Шинель» вызывает чувство стыда. Стыда за то, что один человек не хочет понять чувства другого, переживания другого. И вдруг, когда он их понимает, ему становится стыдно за свою собственную жизнь. Чувство собственного преувеличенного достоинства, самонадеянности, собственного превосходства на самом деле не возвышает человека, а рассыпает. В пыль, в порошок. Хотя его тело продолжает быть, разговаривать, потреблять пищу, наслаждаться властью. И в тот момент, когда пробуждается чувство стыда за свою фальшивую жизнь, за то, что ты когда-то оскорбил другого человека, который был меньше тебя, менее значителен, в этот момент ты растешь как личность.
Юрий Норштейн, «Снег на траве»