Такая выпала судьба
В родительском поместье он произрастал в суетном окружении бабок и нянек, ни на миг не спускавших глаз со всеобщего баловня, однако это не мешало ему взрослеть с теми же шалостями и проказами, первыми обидами и победами, что и множество окрестных барчуков. Единственное, что, пожалуй, выделяло Мишеньку среди ровесников, так это твердая вера в грядущую ратную славу. Еще в безусом отрочестве он осознал, что не манит его никакая иная стезя, чиновничья, допустим, или духовная, кроме военной. То ли нечаянно подслушанные споры взрослых о былых баталиях тому споспешествовали, то ли книги из обширной родительской библиотеки о давних битвах и их героях заворожили, но Михаил Булатов следовал детскому выбору всю свою опасную и долгую, по тем временам, жизнь.
Пришло время, и он отличился под Очаковом, бесстрашно бился на крепостном валу с турками, отчаянно защищавшими обреченный Измаил. Не заставил себя долго ждать и первый орден – св. Владимира с бантом 4-й степени.
Вот как говорится о боевой юности нашего героя в дореволюционной Истории Русского Генерального штаба:
«М. Л. Булатов был типом боевого служаки конца прошедшего и начала нынешнего столетий. Происходя из рязанских дворян, он, тем не менее, отслужил пять лет (с 1776 по 1781 г.) нижним чином лейб-гвардии в Измайловском полку, откуда был выпущен в армейскую пехоту поручиком и с полком попал на Кубань».
В 34 года Михаил Леонтьевич становится начальником Генерального штаба русской армии, но спустя всего два года государь направляет Булатова военным советником в Пруссию, к ее королю Фридриху-Вильгельму. Понижение? Разумеется. Вряд ли возможно теперь доподлинно установить, что стало истинной причиной опалы: личная промашка или все же коварная интрига, но даже пожалованный Михаилу Леонтьевичу одновременно с новым назначением орден св. Георгия 4-й степени вряд ли способен был до конца изжить обиду его и досаду…
От тягостных раздумий отвлекали разве что мысли о ребятишках, ждущих его в родном пронском селе Гудово, но почти не видящих родного батюшку.
Одной печалью боле…
Три долгих года Булатов, начальник штаба армии, которой командовал тайный недруг и вечный оппонент Кутузова – генерал Бенигсен, воевал в Пруссии. Он участвовал в трагическом сражении при Аустерлице, боях у Пултуска и под залитым кровью Прейсиш-Эйлау. Затем монаршей волею генерала Булатова переместили на русско-шведскую войну. Там, у захолустного финского городка Револакса, Михаил Леонтьевич показал чудеса личного мужества, был несколько раз ранен, но снова и снова водил изрядно поредевшие батальоны в лихие контратаки… Однако не зря говорят, что сила солому ломит! И хотя полторы тысячи русских солдат держались на редкость стойко, неприятель все же превосходил их многократно, но не умением – числом токмо!
А Булатов попал в плен. Год спустя, по возращении в Россию, его судили. Якобы чего-то там не учел Михаил Леонтьевич, где-то просчитался и поэтому заведомо виновен в нашем поражении. Не нюхавшие пороху прокураторы из военного суда старательно пытались выбить из офицера хоть какие-то покаянные слова, но все их потуги оказались тщетны. Немногие оставшиеся в живых очевидцы страшного боя говорили не о бездарности и недальновидности генерала, но исключительно о его отваге и мудрости. Ну и что тут поделаешь? Пришлось судьям оправдать Булатова по всем статьям обвинения!
Возраст славе не помеха
В этом Михаил Леонтьевич, как и в правильном выборе ратной доли, был убежден. Подумаешь, всего-то сорок шесть годочков за плечами! Настоящий офицер всегда доброму вину подобен – со временем рука только тверже становится, ум – быстрее, а глаз – зорче! В подобном крылатом настроении встретил генерал Булатов и войну 12-года, ставшую поистине Отечественной! Ему выпало служить России в должности командира 4-го пехотного корпуса в армии адмирала П.В. Чичагова, а в сентябре под Брестом вдребезги разгромить сразу два корпуса союзников Наполеона, чтобы затем вместе с вверенным Михаилу Леонтьевичу Польским корпусом с победными боями пройти по дорогам Польши и других европейских государств. В деле под Дрезденом воинам нашего земляка удалось полонить самого прославленного Сен-Сира (вопреки знаменитой и надменной фразе маршала Нея о том, что полководцы такого ранга в плен не сдаются)! Так-то оно, конечно, так, но и времена меняются, и неизменно принципиальный вопрос остается: кому сдаваться-то? Если таким победителям, как генерал Булатов, то вовсе сие не зазорно, воинская фортуна – мадмуазель зело ветреная…
Вершиной карьеры Михаила Леонтьевича стало утверждение его на посту генерал-губернатора необъятной Сибири. Но перед отъездом в дальние края предстоял Булатову один, не менее важный, чем напутственная беседа с императором, разговор…
Чти отца своего
Старший сын генерала Булатова, Александр, пятую заповедь частично нарушил, за что и претерпел впоследствии. Нет, с уважением и почитанием внешне все выглядело весьма благополучно, но слушать – еще не значит слышать… Озабоченный крамольными убеждениями сына и мятежными настроениями его армейских друзей, генерал-губернатор детально, по пунктам, словно проводя семейные штабные учения, доказал любимому чаду, что любой переворот в России обречен ныне на неуспех. Сын с папенькой не спорил, он и сам понимал опасность затеи заговорщиков, но все-таки до чего же всесилен и коварен бессмертный российский «авось»!
