Так уж получилось, что моя малая родина объединяет в себе два населённых пункта – деревню Бабакино и село Лесное-Ялтуново. Оба находятся на юге Шацкого района. В первом я жил до семи лет, но до сих пор помню некоторые эпизоды бытия в этом глухом лесном уголке. Во втором, куда мы переехали и обосновались в новом доме, я прожил до окончания школы. Неравнодушный к красотам природы, отец перебрался сюда из лесной глуши не случайно: с селом соседствуют тихоструйная речка Цна и обширный заливной луг, обрамлённый лесом. Помнится, по приезду, взяв меня на руки, он вышел за околицу и, показывая на открывшуюся пред нами панораму с серебрящимися на солнце озёрами и петляющей средь лугового раздолья рекой, сказал: «Вот, гляди, сынок, какая тут красота. Жить в окружении такого великолепия природы – великое счастье!»
Жизнь, однако, сложная штука. Многих моих сверстников судьба от малой родины отлучила. Причины, заставившие распрощаться с родными местами, у всех одинаковы: учёба в городе, заманчивая работа на престижном предприятии, получение жилья. Казалось бы, «на чужбине» сельские мигранты обретают для жизни всё – новых друзей, любимую работу, семью, комфорт, достаток в доме. И, тем не менее, по своему родному уголку они всё равно тоскуют. С годами тоска эта обостряется, становится сильнее, жгучее и, в конце концов, вызывает неотвратимое желание свидеться со своей запавшей в душу «страной детства». Мало кто толком объяснит, почему так происходит, но люди, как бы далеко они не уезжали, всё же в свой родной уголок возвращаются, порой только затем, чтобы увидеть кого-нибудь из друзей детства и воскресить в памяти всё, что когда-то их трогало, волновало, радовало, удивляло. Так уж устроен человек – свидания с родной землёй утешают его и исцеляют душевные боли.
Вот и я не перестаю ворошить в памяти свои далёкие детские годы. Чтобы не чувствовать себя пленником города, я выкроил время и отправился в родное село Лесное-Ялтуново, благо оно в трёх часах езды от Рязани. Побывку запланировал не рядовую, решил, наконец, исполнить старое обещание, данное самому себе, – побывать ещё и в лесной деревушке Бабакино, которое покинул в раннем детстве и больше ни разу там не был. Говорят, что за два последних десятилетия оно изрядно опустело, но жизнь в нём ещё теплится.
Составить компанию в путешествии охотно согласился мой школьный друг Фёдор Чадин. Человек он любознательный. После школы уехал в северный край, окончил там лесотехнический институт и за время своей трудовой деятельности дослужился аж до заместителя министра, только вот «прикипеть» к тайге так и не смог, хотя прожил на Севере довольно долго. Тоска по родине щемила сердце, и друг не выдержал – вернулся в родное село, в старенький родительский дом, променяв на него благоустроенную городскую квартиру на «чужбине». Лесной хуторок Бабакино ему тоже не безразличен. Будучи студентом, он практиковался там в местном лесничестве. Теперь, спустя тридцать лет, ему захотелось встретиться с кем-нибудь из знакомых, поговорить о прожитом, увидеть местную природу – изменилась ли?
И вот наша «Нива» уже запрыгала по бугристым заплаткам и выщерблинам на старой асфальтированной дороге, ведущей от Конобеева в сторону села Шарик. Шофёры дорогу эту поругивают, и совершенно верно: она просто ужасна. Поэтому, свернув на грунтовку, мы облегчённо вздохнули.
От Шарика до Бабакина около четырёх километров, но добраться туда можно только по сухой дороге. Она петляет по пойме реки Выша и в дождливое время доступна разве что трактору. Нынешнее жаркое лето иссушило землю до трещин, поэтому проехали мы без проблем, оставляя позади машины шлейф пыли.
Вот и знакомая с детства река. Она неширокая, с неспешным течением, её песчаные берега обрамлены кудрявым ивняком, всё выглядит таким же милым и приветливым, каким запомнилось мне в детстве. К нашему удивлению, теперь тут вместо старенькой и ненадёжной деревянной переправы сооружён добротный железный мост, позволяющий проезжать не только легковушкам, но и тяжелой трелёвочной технике и гружёным лесовозам.
За рекой – сразу деревня. Она невеликая – с десяток домов. Чем ближе мы к ней подъезжали, тем сильнее колотилось сердце – наконец-то встречусь с «детством»! Но, остановившись у крайнего дома, я растерялся. После многих лет разлуки узнать тут ничего нельзя. Все строения от старости потемнели и покосились, ограды с заборами во многих местах повалились, крыши брошенных домов обрушились, пустоши заросли репьями – ужасная убогость. Долго я ходил по заросшей лопухами улице, но дом, в котором мы когда-то жили, отыскать не смог. Полуразваленные избы в вымахавшей в человеческий рост траве ничем о моём детстве не напоминали. Мой друг, увидев здание лесничества, с которым его связывала институтская практика, оживился. Он достал видеокамеру и принялся снимать. Контору я узнал с трудом, от старости она почернела и приобрела жалкий вид, в пору обнажить перед ней голову – «преставилась». Но, посмотрев по сторонам, добротнее строения, чем это, не увидел. Кругом одно убожество. Стало быть, полуразрушенное здание лесничества стало тут главной достопримечательностью.
