– Деда, у тебя есть что-нибудь интересное?
– Книжку почитай, – отвечаю ему.
Василек вздохнул и пошел к шкафу, который стоит в доме еще со времен моих родителей. Потом затих и через секунду появился в дверях с двумя потертыми красными коробочками.
– Деда, смотри, что у меня!
Не успел я и глазом моргнуть, как он выложил на диван медали «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», ордена Отечественной войны, «Знак почета», всякие бумажки с печатями и небольшую записную книжку без обложек. Это награды, документы и блокадный дневник моего отца и Васина прадеда, солдата Великой Отечественной, старшего стереоскописта зенитного расчета Василия Павловича Харина.
Перебираю пожелтевшие листки. Захотелось еще раз всмотреться в каждую строчку, приобщить к этому свиданию с отцом близких. Начну с внука, поясню, что смогу. Пусть он знает о войне из уст своего прадеда Василия Харина.
– Слушай, Василек!
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ДНЕВНИК
21 августа 1941 года. Подъем. Сборы. Выезд на фронт. Красное Село – скопление войск. Мы стали занимать позиции. Сбит самолет неприятеля. Дождь идет всю ночь.
25 августа. Свист снарядов через наши головы. Подбит «мессершмит». Обстреляли нашу батарею из минометов.
26 августа. Подбит «Ю-88». Бомбежка станции.
27 августа. Облачность. Идет дождь. Из-за облаков налетели три «Ю-88» и начали бомбить нашу позицию.
2-3 сентября. На небе ни облачка. Усиленная бомбежка станции. Ураганный огонь зенитных батарей по группе самолетов (18 «Ю-88»). Весь день сплошные тревоги. Сегодня первый раз, как выехал из дома, попил молока. Как же хорошо после этого!
Закончили рыть землянку. Как хорошо в ней спать, тепло и мягко.
8 сентября. К вечеру появились 25 бомбардировщиков противника. Огонь зенитных батарей. Кушанье брюквы и моркови.
9 сентября. Сильная артиллерийская стрельба. Заунывный вой снарядов то и дело вливается в общий грохот. 27 бомбардировщиков сбросили груз в нашем районе. Дым, перемешанный с пылью.
Наш пулеметный огонь. Бьют наши зенитки. Один самолет задымился и опустился за холм в лесу. Видим, дымит второй, третий и т. д. Один упал со своим грузом на землю и от своих бомб взлетел на воздух. Из него выбросились три парашютиста, объятые пламенем.
Бомбардировщики скрылись. Налетели «мессершмиты», появились наши, завязался воздушный бой. Один «мессершмит», объятый пламенем, упал на землю.
Фронт к нам все ближе и ближе. Отчетливее становится слышна очередь пулеметов. Говорят, что прорвались танки и мотопехота. Мы ждем, что будет завтра.
10 сентября. Взрывы снарядов, бомб, сброшенных истребителями, ружейная и пулеметная стрельба. Снаряды, шрапнели рвались над головой.
Бомбы, бросаемые группами самолетов в 30 – 50 штук, рвались вокруг нас, сотрясая землю. Везде поднимаются столбы густого черного дыма над изрытой, почерневшей землей. Там, впереди, в 150 – 200 метрах от нас, словно кузнечики в пожелтевшей ниве, стрекотали автоматчики, которые перебегали от куста к кусту. Казалось, что все люди, находившиеся вокруг нас, были перемешаны с землей, а снаряды все рвутся и рвутся, автоматы и пулеметы строчат и строчат, страшный гул самолетов не смолкает. Все спокойны и невозмутимы.
Тревога! 23 самолета противника идут на нас! Замаскироваться! Вот они над головами. Наконец выстроились в боевой порядок и перед целью пикируют, бросая бомбы, но так как самолеты успели сбросить свой груз, то нас они поливали дождем из пулеметов. Я и Ф.И. Смагин бросились в ровик, ранее откопанный нами, и прилегли к стенам. Я был спокоен, но мой товарищ немного волновался. Жалобно засвистели пули, и мороз пробежал по коже при мысли о попадании в нас свинца. Когда ж все это закончится?
Сколько длилось это мучительное время, я не могу сказать, но мне это показалось целым годом. Самолеты носились и носились над нами, пулеметы трещали и трещали. Наконец протрещала последняя очередь, но мы долго еще сидели в землянке. Я боялся выйти и глянуть на батарею, думал, что остались только мы. Застонали раненые, и я вскочил. Всего, как оказалось, было убито 28 человек, а Антошин был ранен в ногу.
В ночь на 12 сентября мы выехали.
Все войска едут назад, и мы идем по направлению Ленинграда. Мы догнали своих товарищей на Пулковских высотах, и к вечеру они впервые ели хлеб, который привез я. Как хорошо!
1 октября. Утро. Завтрак. Чечевица и суррогат. Тепло и солнце. На фронте артперестрелка. В воздухе все спокойно.
