До 70-летия Победы никто из моих родственников, участников войны с фашистами, не дожил, ни со стороны мамы, ни со стороны отца.
Отец мамы – Андрей Андреевич Чалов был лихим казаком, владел приемами джигитовки, чему обучился еще подростком в станице Темиргоевской Краснодарского края, откуда был родом. Воевал в гражданскую, устанавливал советскую власть на Кавказе. «Я казак, – говорил дед Андрей, – оседлал коня в революцию и расседлал после войны с германцами». Дед дошел до Берлина в составе кавалерийского полка. Как это выглядело на деле, он не рассказывал. Знаю лишь, что дед дважды ходил в атаку и мог разрубить неприятеля шашкой на «полы». Рассказывая о войне, дед плакал, вспоминая комиссара и «красавца вороного жеребца».
Второго деда (по отцу) – Тихона Илларионовича Маслюкова я не знала. Он погиб в 42-м, в боях под Лугой. Из рассказов родственников, в гражданскую он был комиссаром в отряде Щорса, а уже после войны занимал разные посты в городском и областном советах г. Новозыбкова Брянской области, преподавал техническое черчение в техникуме, был директором какого-то предприятия. В конце 39-го на деда поступил ложный донос (через год суд его полностью оправдал). Пока шло следствие, дед Тихон сидел в тюрьме. Руководство вуза, где учился на историческом факультете старший брат отца – Виталий, посчитало необходимым отчислить парня (возможно, руководствуясь соображениями, что вдруг Тихона Илларионовича признают вредителем или врагом народа). Не спасла Виталия отличная учеба, занятия в аэроклубе (сохранились даже вырезки местной газеты о его полетах) и то, что готовились документы для направления Виталия в военную летную школу. Бывшего студента призвали в армию. Семья его больше не увидела – он погиб в первую неделю войны в районе местечка Белосток, где тогда проходила граница (сейчас это территория Польши). О его судьбе удалось узнать недавно через сайт «Мемориала». А ведь совсем не так могла сложиться жизнь Виталия, как и судьбы сотен тысяч советских людей. В том числе и моего отца Вячеслава Тихоновича Маслюкова…
Уходили малыми группами
Отец был моложе брата на три года, мечтал, как и Виталий, стать историком, поступить в вуз на исторический факультет, но планам не дано было осуществиться.
Что случилось с отцом, рассказали его записи, обнаруженные мной, когда я училась в 9-м классе, совершенно случайно под стопками белья в дальнем углу шкафа. О своем возрасте упоминаю не зря, потому что сейчас бы, обнаружив такие тетради, отсканировала записи, переписала бы от руки. А тогда едва не отложила их в сторону. Подумала, что это старые конспекты отца. Может, выкинуть? Подумаешь, несколько старых ученических тетрадок в «косую» линейку, да еще исписанных химическим карандашом. Пробежала глазами первые предложения, и стало понятно – записи рассказывают о какой-то части биографии отца, о которой я раньше ничего не знала.
«Меня призвали в армию в конце мая 1941 года. Вывезли в летние лагеря в лес под Брянск, – писал отец, – помимо строевой и боевой подготовки, нас обучали оборудовать блиндажи, знакомили с рацией и подрывным делом.
О начале войны узнали там же, в летнем лагере. Присягу принять мы не успели. Но основная проблема заключалась в том, что перебросить нас в действующую армию возможным уже не представлялось».
По воспоминаниям отца, враг наступал настолько стремительно, что командование летних лагерей приняло решение ввести новобранцев в состав партизанского объединения Брянской области, которое было создано по указанию обкома партии.
Организация базы отряда была проведена наспех. Готовиться к зиме вовремя не начали. Холод, болезни. Нехватка оружия, боеприпасов, продовольствия, медработников и медикаментов. Затруднена связь с другими отрядами и центром.
Рассказывая об операциях на оккупированной врагом территории, отец отмечает, что информации было недостаточно. Акции и диверсии планировались по тем данным, которые собирали сами партизаны. Каждая вылазка стоила жизней бойцов отряда. «После нескольких партизанских рейдов фрицы поняли, что подрыв поезда с танками, пропавшие фургоны с продовольствием, нападение на склад с оружием и другие происшествия – дело рук не регулярной армии, а небольших групп, оставленных для подрывной работы», – писал отец.
В декабре сорок первого года командир отряда, в котором был мой отец, собрал всех партийцев и комсомольцев и дал указание: расходиться малыми группами, пробираясь к линии фронта, так как стало известно о подготовке фашистами крупномасштабной операции против партизанских отрядов Брянщины. Отцу и нескольким его товарищам было дано задание вернуться в Новозыбков, откуда их призывали, и наладить там подпольную работу. Средства связи и все необходимое для такой работы надо было найти самим.
«Патриот» информирует
Отец вернулся в родной город. Его мать объяснила соседям, дескать, и в армии-то послужить не успел: сначала благонадежность проверяли, теперь вот болезни выявили, комиссовали. Соседи не выдали, может, потому что каждая семья жила, помимо общих, своими тревогами и бедами. Отец предположил, что из-за судимости деда Тихона полиция смотрела на семью как на обиженную советской властью, а потому не вызывающую опасений.
Как и было предписано командованием партизанского отряда, отец встал на учет в паспортном столе, получил свой «Ausweis», то есть документы, устроился на работу в паровозные мастерские. Сделать это было необходимо, потому что оккупационные власти начали отправлять молодежь в Германию.
