Известный режиссер В. Фокин недавно рассказывал, что его первой прочитанной в детстве книгой был сборник произведений Гоголя, добравшись в котором до «Вия», он был жутко испуган. А спустя много лет его маленький сын недоумевал; «А чего ты так испугался?». «Вот как меняется мышление, взгляд…» – делает вывод режиссер, и с этим нельзя не согласиться.
В школьные годы, когда «проходили» Достоевского, нас буквально пронзали воспоминания писателя о времени ожидания перед смертной казнью: «Что же с душой в эту минуту делается, до каких судорог ее доводят…» Теперь же, сидя после работы перед экраном кухонного телеящика, видим крупным планом лицо облаченного в оранжевую робу смертника и… с аппетитом жуем заготовленную на ужин котлету.
Нельзя столь очевидно и часто показывать жестокость, потому что к ней можно привыкнуть? Да, это так. Но, с другой стороны: если уж слишком охранять людей от примеров античеловечности, то как формировать ее неприятие?
Однако я замечаю, что далеко не все страшные примеры и кадры находят во мне одинаковый отклик. Понимая умом весь ужас того, что творят исламские боевики, я при всем желании не могу испытать те же чувства, которые приходят, когда я вижу кадры разбомбленного Донбасса. Да, жалко людей там, в Африке, но положенный им по менталитету образ жизни, мыслей и чувств мне незнаком. А тетку, которая плачет у своего разбитого «Градом» дома, я словно бы знаю, и ее горечь мне по-настоящему горька.
Наверное, многие из нас потому не смотрят современное кино (во всяком случае, не так активно обращаются к нему, как раньше), не читают современных литературных произведений (опять же: не с таким жаром, как было двадцать лет назад), потому что всю эту продукцию невозможно пропустить через себя: ты – отдельно, она – отдельно. А в необходимость прочувствованного подхода мы когда-то свято поверили, назвав себя литературоцентричной страной.
Сейчас идут споры вокруг фильма П. Лунгина «Родина». Некоторым было неприятно, что сюжет для него позаимствован из американо-израильской жизни, но пиарили фильм так усиленно, что многие на это клюнули, в том числе и я. Фильм мне не то чтобы не понравился… Мастеровитость его авторов в нем видна. Но он не просветлил душу, а, наоборот, отяготил ее показом невероятной жестокости, невероятной, какой-то бесовской (чуть ли не под колесами поезда) любви, невероятностью всей обстановки (пережидание возможного взрыва в Мавзолее Ленина). «Родины» – то есть момента кульминационного возвышения чувств, вызванного родными, знакомыми деталями и черточками, в нем, на мой взгляд, нет. В конце фильма героиня перед ударами электрошока говорит фразу, которая заставляет предположить продолжение сериала. Я, наверное, его смотреть не буду.
Некоторое время назад П. Лунгин выпустил фильм «Остров», который, как говорят, стал культовым у православных людей. Но о том, что в кинозале при просмотре текли слезы, я слышала как от верующих, так и от неверующих. Почему? В ком-то или в чем-то узнали себя? Может быть, в той героине, которую играла Нина Усатова?
Сегодня многим творцам культуры на наши слезы – зрительские и читательские – наплевать. Они творят ради себя, ради международных престижных конкурсов и наград. Но вот какой невероятный сюжет волнует режиссера – отца того мальчика, который не боялся Вия: некая цивилизация следит за нами, землянами, хочет нам помочь прекратить друг друга убивать, но мы этого категорически не хотим.
Очевидное – невероятное…