3 октября. Ночь. Мороз. Целую ночь противник бомбил Ленинград. Зенитчики стреляют заградительным огнем. Холодный северо-западный ветер. Самолеты противника с большой высоты бомбили фронт.
7 октября. Авиация противника днем не появляется, а каждую ночь одиночные самолеты бомбят Ленинград. Прошел слух, будто бы немцы сбросили листовки, где просят пропустить их.
15 октября. Поставили печь. К.М. сделал трубу, ход через всю землянку, всем очень тепло и уютно.
16 октября. Бомбежка каждую ночь. Фронт совсем близко. Сделана дверь к землянке. Еще теплее. Спать хорошо.
18 октября. Утром проснулся от грохота разрывов. Враг обстреливал минные поля. Слышны выстрелы. Немцы совсем близко. Наша артиллерия молчит. Авиация не появлялась. Хлеба по 340 гр.
25 октября. С южной стороны Ленинграда, как муравьи, работает гражданское население. Утром неприятель послал снаряд в самую гущу народа. Умышленно или нет? Работа продолжалась. Через час еще снаряд. Звук взрыва был странный. Толпа бросилась в деревню.
26 октября. Утром я встал и увидел, что кругом бело – выпал снег.
29 октября. По вечерам одиночные самолеты после передышки бомбят Ленинград. Массовых гулов моторов нет. Вероятно, немец бросил всю авиацию на Московский фронт. Неприятель обстреливает из дальнобойных как окрестности, так и сам город (с южной стороны)…
БЕСЕДЫ ВО СНЕ И НАЯВУ
– Отец, ты почему никогда не рассказывал мне про свою войну?
– Как не рассказывал? А помнишь?..
Ах, да, было дело! Отец всегда жил по справедливости, никогда чужого не брал, даже работая секретарем райкома партии и начальником ЖКО. Очень любил компании и доброе застолье. Фронтовики часто собирались у нас в саду – Василий Васильев, Петр Миронов и другие. Сидели, выпивали, травили байки. Однажды мой отец поведал историю, над которой хохотали все.
Ленинградский фронт, март 1942 года, землянка. Кто-то предложил достойно отметить весенний денек. Но где взять-то? Хорошо пехоте, которая в двухстах метрах впереди. У них там передовая, поэтому и паек «усиленный». Может, поделятся? Зенитчики решили поменять свою махорку на спиртное. Пехота не отказала. Чтоб не засекли, «часового» выставили. Дали ему в руки конец веревки, а другой привязали у себя в землянке к гильзе от снаряда. Чтобы дернул солдатик в случае появления начальства или неприятельских самолетов за эту веревку.
Сидят, значит, наши ребята, гуляют. День уже стал клониться к вечеру, как вдруг появились неприятельские самолеты. «Часовой» за веревку дергал, да она… примерзла! Командир батареи влетел в землянку, увидел, что дым коромыслом. Выскочил отец вместе со своими товарищами наверх, к зенитке! Глянул в окуляры, в глазах, ясное дело, никакой резкости. Бах! Бах! Немецкие самолеты дальше летят. Но «юнкерс» все-таки сбили, за что благодарность от командования получили.
– Папа, сад, который мы с тобой разбили у дома, по-прежнему щедр на урожай. Растут и яблоньки, которые ты вместе с другими ветеранами сажал в парке города в 1990 году. Но тогда вас было 460, а сейчас только 38. Остальные ушли к тебе… Отец, ты знаешь, у нас сейчас, в принципе, все неплохо. У тебя – два внука, четыре правнука. Одного из них в честь тебя Василием назвали. Он 9 Мая, в День Победы, родился. Уже первый класс заканчивает. Сейчас, спустя два с лишним десятилетия после твоей смерти, отец, я очень жалею, что мы так мало говорили о твоей юности и о войне. Но я очень благодарен, что есть твой дневник, который для меня не только память, но и твоя жизнь. Ты всегда со мной, с нами, мой дорогой солдат!
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЖИЗНИ
…Я прочитал внуку в тот день лишь восемь с половиной страниц про Великую Отечественную. А их в дневнике – 70.
Василек, который задавал всякие вопросы, вдруг замолчал. О чем он думал? Понял ли что?
Одно скажу – лишь бы мы, взрослые, помнили, что такое война и какой ценой досталась Победа. Если бы ее не было, то не было бы и меня, и сынов моих, и Василька.
…А вечером ко мне опять подошел внук и тихо попросил дневник прадеда. И начал читать. Медленно, с трудом разбираясь в витиеватом почерке:
– Седь-мое де-каб-ря ты-ся-ча девять-сот со-рок вто-ро-го го-да…
До прорыва блокады Ленинграда оставалось 13 месяцев и семь дней. До дембеля в декабре 1945-го сержанта Харина – ровно три года.