Клавдия Ивановна Анискина вышла на крыльцо своего уютного домика, который притулился на самом краю Сосновки. Слева – сосновый бор, где летом духмяная земляника и такой запах, что голова кружится. Вдали – Голубой Дунай, куда так славно бегать купаться.
Девяносто четыре года смотрит на эту красоту Клавдия Ивановна, а все никак налюбоваться не может. На свою Сосновку, Красную Поляну, Малиновку, Благодатное. На село Кипчаково, где родилась и выросла. И откуда на войну пошла. Но об этом чуток позже, а сейчас вместе с Клавдией встретим дорогих ей людей: дочку Татьяну, двух сыновей с невестками – Диму с Татьяной да Николая с Мариной. Был бы жив третий сынок, Михаил, может, и он был бы рядом. Хотя нет его, а был Михаил военным летчиком. Базировался их полк на аэродроме в Ряжске, пока его не расформировали. В январе 1984 года каждодневные полеты Михаила по маршруту Ряжск – Княжое – Кораблино – Ряжск были привычны.
Она и в тот январский день как раз вышла на порог дома, глянула в небо: над Сосновкой нарезал круги самолет. Мишка?! Но почему так низко?
Клавдия Анискина знала, что такое дисциплина. По своему военному опыту знала. Честно три года отпахала в дивизионной зенитной разведке. Как-то она стояла в дозоре где-то под Курском. Наши шли в наступление, а немцы отчаянно сопротивлялись. Недалеко – станция, которую бомбили. И вдруг она, двадцатидвухлетняя девчонка, увидела, что на нее прет «мессер»..
– «Мессер», один… Высота – 0,80, азимут – 30.
Через секунду наши зенитки громко заговорили на всю округу и влепили в «мессер» четыре заряда. Самолет практически сразу же развернулся и, натужно воя, полетел через речку в лес, где была линия фронта. Чего ж это он не падает? Ведь подбили же, подбили!.. Самолет рухнул уже в самом лесу, и сколько наши ни посылали к нему разведгруппу, все тщетно – не подпустили немцы.
А потом позвонил командир полка:
– Кто стрелял?
– Двенадцатая батарея!
– Кто на посту?
– Рядовая Нефедова!
Так Клавдия Нефедова – Анискиной она после войны стала – получила первую благодарность от командующего армией, маршала Рокоссовского. Их потом, этих благодарностей, было великое множество. И медалей за службу. Но вот эта особенно запомнилась, потому что первая.
Самолет над Сосновкой с ее Михаилом качнул крылом и… вдруг задел за верх сосен. Огненный клубок поднялся высоко-высоко в серое небо. Так погиб сын 28 января, за два дня до ее дня рождения. Погиб из-за неисправности самолета.
Она кричала от безысходности. Она ночей не спала, вспоминая свою кровиночку, своего Михаила. Но выдюжила, выстояла, как могут это делать только наши русские женщины, для которых только на первый взгляд все нипочем. А вглядишься глубже в эту душу – и вместе с душой-то так наплачешься...
Ведь ее, Нефедову, призывали в армию тоже не так, как всех. Клавдия была девчонкой видной, везде ее хвалили. Она работала пионервожатой в Кипчаковской школе, а еще уроки физкультуры вела и в художественной самодеятельности участвовала. Три раза вызывали Клавдию на комиссию. Она особенно не печалилась, шла на войну с радостью и с тем юношеским максимализмом, который в эту пору почти всем присущ. Мол, в раз немца разобьем! Но все три раза отстаивал ее у военкома Илья Максимович Матюхин. Он был за политрука на военных сборах у кипчаковских призывников, где Клавдия тоже занятия вела. А на четвертый раз Матюхина рядом не оказалось, уехал к матери, и 24 ноября 1942 года ее и других девчат, погрузив на станции Кораблино в две теплушки, отправили на войну.
А какие у нее были шикарные косы! Но пришел полковой парикмахер, обкорнал волосы, сделал ее похожей на озорного мальчишку. Две косы мягко упали под ноги и остались там, на полу. Ей кто-то совал их в руки: мол, возьми на память, а она не взяла, понимая, что ушло ее беззаботное детство. Теперь она – солдат.