Наладив связь с одним из трех товарищей, с которыми выходили из леса, приступили к выполнению задания. Подыскали нескольких надежных ребят. Выработали устав подпольной группы (устав комсомола, дополненный пунктами о работе в условиях подполья), текст клятвы, в который включили основные положения присяги красноармейца, придумали название организации «Патриот». Продумали, казалось все, чтобы не допустить провала. Разбили группу, которая постепенно увеличилась до 20 человек, на «пятерки». Оговорили, как вести себя в случае ареста. Каждый знал только членов этой своей подгруппы. Только командир этой подгруппы имел связь с командиром подполья, которым стал мой отец. Его выбрали тайным голосованием. Что могла сделать группа подпольщиков в тылу врага, не имея оружия?
Комсомольцы вредили фашистам по мере сил и возможностей. Например, в ремонтных мастерских засыпали в буксы колес военных эшелонов песок, разбивали стекла автомашин, спускали горючее из топливных баков.
Со временем «Патриот» вышел на связь с другой подпольной группой – «Комсомолка» и с разведывательно-диверсионной группой партизан, для которой стали собирать сведения о передвижениях вражеских составов через станцию Новозыбков и другие разведданные.
Выпускали листовки, в которых разоблачалась лживая фашистская идеология, население города призывалось к объединению в борьбе с врагом. Листовки печатали на старом печатном станке, обнаруженном в подвале пединститута, но тиражи выпуска листовок были небольшими из-за нехватки бумаги. Возникали сложности и с получением сводок «Совинформбюро». Работать с приемником надо было очень осторожно. Информаторов полицаев в городе было предостаточно.
Потеряли бдительность
Чтобы найти подпольщиков, фашисты ночью устраивали облавы, допрашивали по нескольку раз и рабочих мастерских. Каждая минута прихода и ухода на работу строго фиксировалась. Фашисты сбились с ног: вроде все учтены, все проверены, а красные флаги к 1 Мая кто-то в городе развесил, листовки со сводками с фронтов и призывами – расклеил. За выдачу подпольщиков фашисты пообещали большую награду.
Как случилось, что в группу взяли плохо проверенных ребят, определить уже невозможно. Один из новеньких оказался провокатором. Отец пишет, что этот провокатор знал только о том, где изготовлялись листовки, а о саботажах на железной дороге, сборе информации и передаче ее партизанам ему ничего не было известно.
Подпольщиков взяли в один день. Уйти в лес удалось только одному, и то потому что его по пути к дому предупредил кто-то из соседей. Избежали ареста и двое несовершеннолетних пареньков, выполнявших обязанности связных между подпольными группами. Они начисто отказались от связи с партизанами как им и было предписано старшими товарищами. В полиции их жестоко избили и выгнали.
Подпольщиков долго обрабатывали по одному, потом отвезли в Гомель и передали гестапо. Били и допрашивали каждый день. Из записей отца: «В допросах принимал участие щеголеватый офицер, хорошо говоривший по-русски. Когда ответ на вопрос его не устраивал, он хмурился, кивал полицаю, и тот «старался», нанося удары с такой силой, что допрашиваемые теряли сознание». Узников оставляли без воды, не давали спать, сажали в карцер.
Возможно, каналы связи с партизанским отрядом, места схрона с оружием фашисты так и не узнали. Зато подпольщикам стало известно имя провокатора. Поклялись: выжившие после войны найдут и уничтожат предателя.
Выжить удалось далеко не всем. Несколько человек подпольщиков, изувеченных пытками, фашисты расстреляли во дворе тюрьмы. Остальных, в том числе и моего отца, отправили в концлагерь.
Бороться до последнего
Отца трижды переводили из одного лагеря в другой, так как он, внешне не проявляя никакой суеты, изыскивал способы побегов.
Отца травили собаками и били до тех пор, пока он не терял сознание. Последний побег в составе небольшой группы он совершил с территории концлагеря в Польше. Побег помогли осуществить местные жители. Эта затея успехом не увенчалась, хотя поначалу все шло, как было задумано. Передвигались только с наступлением сумерек в течение трех дней. Но до границы дойти не смогли. Утомленных, изголодавшихся беглецов, уснувших в стогу сена, случайно обнаружили дети из гитлерюгенда, которые привели за собой полицаев.
Новый лагерь, куда отправили отца, был далеко от границы и линии фронта, располагался в Австрии.
Освобождали отца и других пленных американцы. Пленников передали представителям Красной Армии. Все они проходили «фильтрацию», то есть побывали на допросах «особистов». Отцу довелось «продолжить» службу в танковой части в Венгрии. На этом записи заканчивались. Последний листок в тетради был вырван…
О пережитом отец с нами не делился. В 1985 году, когда в стране отмечалась 40-я годовщина Победы, я стала возмущаться: почему же забыли про отца? Предложила ему написать Горбачеву, поднять архивы и т.д. Папа отказался: «Ничего нельзя сделать, есть пока никем не отмененный приказ Сталина, по которому узники концлагерей не считаются участниками войны и никакие льготы им не положены».
Удостоверение участника войны отец получил только в 1999 году, после того, как бывших узников стали разыскивать немцы, а потом австрийцы, чтобы выплатить компенсацию.
В 2002 отец тяжело заболел и через полгода умер. Похороны оплатил военкомат. Через несколько дней раздался звонок из похоронной компании:
– Мы сделали все, как положено: могила, оркестр, почетный караул, салют, но вот такая загвоздка: ваш отец по нашим архивам не проходит.
– Так что, надо за похороны заплатить? Мы готовы…
– Нет. Вам надо обратиться в ФСБ, может, там вам помогут найти подтверждение деятельности вашего отца в годы войны.
Дней через 10, вручая мне справку, сотрудник ФСБ зачитал ее вслух. Из документа следовало, что действительно Маслюков В.Т. проходил военную службу в составе Брянской подпольной группы Центрального штаба партизанского движения НКВД СССР.
«Ваш отец – герой, и вы должны им гордиться», – сказал он.