Отечество, малая родина, мы – все связано воедино, и когда приходит большая беда – ВОЙНА – она приходит в каждый дом.
«Никогда не малодушничайте в жизни и не допускайте неразумной трусости», – говорил своим шестерым сыновьям и двум дочерям солдат Первой мировой войны Яков Лукич Шарков. Они с честью выполнили этот наказ, где бы ни были, – в труде и в бою. Я привожу здесь воспоминания участника двух войн, его сына Василия, написанные им в конце своей жизни. Вот что он писал.
«Мне довелось участвовать в двух войнах – с белофинами с первых дней в 1939 году до 12 марта 1940 года, и в Великой Отечественной войне. Службу я начал в особой кавалерийской бригаде, которая располагалась в Москве, в Хамовниках. Командовал ею тогда генерал-майор Калмыков. Наш 28-й кавполк был направлен на финскую войну, в которой я участвовал как кавалерист-сапер. Лошадей мы оставляли в тылу – в лесочке, а сами становились на лыжи – и в бой. Мы доставляли взрывчатку к вражеским ДОТам. Надо было под кинжальным огнем противника преодолеть открытое поле. Это был сильнейший укреп-район – линия Маннергейма.
С первого дня войны
«В боях Великой Отечественной войны я непосредственно участвовал с первого дня. За несколько дней до начала войны нас из Москвы передислоцировали поближе к западным границам, в район городов Себеж и Опочка. 22 июня в 12.00 подняли по тревоге, посадили всех на автомашины, взяли вооружение, какое было при нас, боеприпасы, учебные танки и двинулись навстречу фашистам. В то время на базе нашего 28-го кавполка формировали 42-й мотострелковый полк, 42-й танковый дивизион и 21-й мехкорпус. Командиром этой группы был назначен генерал-майор Лелюшенко Д.Д. (впоследствии генерал армии).
И так мы, не кавалеристы и не танкисты, приняли первый бой с врагом под городом Двинском (Латвия) 28 июня 1941 года. Некоторые кавалеристы, которые могли управлять машиной или трактором, «не снимая шпор», вошли в состав экипажей поступивших танков – Т-26 и БТ-7. Это потом изумило немцев, когда в экипажах подбитых ими танков увидели тела танкистов со шпорами.
Мои ровесники вынесли самый страшный период войны – это период отступления, неорганизованности и растерянности. Горечь и тяжесть нашего отступления усугублялась всеобщим горем, массовым исходом населения с запада на восток: крики, плач женщин и детей, вопросы к нам: «Что же это такое? Когда же кончите отступать? На кого вы нас покидаете?». Эти страшные и неповторимые картины нельзя забыть.
В первые дни войны мы не знали, где можно заправить танки и автомашины горючим, пополнить боеприпасы, не хватало оружия. Отступающие части сдерживали натиски врага, изматывая его, но часто сами оказывались в окружении, отрезанными от своих войск и баз снабжения. Мне трижды приходилось быть в окружении, держать круговую оборону, и каждый раз с боями мы прорывались к своим, неся при этом, конечно, большие потери. При одном выходе из окружения мне пришлось под огнем противника на бревне переплывать озеро Селигер.
С первого дня участвовал в обороне Москвы и в наступательных боях с 6 декабря 1941 года. Освобождал г. Нарофоминск, участвовал во взятии г. Калинина (ныне Тверь), дрался за город Ржев. За все время пребывания на фронте я никогда не допускал даже мысли, что могу попасть в плен. Мог оказаться в плену только при единственном условии, если буду лежать на поле боя без сознания. И эта моя убежденность, наверное, помогла мне принять правильное решение в последнем окружении на территории Смоленской области, где свыше месяца мы вели бои.
Когда стало ясно, что дальнейшая борьба бессмысленна, было принято решение в ночь приступом прорвать вражеское кольцо. Членам партии было предложено сдать свои партийные документы, которые будут завернуты в клеенку и зарыты под большим дубом. Те, кто останется в живых, приедут сюда и возьмут свои партийные билеты.
Я решил партийный билет не сдавать, а один патрон для себя на крайний случай сохранить. В эту ночь мы прорвали вражеское кольцо и соединились со своими. Конечно, было много убитых и раненых.
На другой день состоялась беседа с каждым из нас и проверка наличия партийных билетов. Все, кто сохранил при себе документы, были поставлены на довольствие и направлены на отдых и в часть. В отношении остальных была дана оценка, что они проявили трусость и малодушие со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Сейчас, когда вспоминаю дни войны, удивляюсь. Трудно себе представить человека моих лет, чтобы он после такой страшной мясорубки, пройдя дорогами войны до Берлина, остался живым, его не ранили, не вывели из строя.
Остаться живым – это действительно чудо. Что касается меня, самоуверенность, самовнушение помогли мне. Я никогда не верил, что меня может сразить пуля. Я меньше испытывал страха, когда находился в обороне или в цепи атакующих солдат. А мне приходилось бывать на самых опасных и решающих участках боя. Известно, что в первую очередь погибают те, кто испытывает особый страх и неуверенно ведет себя в бою. И, наконец, оказывается, я родился в сорочке».
