Творчество Анатолия Титова широко известно не только в Рязани, но и за пределами России, а также бывшего Советского Союза. Москва, Тула, Звездный городок, Черновцы, Ловеч, Константиново – это далеко не все места, где проходили выставки с участием признанного мастера реалистической школы.
В преддверии открытия новой выставки наш корреспондент встретился с Анатолием Михайловичем и его женой – Людмилой Дмитриевной Максимовой в их уютной квартире на улице Крупской.
– Я не публичный человек, никогда не любил тусовки, зато много времени проводил в глухих местах Мещеры, в старообрядческих деревнях, подолгу там жил в разное время года.
Особенно дорога для меня Криуша. И большое горе, что моя Криуша сгорела. Значит, той деревни, которую я застал, которой любовался Есенин, уже не будет.
Это я к тому, что большую часть времени проводил на природе, среди людей, которые и являются солью земли русской. А в Рязани бывал лишь наездами – делал какую-то работу – потом опять уезжал.
Детство
Я начал рисовать, как только себя помню. В начале войны мне было шесть лет. Жили мы на Голенченском шоссе, у Рюминского пруда, домик у нас был крайний – сразу за ним начинались поля. Пруд, березовая роща. Дорога, мощенная булыжником. Красота была неописуемая.
Когда началась война, к нам определили на постой солдат – прямо за нами была линия обороны – ждали немцев. Помню, сижу на крылечке – рисую, подошли солдаты, стали смотреть. И один сказал: «Слушай, художником, наверное, будешь». Очень мне тогда это запомнилось.
А когда была эвакуация – нас отправили в Туму, – просил у тети листок, чтобы хоть что-то нарисовать – тяга к рисованию была огромная, несмотря на холод и голод.
Училище
В 1955 году защитил диплом с отличием в Рязанском художественном училище. Там был очень интересный народ. У всех была большая тяга к искусству. Я поступил туда в 14 лет, а со мной учились фронтовики, которые ходили в шинелях.
Преподаватели у нас были великолепные. Тот же Петр Ильич Будкин. Он, собственно, благословил меня на первую областную выставку. Пришел ко мне домой, посмотрел работы и сказал: «Срочно готовь на выставку!»
Мне очень повезло с учителями. Я даже не стал учиться дальше – ведь школа у нас была отличная – нас научили рисовать, чувствовать тон, цвет, пластику. Недаром наше училище считалось лучшим в стране.
«Академичка»
В 1957 году начал выставляться – и сразу мои работы были отмечены в печати. Тут же, в 57-м, направили меня на академическую дачу в Переславль-Залесский. Там меня многому научили. Одну мою работу даже купил местный музей. Когда я был в тех краях не так давно, то увидел, что мой пейзаж до сих пор находится в экспозиции.
В Переславле я записал в своей записной книжке такие слова Ван Гога: «Художник – это значит работать, как несколько негров». Тогда мы очень увлекались Хемингуэем (показывает на его портрет), Ремарком и письмами Ван Гога к брату Тео.
С «академички» и начался мой творческий путь. Там сдружился с Борисом Окороковым, мы работали с ним в одной мастерской. Он даже нарисовал мой портрет, о котором Аркадий Александрович Пластов сказал: «Картины вы никто писать не умеете, а вот этот портрет получился великолепный». И с тех пор была у нас с ним дружба, до его последнего дня.
Когда я попал в «академичку», там была группа художников, которая готовилась к республиканской выставке «Советская Россия». Темы были очень интересные. Я, например, работал над Есениным, тогда фактически запрещенным. Ко мне в мастерскую прибегали все художники и спрашивали – ну как твоя работа идет. Все болели за меня, переживали.
Тогда, в конце 50-х, можно было выбирать свободную тему.
Застой
Многие говорят: был застой. Может быть, для кого-то и был застой, а для меня его никогда не было. Хотя дурости, конечно, тогда хватало.
Вот, допустим, еду в Мещеру – привожу оттуда работу, на которой изображен сарайчик тамошнего лесника, а на его крыше – соха со ржавыми сошниками. Показал его в Рязани выставкому. А те: слушай, вещь хорошая, но соху замажь, только тогда купим картину. Я – ни в какую. Друзья подходили, говорили: да замажь ты эту соху. Нет, ни за что. Лесник без сохи – не лесник. Соха нужна и огород вскопать, и деревню от пожара опахать. Вот сейчас перестали деревни опахивать, и случилась беда. Все. Соху я не замазал. Прошло время – лет десять – и картину купил Есенинский музей. Астахов, его директор, просто прыгал от радости, когда ее увидел.
А вот случай с картиной «Старая мельница». Она стояла у меня в мастерской 12 лет. Никто не хотел ее покупать – кому нужна старая мельница, им подавай индустриальный пейзаж. Опять же Владимир Астахов ее увидел и купил. Ну никто, оказывается, мельниц не писал – только один, извиняюсь, дурак Титов.
