Ныне факты отлучения по решению суда горе-родителей от детей единичны. Это, увы, не означает, что столь же мало «трудных» взрослых. Дело в том, что к решению проблемы семей, находящихся в социально опасном положении, перестали подходить радикально. Теперь стараются сохранить семью. Легко ли это?
Недавно вместе с ответственным секретарем комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав Октябрьского района Натальей Николаевной Павлиновой я была на одном из ее служебных выездов, о чем и расскажу.
***
Классик, как известно, утверждал: все счастливые семьи похожи друг на друга, а несчастливые несчастны по-своему. Добавлю банальную мысль, что счастье и несчастье – понятия относительные.
Когда мы с Натальей Николаевной прибыли к месту назначения – серой кирпичной многоэтажке, то ее неухоженный двор, обшарпанный подъезд, лабиринты узкого и темного, как катакомбы, коридора и сама захламленная малосемейка, где перед нами оказалось двое взрослых и трое детей, вызвали, признаюсь, в моей душе уныние: уж какое тут счастье…
Но все члены семейства выглядели довольными: и две хорошенькие девочки, одиннадцати и восьми лет, и их совсем маленькая сестренка, и мама Людмила, которая вот-вот опять родит, а главным образом папа. Он радетельно стирал в раковине умывальника детское белье и радостно сообщил нам, что четвертым ребенком в семье, по словам врачей, будет мальчик, и имя ему уже придумано. А счастье, как я потом поняла, состояло в том, что мама восемь лет назад «завязала» и теперь ни-ни. И папа уже давно не пьет. Так что в принципе все у них, как у людей.
***
Наталья Николаевна бывала здесь не раз («неблагополучную» семью положено навещать раз в квартал). Она потихоньку осматривается, задает какие-то вопросы. И Людмила само собой начинает рассказывать про свою жизнь.
Родилась она в начале перестройки. Время было еще тихое, благополучное. Одно из приятных воспоминаний детства, как бабушка с дедушкой ведут ее в детский сад. В школьные годы училась плохо, занятия пропускала. Следить за ней было некому, потому что мать с отцом беспробудно пили. Своей трехкомнатной квартиры они каким-то образом лишились, хорошо хоть, что купили эту малосемейку. А потом их убили…
Дойдя до это места, Людмила начинает путаться, сочинять, наверное, стремясь этим уйти от своих темных воспоминаний. Наталья Николаевна, зная ее историю, деликатно молчит. Это уже неважно, как было тогда. Имеет значение то, что семья Людмилы могла бы в полной мере «принять эстафету» от старшего поколения, но этого не случилось и случиться не должно. И тут можно даже сказать «спасибо» этому старому зданию, бывшему когда-то заводской «общагой» с единой кухней на этажах. В домах поновее, покомфортнее люди не знают, кто живет за стенкой. А здесь сразу приметили: Людмила пьет, пропадает, ее дочка (тогда она была у нее единственной) остается без надзора, ходит просит, чтобы дали поесть. Позвонили в комиссию по делам несовершеннолетних. Сотрудники комиссии проверили сигнал и внесли семью Людмилы в единый банк данных о семьях, находящихся в социально опасном положении. С этого момента им начали помогать.
***
А могли бы и лишить женщину родительских прав: мол, государство и накормит сытнее, и воспитает лучше.
Нынешняя тенденция – ребенок должен жить в семье. Или, по крайней мере, «как бы в семье». С этой целью уже несколько лет идет перестройка на семейный лад государственных сиротских учреждений, и хорошим примером здесь могут служить, на мой взгляд, Шереметьево-Песочинский детский дом и Рыбновская школа-интернат, которые мне довелось посетить.
Но при всей «домашности» жизни в этих учреждениях их питомцы, как говорили мне педагоги, мечтают уйти в настоящий дом. Увы, не все приемные родители могут стать этим детям как родные. Да что там: даже действительно родная, но испорченная пороком мать, не всегда испытывает сокровенные материнские чувства. Наталья Николаевна приводила мне подобные примеры, заключая: «А Людмила своих детей любит, потому и боремся за нее».