В соседнем доме скрипнула дверь, и в вышедшем на крыльцо дедушке мой друг узнал своего наставника, у которого учился вести лесное хозяйство. Это лесничий Иван Николаевич Муравьёв. Бывшего студента он узнал не сразу. Фёдор напомнил ему о годах совместной работы, припомнил яркие эпизоды здешней жизни. И лесничий заулыбался, протянул ему навстречу руки. Надо было видеть, с какой радостью старые знакомые обнялись и хлопали друг друга по плечам. В их оживлённой беседе только и было слышно: «А ты помнишь! Как же, как же…»
Старику без года девяносто. Зимой он живёт у детей в городе, а на лето приезжает сюда в деревню. Иначе не может – тут прошла вся его жизнь, а связанные с прожитыми годами воспоминания вычеркнуть из памяти невозможно. Очень жалеет, что лесничество распалось и за порядком в лесу теперь смотреть некому – лесников нет, рабочих раз два и обчёлся, да и деревня уже «на ладан дышит». Зимой над избами дымятся лишь четыре трубы. Но есть и новосёлы. Если б я не увидел сам, то никогда бы не поверил, что в этой убогой, исчезающей лесной деревушке решил уединиться какой-то состоятельный бизнесмен из Москвы. На отделочные работы своего особняка он привлёк рабочих из… Узбекистана.
Иван Николаевич хорошо помнит моего отца, он тоже работал здесь в лесничестве. Помнит и дом, в котором мы жили: «Да вон, на краю деревни стоит». Дом я узнал с трудом. Последние жители, что вселились после нас, покинули его давно. Стены осиротевшего жилища покосились, крыша прогнила – вот-вот всё рухнет. Утешился я только нахлынувшими воспоминаниями. Припомнилось, как за домом у огорода мы с ребятишками пекли в костре картошку, как выгребали её хворостиной из горячих углей и, обжигаясь, вкушали дымящийся её аромат. А вот тут, на месте заросшего крапивой пустыря змеилась торная тропинка. Много раз виделась она мне во сне. Теперь от неё не осталось и намёка. Тропинка вела в лес, туда, где я со своими старшими сестрёнками собирал землянику. Я даже остро почувствовал запах тех ягод. Нагретые солнцем, они были необыкновенно душистыми и вкусными. Помню и перепачканные ягодой губы и щёки сестрёнок, их задорный смех. Никогда бы не подумал, что на месте событий картинки из детства воспроизводятся ярче, чётче и живее, чем они «видятся» вдали от родных мест. Даже толща времени не в состоянии стереть запавшие в душу моменты. Был ещё у меня тут товарищ Свищёв Толя. От лесничего узнал, что он по-прежнему живёт здесь, работает в Шарике, найти его можно в лесничестве. Там мы и встретились. Узнав, кто я такой и зачем приехал, Анатолий несказанно удивился, но вспомнить то далёкое время нашего детства не смог. Что ж, удивительного в этом ничего нет, детская память избирательна, запечатлевает далеко не всё, что вершится вокруг.
Лесному-Ялтунову исчезновение пока не грозит. Село это большое – около двух сотен домов. Впрочем, бурлившая здесь прежде жизнь переместилась отсюда в города, но село ещё стоит на ногах. Большая часть населения – старики. Скотину теперь мало кто содержит. На лугах многочисленные стада коров уже не пасутся, как это бывало прежде, разве что встретишь какую-нибудь одинокую бурёнку, притороченную к колышку за околицей. Раньше почти в каждом дворе содержали гусей. Теперь это большая редкость. Мало у кого хватает сил содержать эту скотину.
Летом сюда к старикам приезжают из города дети и внуки. Приезжают на дорогих машинах. Поживут неделю-другую – и опять в город. Но бабушки и дедушки и этому рады. На детей поглядели, убедились, что внучата сыты и здоровы. И остаются старики опять в одиночестве до следующего лета. Так, не спеша, жизнь в селе и течёт. Только вот с каждым годом число пустующих домов здесь растёт – коренной житель помаленьку вымирает. Иные дома скупаются горожанами, но не для жительства, а для того, чтобы на время отпуска приезжать сюда отдохнуть – купаться в реке, рыбачить, охотиться, ходить в лес по грибы и ягоды. Благо, тут сохранились ещё места, богатые на дары природы и способные радовать взор. Но тревога за окружающую среду появилась и здесь. Околица села роется экскаваторами. Отсюда забирается песок для строительных нужд. Подкопы весьма значительные и подходят вплотную к селу. Местным жителям это не нравится, но поделать они ничего не могут. Хозяину крайнего дома пришлось отстаивать его от разрушения, выйдя с ружьём в руках. Однако работы по забору песка продолжаются. Карьер теперь образовался по другую сторону села и уже приобрёл ужасающие размеры. Это рано или поздно отразится на артезианской скважине, предназначенной для закачки воды в водонапорную башню. Она находится в двухстах метрах от злосчастного карьера. Если это не остановить, то уровень подземных артерий непременно будет нарушен, и в результате сельчане останутся без воды. И ещё вопиющий случай равнодушия к здешнему облику природы. Чтобы узаконить площадь водонапорной башни, рабочие с разрешения местных властей спилили в школьном саду восемь статных сосен – достопримечательность села, которые пошли на… изготовление ограды.
Что тут сказать. Природа всегда рядом с нами, мы знакомимся с ней как только родимся, радуемся её красотам, многообразию форм жизни, и почему-то в дальнейшем не почитаем. А жаль. Как показывает практика, конфликт человека с нашей прародительницей всегда заканчивается не в его пользу.