Шел бой. Три дня свистели пули, грохотали взрывы, обугливалась и стонала земля. И вдруг все смолкло… Противник отступил. И вскоре на вновь отвоеванной территории слышалась лишь русская речь. А к месту боя уже спешил продовольственный обоз. И вот тут-то впервые с опытным интендантом случился конфуз.
– Шельмец ты этакий, что же не по норме продукты выдаешь?! Почитай, человекам двадцати не хватает… А-а-а…
– Да мне, братцы, сказали, что у вас потери большие…
– Ну, нет, – зашумели вокруг, – у нас свой расчет – без потерь обошлись. Воевать-то умно надо…
«Мы Родине живыми нужны», – частенько повторял Николай Иванович Грибков. По этому принципу и рота его воевала. Немногим более 30 человек потерял он за годы войны. А все эти годы, можно сказать, на передовой был. С того самого дня, как его, первого командира, унесли на носилках, и политруку пришлось взять на себя командование. Семь дней держали они позицию. Ни подвоза, ни подкрепления. Так что в распоряжении солдат были лишь окопы, у врага отвоеванные, да трофейный голландский сыр. И все же дождались основных частей. А там потянулись боевые дни, нелегкая фронтовая дорога от Смоленска все дальше на запад. И каких только встреч на этой дороге не было…
Встреча первая. Боевое задание: окружить и взять в плен отряд власовцев. Одно из самых нелегких заданий: ведь это – предатели Родины, а такие дорого продают свою жизнь. Соотношение сил: 112 на 170. И все же они привели их, всех 170, без единого выстрела.
Встреча вторая. Уже несколько дней удерживали позицию. Было очередное затишье. Теплый ветер окутывал землю, и, измученная, она засыпала. Засыпали и люди. Но где-то среди ночи командир тревожно приподнял голову. По-прежнему изредка потрескивали выстрелы. Кажется, все в порядке. Но было в них что-то новое. Война научила улавливать тончайшие оттенки звуков. Надо проверить. И вот уже рядом с часовым темнеет невысокая грузноватая фигура.
– Перегруппировка у них была, товарищ командир.
Перегруппировка… Еще напряженней вслушивался он в ритм перестрелки. Сопоставил со значимостью занимаемых здесь позиций, и мелькнула догадка: не иначе, «Мертвую голову» на нас бросили.
И если так, надо готовить бойцов, держать совет, какую произвести перестановку, что передать в соседнее подразделение. «Мертвая голова» – не шутка. Эсэсовская дивизия умела железной хваткой брать противника, драться с ожесточенностью обреченного. Тяжелый был тот бой, с потерями.
Встреча третья. Ничто не предвещало опасности. Впереди зеленело картофельное поле, чуть подальше – рощица. Тишина здесь стояла звонкая, открывшаяся картина дышала спокойствием. Но, как говорится, мир на войне обманчив. Приметливый глаз разведчиков насторожило волнение поля. Кругом – ни ветерка, а там зеленые волны плещутся.
Мирное картофельное поле на всю жизнь останется в памяти солдата – ядовитое то было поле: фашисты прятались в зеленой ботве с желтыми огоньками цветков. А на следующий день сводка доносила: ротой Н.И. Грибкова уничтожен батальон противника…
Встречи, схватки. Каждая из них учила военной мудрости, каждая заставляла внимательно прислушиваться к мнению товарищей по оружию. Смекалка и находчивость – вот что ценил командир в солдате. А еще преданность.
И даже через много лет, говоря о бойцах своих, Николай Иванович умудрялся помнить все до мелочей: и у кого какая поговорка была, и кто чем отличался, в каком бою погиб, и как выглядел перед этим боем.
– Сибиряки у меня были. Надежный народ. Приметливый, смышленый. Ведь боевой приказ по-разному выполнить можно. Скажем, взять высоту. Ее можно и на «ура» взять, а можно и выяснить, как безопаснее сделать… И это не трусость. Убить человека легко, а вырастить трудно…
Похоронки… «Сообщаем, что муж ваш пал смертью храбрых…». Рука чертит в ночной тиши палочки и крючочки, а перед глазами лицо Машеньки или Аленки, застывшее в безмолвном молчании. И вновь думы: была ли эта смерть неизбежностью, а может, это твой просчет, командир, твоя вина?
…Рука почти машинально выводила строчки, а он уже тщательно вспоминал боевые чертежи, особенности местности, способности каждого бойца – прикидывая все это к ведению следующего боя. Говорят люди, несколько ранений было у Иваныча на фронте. И вроде бы правильны все эти разговоры, а все же ошибаются: тридцать сердечных ран не берут в расчет – тридцать похоронок.
Но все же, по тем суровым временам рота несла малые потери, и боевая слава командира росла. Потяжелел его военный китель, и уже издалека узнавали солдаты своего Иваныча по чуть слышному позвякиванию. То вызванивали свою мелодию ордена и медали – боевые награды. Очень дороги были они – уважение и признание его труда.
Военная мудрость давалась нелегко. Ведь за его плечами не стояла военная академия, даже училища – и того не было. Сугубо мирная специальность. Да и у отца его тоже – мирная. Но военные хитрости постигал страстно и упорно.
Он из тех, кто способен «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете». Тогда, в 30-х, работа в газете была боевым заданием партии. Газета в небольшом Елатомском районе – крепкий орешек. Не было умения писать, но было желание бороться против всего плохого, за новый справедливый мир. И он боролся – каждой строчкой своей. В той жизни самое памятное – встреча с Михаилом Кольцовым, появившимся в их редакции внезапно и ненадолго. Но обаяние этого человека, светлого и чистого, не стерлось с годами…
Войну Н.И. Грибков закончил командиром батальона, Героем Советского Союза. О присвоении звания говорил он скромно:
– Да так, высоту одну брали. Подвига никакого не совершал, просто командовал…
Людмила Гоенко,
заслуженный работник культуры России