…Верные друзья считали, что Александр Булатов примкнул к декабристам от отчаяния и полной безысходности, потеряв горячо любимую жену. Он мечтал поставить близ ее могилки прекрасный храм – тщательная подготовка проекта занимала все свободное время безутешного вдовца. Но неостановимое время постепенно брало свое, горе незаметно стало светлой печалью, а деятельный, мятущийся разум всё искал место приложения нерастраченных сил! И оно вскоре сыскалось…
После ареста Булатова его братья терпеливо сжигали письмо за письмом, список за списком. Заслуживший непререкаемый авторитет в боях, Александр не затерялся и в первой шеренге декабристов. С его мнением считались Пестель и Рылеев, Бестужев, Каховский, Трубецкой и другие вожди заговорщиков. Маховик закрученной ими трагической карусели вскоре вышел из-под контроля организаторов бунта. Брат Александра Михайловича, ненароком встретивший его в декабре 1825-го, так потом вспоминал о последнем свидании: «Я его почти не узнал, он как-то опустился, осунулся и очень похудел; румянца на щеках более не было, и только впавшие в орбиты глаза горели лихорадочным огнем».
Утром горестного дня, когда неспешный зимний рассвет только-только добрел до окраин насквозь промерзшего Петербурга, Александр Булатов зарядил два безотказных пистолета и отправился в путь…
Невольник совести и чести
Новый император, узнав имена военных руководителей восстания, руководствовался какими-то сугубо личными мотивами, навещая Булатова в стылом каземате Петропавловской крепости вскоре после его ареста. Николай I не скрывал своего изумления, услышав от узника, что только провидение уберегло самодержца от неминуемой гибели:
– Вчера я стоял в двадцати шагах от Вашего Величества с двумя заряженными пистолетами, спрятанными под мундиром, и имел твердое намерение убить Вас. Но всякий раз, когда я брался за пистолеты, сердце мое не позволяло сделать это.
Потрясенный государь, покидая крепость, строго-настрого приказал относиться к полковнику Булатову как можно предупредительнее, но самому Александру Михайловичу на этом свете уже мало что было надобно. Наотрез отказываясь от пищи, он с маниакальной настойчивостью требовал лишь одного – немедленного собственного расстрела и освобождения схваченных на Сенатской площади солдат. Когда это требование властями было категорически отвергнуто, Булатов, по-прежнему голодая, наложил на себя еще и обет молчания: «Я виноват, но более ни слова не скажу!» Офицер сдержал свое последнее обещание, не выдав следователям ни одного из множества известных ему имен заговорщиков, не говоря уж об их истинных планах и намерениях.
Охранники не раз отмечали в своих донесениях явно перевозбужденное состояние заключенного. Вечером 18 января Булатов был найден на полу своей камеры с разбитой окровавленной головой… Сам ли он пытался покончить счеты с жизнью или налицо политическое убийство – нам остается лишь строить догадки и предположения. Александр Михайлович скончался спустя сутки после чрезвычайного происшествия в военно-сухопутном госпитале, куда его перевезли из Петропавловской крепости еще живым. Похоронен он был на Больше-Охтинском георгиевском кладбище. Весной 1826 года на скромной могиле Булатова был установлен памятник. Так офицеры его полка почтили память героя Отечественной войны 12-го года. В складчину. Других денег в семье и России не нашлось…
Вместо эпитафии
Михаилу Леонтьевичу Булатову так и не довелось ни Сибирь обустроить, ни на могилке любимого неслуха-сына побывать, погрустить по-стариковски, о несбывшемся горюя. Он умер незадолго до гибели Александра. Очевидно, мрачные предчувствия так до конца и не выпустили из своих тенет измученного невзгодами и недугами ветерана. Одна из многих метких вражьих пуль, (мелкие шрамы от сабель и осколков не в счет!), попавших когда-то в генерал-лейтенанта, прошла совсем рядом с сердцем. Последняя рана, вобравшая все обиды и горести нашего прославленного земляка, оказалась точнее прежних. И вовсе не планида такая Булатовым выпала, не колея безысходная, из которой уже не выбраться, – сильные люди свою судьбу всегда строят сами…