Ей выдали сапоги на два размера больше, портянки, белье, юбку, ремень, шапку и бинокль. Гимнастерку не дали, потому что не было гимнастерок в наличии. Так и служила, прячась от строгих командиров, чтоб не влетело за гражданский вид.
И в конце войны они, девчата, так поизносились, что просто смех один. Все в заплатках. А сапоги – у кого веревочкой подвязаны подошвы, у кого – тряпкой замотаны.
А сама-то Клавдия сшила себе с помощью бабки Поли юбку в клетку. Нина Дельвиг из Мичуринска помогла скроить кофточку из парашютного шелка. Парашютов великое множество было: немцев-то сбивали, а шелк им, девчатам…
А тут генерал с проверкой пожаловал. Клавдия к своему командиру:
– Товарищ старший лейтенант! Я не пойду в строй! Спрячусь в землянке. Стыдоба-то какая…
– Ничего, пусть посмотрит генерал, в чем мы воюем. Встать в строй, ефрейтор Нефедова!
Генерал шел вдоль строя, внимательно вглядываясь в лица солдат. Задерживал взгляд на штопаных гимнастерках, на стоптанных сапогах. Остановился перед рядовой Нефедовой. Она в своей клетчатой юбке, шелковой кофте, да еще босиком, потому что вообще никакой обувки не было – ни жива ни мертва.
– А это чудо из какой армии? – взревел генерал…
Клавдия хотела было гордо ответить, и вдруг губы у нее задрожали, из глаз потекли слезы. Она не плакала, когда на нее с воем падали «мессеры», не плакала, когда хоронила подруг. А тут разревелась. От обиды, от невозможности доказать, что она тоже воюет, причем славно воюет, награды имеет. И немца бьет даже в таком виде каждый день…
Выручил командир батареи, старлей Кишалов:
– Обносились все, товарищ генерал!
Ничего не сказал генерал. А через неделю, к самому Дню Победы, им прислали новое обмундирование. Черные сапожки, черные гимнастерки и такие же юбки. Вот в этом и явилась Клавдия после демобилизации осенью 1946 года в свой кипчаковский клуб. Она была первой, кто в форме вернулся после войны в Кипчаково. Но до этого возвращения, до замужества, ей суждено было пройти еще одно испытание. Любовью.
Александр Коробов был офицером, заместителем начальника штаба полка, когда на концерте, посвященном 7 Ноября, заприметил славную дивчину. Она читала стихи про письмо на фронт. Солдатики и командиры переживали, когда строки душевные слышали.
И все бы ничего, да назначили майора Коробова командиром дивизиона, где Нефедова служила. И стал он знаки внимания оказывать. В клубе раз на танцы пригласил, два. Потом возьми и скажи:
– Давай сойдемся и будем жить вместе!
Клавдия решительно отказала. И 8 мая 1945-го, вечером, он пришел к ней с одним-единственным предложением – жениться. Она сказала ему: «Нет!» Он в сердцах аж крякнул:
– Вспомнишь обо мне, и не раз! Но будет поздно…
Но перед самой отправкой домой майор все же подошел, взглянул на Клавдию, протянул руку:
– До свиданья, товарищ Нефедова!
– До свиданья, товарищ майор!
И она второй раз в жизни заплакала. Но решительно побежала в теплушку, вся такая гордая, смелая…
Уже потом, через год, по своим железнодорожным делам ее подружка Нина из Мичуринска виделась с бывшим командиром, и с майором Коробовым Александром Никитичем.
– Уж очень Клавдия гордая, – сказал он ей.
Эти слова подруга и передала Клавдии, когда приезжала к ней в Сосновку.
И вот сидим мы сегодня с Клавдией Ивановной Анискиной, бывшей учительницей Кипчаковской школы, и ее детьми в светлой и уютной кухоньке за праздничным столом. Грамм сто выпили за свое здоровье, за то, чтобы обязательно отметила она 23 Февраля и День Победы. И пошли воспоминания, песни и разговоры. А я смотрел на Клавдию Ивановну, на ее сразу помолодевшие глаза и не верил, что ей уж 94. Ведь она красива, по-прежнему светла головой, счастлива. И лишь иногда жалеет, что отвергла любовь бравого майора Коробова…
Александр Никитич, отзовись, если жив! Знай, тебя по-прежнему помнят.
Фото из архива и автора