Сколько ни проведешь в деревне; неделю, две, три – все равно кажется, что отпуск прошел очень быстро. «Что же так мало пожила?» – каждый раз бабушка сожалеет о быстротечности времени и признается, что тяжело будет меня отпускать. А время между тем во многом нам на пользу.
С годами у меня появилось четкое понимание того, что этот покосившийся домик, эти c детства родные березы, луга, даже небо невероятно синего цвета, которое делают еще выше плывущие где-то над головами облака, – все это, уезжая, ты не оставляешь, а увозишь с собой. Насовсем. И живет оно внутри, чтобы в любой момент, когда потребуется, всплыть на поверхность, ожить, встать перед глазами, напомнить и поддержать: ты не одна. Причем если в реальности к деревне подступает лес, поля зарастают сосенками и не осталось почти никаких примет от бывшего большого хозяйства, то память сохраняет все в первозданном виде. Никакой тебе крапивы, ни похорон дедушки, ни болезни бабушки...
Странно, но город, с его вечной спешкой, неотложными делами, не дал, помнится, ни одной подсказки, чтобы понять эту, казалось бы, простую, но важную вещь. Как, впрочем, и многие другие.
Стоит пожить в деревне хотя бы неделю – и начинаешь разбираться в средствах для полива картошки от колорадского жука и капусты – от гусениц. Осваиваешь хитрости зачерпывания воды из колодца. Считаешь деньки до первого урожая огурцов. Выдвигаешь, вдобавок к местным, свою версию того, почему вдруг пожелтела листва на кусте помидоров. С азартом вслед за соседями включаешься в многодневную «эстафету» по сбору луговой клубники. С волнением поглядываешь на убывающие запасы сахарного песка, без которого не сварить варенье. И в какой-то момент к тебе, воодушевленной непривычными доселе огородными подвигами, приходит озарение: полностью освободиться от суеты невозможно. Уезжала от суеты городской – а попала в иного рода, но тоже суету, сельскую. С добросовестностью постигала все тонкости деревенского быта – и вновь не смогла уйти от мелочности. Но, наверное, только так, полностью погружаясь в повседневность и прозу жизни, можно подчинить их себе и стать почти свободной. Вот оно, еще одно очевидное открытие: суета – вовсе не снаружи, а внутри. Можно работать в офисе в условиях постоянного цейтнота, а можно солить огурцы у плиты – но не факт, что во втором случае будет больше счастья и покоя. От себя не спрячешься, даже в глухой деревне. Тишину надо искать только в себе. Любой образ жизни по сути можно превратить как в ад, так и в подобие рая на земле. Выбор в конце концов за нами.
А ожидание автолавки! Что привезут и почем – главная интрига дня. Уже за час-два до приезда машины местные жители собираются на лавочках, делятся последними новостями. Это странное удовольствие – слушать о ком-то, кого ты не знала и никогда не узнаешь, и чувствовать, как постепенно растворяешься под припекающим солнышком и становишься своей среди этих простых, проживших жизнь в тяжелом труде, но таких искренних и умеющих радоваться самой малости людей. С благодарностью принимать все, что дает жизнь, не предъявляя счетов и обид, радоваться и солнцу, и дождику – как много в этом истинной мудрости. И как непросто избалованным достатком последним поколениям это понять. На ум приходит есенинское: «Жить нужно легче, жить нужно проще, Все принимая, что есть на свете…». Когда вернусь в Рязань, родители вновь, как и год назад, будут смотреть с удивлением на то, с каким аппетитом я поглощаю отрезанную от свежей булки горбушку.
Деревенские будни, смена привычной обстановки таят в себе еще много сюрпризов для тех, кто готов смотреть вглубь и хочет учиться. Может оказаться, к примеру, что что-то из твоих давнишних привычек и правил – не более чем заблуждение, от которого надо без сожаления отказаться. Потребуется забыть о том, кто ты есть в городской суете, чтобы открыть какую-то новую правду о себе, понять, что единственный закон, установленный в мире, – это заповедь любви.
...Где-то по закоулкам памяти так же, как много лет назад, цокает подковами лошадка Машка – спешит, запряженная дедом, встречать нас с сестрой на трассу. Так же ждет, чтобы отведали ее парного молочка, корова Пестранька. А осенью, бог даст, приедет зимовать и бабушка. Грусть о прошлом светлеет и перестает быть неизбывной.