В сорочке родился
«После финской войны и ранения в Великой Отечественной войне я прошел лечение в госпиталях гг. Москвы и Горького и был зачислен в резерв. Весной 1942 года зашел для получения направления в Главное управление Советской Армии в Москве и случайно встретился с родным братом Владимиром, который прибыл с Карельского фронта на краткосрочные курсы в академию имени Ленина.
Нам дали возможность на несколько дней съездить к родителям в Пронский район с. Октябрьское. Ночью от станции Гагарино пешком напрямую через поля и перелески пришли два фронтовика, два брата в родительский дом. То, что мы увидели, щемящей болью отозвалось в наших сердцах. Инвалид-отец у плуга, в который запряжена корова. В пристяжку к ним, как бурлаки, с лямками через плечо младшие братья и сноха. Мы помогли вспахать огород.
При встрече с родителями были и слезы радости, а моя мама, обнимая меня, говорит: «А ты знаешь, Вася, почему ты остался жив после финской и этой? Ты родился в сорочке». Я ничего не знал про эту сорочку, и тут, спустя 25 лет, мама достает из сундука небольшой сверток и показывает его мне. Так могут хранить и беречь то, что связано с детьми, только любящие матери. Она дала жизнь семи сыновьям и двум дочерям. Моя сестра Мария – артиллерист, наводчик орудия, комсорг первой батареи 732-го зенитно-артиллерийского полка, рассказала мне, как в конце лета 1942 года на боевые позиции батареи (тогда они стояли под Тулой) пришли пешком три матери, в их числе и наша мама.
27 декабря того же года брат Володя пал смертью храбрых под Сталинградом. Он посмертно был награжден только что учрежденным орденом Отечественной войны.
И сегодня, вспоминая весь свой боевой и жизненный путь, невольно задаю себе вопрос, а может, моя мама действительно права, и я жив потому, что родился в сорочке. Приведу некоторые случаи из своей фронтовой жизни.
Первый. В финскую войну, после боя, находясь на отдыхе в лесу, мы решили напоить коней из озера. Мой конь по кличке Кудельный наступил на противопехотную мину – взрыв. Меня выбросило из седла и даже не ранило, а конь погиб. (Родился в сорочке).
Второй. 21 июля 1941 года, чтобы восстановить потерянный рубеж, мы наступали по ржаному полю, и я получил сильный удар в голову. Упал. Пуля вмяла каску и срикошетила. А если бы не было каски? (Тоже помогла сорочка).
Третий. Однажды при прорыве вражеского кольца из окружения мы попали под сильный автоматный огонь противника, я получил удар по правой ноге ниже колена. Отделался испугом. Главным орудием солдата на войне является ложка, и ее, как правило, носят за голенищем сапог. Эта ложка и предохранила от ранения ногу. (Помогла сорочка).
Утром 9 марта 1942 года при наступлении на один из населенных пунктов, занятый немцами, я был тяжело ранен осколком танкового снаряда. Осколок размером 3X8X10 мм прошел через бровь, правый глаз и задержался в черепе, где он и остался. Врачи, делавшие мне операцию в Москве и пытавшиеся достать этот осколок, говорили, что я счастливый человек, надо родиться в сорочке, чтобы при таком ранении остаться живым.
Подводя итог, хочу сказать, что я каких-либо выдающихся поступков не совершал, но могу твердо заявить, что честно, в силу своих возможностей и способностей воевал и работал, и в любой обстановке труса не праздновал и трусом не был. За свою боевую и трудовую деятельность я награжден шестью орденами Советского Союза и десятью медалями. Кроме того, награжден тремя малыми золотыми медалями ВДНХ.
Август 1992 года. Василий Шарков».
Время пришло
Воспоминания солдата Василия Шаркова – это только маленький штрих трагической правды советской истории о начальном периоде Великой Отечественной войны. Как писал Марк Солонин: «Когда воспоминания об этом Апокалипсисе перестанут быть кровоточащей раной в сердце народа, когда уйдут последние ветераны, когда их прах как неизвестных солдат станет «просто землей и травой» – тогда рассекретят подлинные документы о начале Великой войны, которые государство «стерегло» как тайну».
В рукописи Василия Яковлевича есть раздел, который он просил не публиковать. Прошло более 20 лет, ушел из жизни автор рукописи. И сегодня, на правах преемника, считаю, что можно рассказать, о чем писал участник тех событий.
Известно, что 1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись в Польшу – началась Вторая мировая война. Красная Армия тоже через две недели перешла границу, дошла до г. Люблина и встретилась с солдатами вермахта. Война закончилась. В захваченном немцами г. Бресте 22 сентября 1939 года состоялся совместный «Парад дружбы» Красной Армии и вермахта. Парад принимали генерал Гудериан и комбриг, участник войны в Испании Кривошеев. Произошло «воссоединение» с Советским Союзом 51% территории довоенной Польши. Василий Яковлевич жил в двадцатом веке, в эпоху революций, двух страшных мировых войн, в которых русский, советский народ явил миру массовый героизм и самопожертвование во имя Победы.
Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит....
А после она выплывает,
Как труп на весенней реке –
Но матери сын не узнает,
И внук отвернется в тоске....
Так писала Анна Ахматова в 40-е годы ХХ века.
Анатолий Шарков,
внук солдата Первой мировой войны,
сын солдата Великой Отечественной