Людмила сама немного ребенок. В прошлый раз ей сделали замечание, что маленькая дочка ходит по жаре без панамки. Тут же сбегала в магазин, купила головной убор и принесла его как «вещественное доказательство» Павлиновой. На этот раз отчиталась перед ней, что молоко, как ей и говорили, старается давать детям каждый день, но иногда на это не хватает денег.
***
Главный кормилец семьи, как и должно быть, – отец, хотя у него это не особенно получается. Он тоже из «неблагополучной» семьи, имеет где-то наполовину с братом вот такую же малометражную квартирку. Когда была особая нужда с деньгами, ее сдавали, а брат переселялся сюда. Муж Людмилы почему-то не может найти себе постоянную работу, только лишь «подрабатывает» то там, то сям. Да еще получает кое-какие деньги за армейскую службу в «горячей» точке.
При таком положении дел многие материальные проблемы семьи могли бы быть непреодолимыми, но здесь и проявляется содействие различных государственных структур – систем соцзащиты, образования, медицины и других, усилия которых объединяет и координирует комиссия по делам несовершеннолетних.
При явной нехватке жилищного метража в семье самое необходимое есть, причем что-то из этого явно «не по доходу». Например, современная двухъярусная кровать, красивый плед, хороший телевизор, много книжек, игрушек – последних даже излишне много.
Старшая девочка показывает мне папку с рисунками: цветы, принцесса, белочка, лисичка – все по возрасту. «Она у нас на пятерки учится, – с гордостью говорит Людмила и мимоходом укоряет среднюю дочь, – а вот она, как учительница говорит, немного ленится». Если мать знает это, значит, школа по отношению к семье настороже.
И медицина тоже. Обе девочки только что вернулись из санатория, где подлечивались, набирались сил. «Если в августе будут путевки в оздоровительный лагерь, то и туда поедете», – обещает Наталья Николаевна.
У Людмилы лежит нетронутым «материнский капитал». Может быть, рассуждает, и за четвертого ребенка что-то дадут… «Если один сложить с другим, да сделать первый взнос», – размечтались мы все о возможности купить в кредит квартиру…
Дай-то Бог, дай-то Бог!..
***
Рассказывая о своей работе, Н.Н. Павлинова часто говорила: «программа», «план», «мероприятия» – то есть те служебные, «канцелярские» слова, которые так не любит наш брат-журналист, потому что они, как нам кажется, «засушают» статью.
Но что поделать: в практических делах без принятой формы не обойдешься. Важно только, чтобы соблюдение формы не приводило к выхолащиванию сути дела. А такое бывает. Например, термин «образовательные услуги» не только существует, но и упрощает, принижает образование, что уже сказывается на отношении к своей работе молодых учителей.
Не принимаю я каких-то вещей и по отношению к «трудным» семьям. Например, когда я слышу, что перед тем, как оказать ей психологическую, социальную и всякую другую помощь, надо заключить с ней договор, мне кажется это странным. Так же, как если бы пытались заключить договор о помощи с тонущим человеком. Но такова пришедшая к нам с западными стандартами установка на толерантность, т.е. на невмешательство в дела семьи без ее согласия.
А что за абсурд, когда говорят, что нельзя привлекать детей на занятия в кружки, объединения: мол, пусть родители ребятишек сами приводят. Но ведь родитель родителю рознь.
Наш Президент, как известно, не был в детстве пай-мальчиком, и, когда увлекся борьбой, мама затревожилась: «Опять на свою драку идешь?» И тренеры сочли нужным посетить семью, чтобы родителей переубедить, за что В.В. Путин до сих пор им благодарен.
Когда-то у нас очень ценились «общественники» – особенно в работе с детьми. Теперь, если у человека нет педагогического диплома, его и за версту к детям не допустят. Определенный резон в этом есть, но нельзя все доводить до крайности. При растущей общей отчужденности уже несколько иначе, чем прежде, воспринимается сатирический монолог Райкина о том, как спешащая на работу мама просит соседку, дворника и других добрых людей последить за ее ребенком – чтобы, если надо, свистнули, шмякнули, звякнули. И действительно: без участия добрых людей семье из лабиринта проблем, бывает, не выбраться.