Еще случай – областная выставка, посвященная столетию Ленина, на которую я дал несколько работ. И был у меня натюрморт «В мастерской художника». Так вот, пришел на выставку секретарь обкома Шестопалов, который увидел мою работу, а на ней изображены иконы, и сказал: «Ну как же так, Ленин, такая дата, а тут иконы». Короче, работу сняли.
Спустя годы я с Шестопаловым сидел за одним столом, и он мне сказал: «Извини, время было такое».
После той выставки я послал натюрморт на зональную выставку в Иваново. Там он висел, был отмечен и его отправили в Москву, на выставку натюрморта, где также о нем говорили и хвалили. Сейчас он находится в нашем художественном музее.
Да, много, конечно, было при советской власти и дурного, но много было и хорошего, которого сейчас не восстановить.
О современном искусстве…
– Что касается живописи: чтобы написать хорошую картину, требуется потратить не один год. Я сам писал некоторые картины по четыре года. Сейчас такой роскоши не имеет никто.
При той же советской власти заключались договора к выставкам – зональной, республиканской, всесоюзной. И какой-то период художник мог свободно творить. Сейчас такой практики нет, поэтому мы слышим только одно имя – Никас Сафронов. Но разве это художник? Это же просто смешно. Но он присутствует везде: отгадываешь кроссворд – и там Сафронов. Уже не говорят о Пластове, о других настоящих художниках.
О выставке
В октябре прошлого года в выставочном зале Союза художников была открыта моя персональная выставка, на которой были представлены живописные работы маслом – портреты, пейзажи, натюрморты.
На нынешней экспозиции я представляю только пейзажные работы, выполненные в технике темперы. Выставка называется «Край любимый».
Что такое темпера? К примеру, еду я на Украину, масло брать сложно – еще неизвестно, в каких условиях будешь работать. А с темперой проще – взял планшет и несколько тюбиков – и за работу. Лист высыхает, убираешь, и снова в путь.
У меня есть целые серии таких работ – я писал их и на Украине, и на Кавказе, и в Константинове, в Федякине, где сохранилась русская деревня. Сложность еще в том, что живописцу трудно перестроиться на другую технику, но мне, в какой-то мере, повезло.
Когда я закончил училище, то работал в кинотеат-
ре «Родина» художником – рисовал гуашью, той же темперой, рекламные щиты к фильмам.
Потом перешел художником-оформистом в театр драмы. А тогда делали декорации не такие условные, как сейчас, а расписывали задник как живописное полотно. И когда открывался занавес, зрители даже хлопали, глядя на нашу работу.
У меня немало графических работ – хватило бы на несколько выставок. Темпера – это вообще красивейшая вещь. В ней можно добиваться самых неожиданных соотношений цвета, тона – и выглядит она свежо, кажется, что написано только что.
Мой путь
В Переславле-Залесском был художник из Ростова-на-Дону Алексей Иванович Бородин. И как-то поехали мы с ним в Третьяковку – на денечек. Пока ехали из Москвы в электричке, разговаривали об искусстве. И он мне, молодому тогда художнику, сказал: «Учти, ты – на правильном пути. Ни в коем случае не поддавайся всяким «измам». И я никогда себе не изменял, потому что знал – если ты передашь красками хотя бы сотую долю красоты, данную нам природой, то все у тебя будет – успех и признание зрителей. Для меня Бог – это Суриков. Я специально ездил в Третьяковку смотреть его картины, стоял там часами. И еще – древнерусская живопись – иконы Рублева и других мастеров.
* * *
…Пока Анатолий Михайлович раскладывал альбомы, мы вышли с Людмилой Дмитриевной на кухню, попить чаю, и она сказала: «Как быстро летит время, мы уже с Анатолием Михайловичем вместе 27 лет. Кажется, все было недавно. С первого взгляда кажется, что он очень суровый и серьезный. А на самом деле –
добрейшей души человек. И очень любит своих детей, внуков. И они его очень любят. Самое главное – мы понимаем друг друга с полуслова.
А художник он очень талантливый. И не только с моей точки зрения, как жены. Многие художники отмечают его талант. Все его работы – наши дети. Нам уже жалко их продавать.
В его работах чувствуешь любовь к родному краю, он трепетно относится к русской деревне, к ее быту. Анатолий Михайлович создал образ настоящей деревни, которая постепенно исчезает. Его очень интересует простой человек – его мысли, чувства, эмоции. Поэтому образы русских людей у него всегда живые, объемные, глубокие. Его картины наполнены историзмом, они отсылают зрителя к нашим корням, истокам, традициям».
Но вот чай допит, и мы возвращаемся в комнату, где народный художник России уже приготовил альбомы с репродукциями картин на есенинскую тематику. Но это тема уже другой публикации.
А в конце нашего разговора Анатолий Михайлович Титов сказал: «Все заботы и тревоги по организации выставок легли на плечи моей жены, которой я безмерно благодарен. Спасибо ей за все».