Главная задача, которую Раиса Алексеевна решает в искусстве на протяжении многих лет, – это образность. Каждая работа мастера, будь то мелкая пластика, станковая или парковая скульптура, есть пережитая история и пережитое чувство. Однажды скульптор Лазарь Гадаев спросил Раису Лысенину: «Когда, наконец, ты будешь жить головой?» – «Никогда! – вырвалось у нее. – Только сердцем». Раиса Алексеевна живет и творит сердцем. Для нее работа – это радость. У нее постоянно рождаются новые идеи, проекты, для воплощения которых нужны только время и силы.
Р.В. – Раиса Алексеевна, на днях в музее истории молодежного движения завершила работу ваша персональная выставка, посвященная юбилейной дате. Какие у вас дальше творческие планы? Ведь, насколько я помню, один из разделов экспозиции назывался «Жизнь продолжается»…
Р.Л. – Каждая выставка для меня – маленький экзамен, который дает возможность, в первую очередь, самой оценить свое творчество, взглянуть на него со стороны, понять, над чем работать дальше. Это, наверное, важно для любого художника. Определенный этап пройден.
На выставке было представлено огромное количество эскизов – новые идеи выплеснуты на бумаге в виде набросков. У меня много незавершенных работ: «Городское небо», «Прогулка по Луаре», «Пробуждение весны»… Годами стоит в мастерской скульптура Георгия Победоносца. Она пока еще в зачаточном состоянии, дается тяжело.
Р.В. – А у вас уже сложилось представление, как все эти произведения будут выглядеть в конечном итоге?
Р.Л. – Помню, я приезжала в Москву к близкому другу, одному из своих наставников – Лазарю Гадаеву, взахлеб рассказывала о том, какую работу планирую сделать. Он слушал-слушал, а потом спокойно говорит: «Если о ней можно рассказать, то скульптура ли это?».
Вот стоит, например, у меня коряга, и я пытаюсь разглядеть в ней какой-то образ. Беру инструменты, а дерево не поддается, словно твердит: «А у меня другие планы». И «разговор» с материалом бывает иногда очень суровый. Поэтому невозможно рассказать о том, как будет выглядеть скульптура в итоге. Время покажет. Это что касается творческих идей.
Р.В. – Наверняка вам поступает много различных заказов. А что для вас ближе: создавать произведения по зову души или по чьей-то просьбе?
Р.Л. – Честно сказать, заказами я не избалована. В основном они поступают от друзей, знакомых. И чаще всего нужно делать мемориальные памятники, надгробия, доски. Каждую работу я пропускаю через свою душу, каждая заданная тема становится родной. Если бы заказов было много, то, возможно, со временем у меня появилось бы к ним формальное отношение.
Когда я вырезаю на мемориальной доске портрет человека, для меня важны любые мельчайшие характерные черточки, которые дают возможность сделать портрет живым. Ведь я вижу его только на фотографиях, а в памяти близких взгляд человека живой, смеющийся, печальный, подвижный.
Одно из первых надгробий я делала замечательному художнику Людмиле Дунаевой. Она была словно птица, яркая и красивая, ее живопись отличал редкий декоративный дар, она изучала вековые традиции отечественной культуры. Поэтому мемориальный памятник я сделала в виде птицы Сирин, которая грустит у креста. С помощью красного и черного гранита выразила любовь Людмилы Дунаевой к народному искусству, в котором – истоки ее творчества. Конечно, я сделала не портрет Люды, а птицу Сирин.
Р.В. – Чем, на ваш взгляд, отличается художник-любитель от профессионала? Ведь у каждого свое восприятие окружающего мира, свой стиль, творческая манера. Пабло Пикассо, например, говорил, что всю жизнь учился рисовать, как ребенок…
Р.Л. – Я до сих пор чувствую себя ребенком в душе! Это помогает воспринимать окружающую действительность непосредственно. Марк Шагал еще говорил: «Мне нравится не уметь рисовать». Я в восторге от его живописи. Есть школы, где принимается во внимание только академический подход. Но индивидуальность в творчестве гораздо важнее, чем просто академически выверенный муляж.
Вспоминаю скульптуру Эмиля-Антуана Бурделя «Красноречие». Как вылепить оратора? Сделать, скажем, человека, который с жестикулирующей рукой стоит на трибуне. Все правильно, четко и грамотно. Но каким же путем идет мастер? Ты не видишь ни глаз, ни лица, только открытые напряженные до судорог губы, с которых словно срываются слова, создают впечатление пламенной речи. Бурдель выделил рот, сделал на нем главный акцент, а все остальное – второстепенно. Вот чем отличается художник-профессионал от любителя. Любитель, наоборот, вылепит все до мельчайших деталей, а скульптуры не получится.
Р.В. – На протяжении десяти лет вы являетесь президентом фонда «Творческое достояние», который занимается организацией выставок и сбережением наследия ушедших из жизни художников. С какими проблемами приходится сталкиваться?
Р.Л. – Проблем, конечно, очень много. Что о них говорить? Аналогов нашему фонду нет в России. Художники уходят, а работы остаются. Из них ведь можно создать художественную галерею! Многие произведения наших земляков поистине уникальны, несут в себе дух ушедшей эпохи, представляют огромную историческую и художественную ценность. Каждый год мы проводим выставки из наследий художников и фотохудожников. К открытию каждой экспозиции стараемся выпускать буклеты. Слава Богу, друзья помогают.
Р.В. – Каким образом произведения попадали в ваш фонд?
Р.Л. – Случайно. Например, встретила однажды на улице Елену Яковлеву – близкого друга Евгения Каширина. Она взволнованно рассказала, что наследие фотохудожника под угрозой. Много лет он вел фотообъединение. В последние годы жизни мастера оно базировалось во Дворце детского творчества. После смерти Каширина руководство дворца потребовало как можно скорее освободить помещение и вывезти все материалы. Главный архив перешел вдове, а второстепенный, с большим количеством старых журналов, книг, бракованных фотографий, попал в фонд «Творческое достояние».
В 2004 году ушел из жизни замечательный художник-монумен-талист Анатолий Киреев. В его мастерской стал работать Максим Пресняков. Помещение небольшое, часть наследия Анатолия Александровича забрали родственники. Но осталось много набросков, старых фотографий. Все это Максим сложил у входа в мастерскую. Однако новый управдом поставил ультиматум: или все убираете, или мы сжигаем. Художник звонит мне. В результате получилась интересная юбилейная выставка работ Анатолия Киреева.
Сохранять эскизы художников очень важно. В них трепещет идея мастера, это момент зарождения произведения, у которого, как у человека, есть своя судьба.
Р.В. – Расскажите о ближайших планах «Творческого достояния»…
Р.Л. – В этом году фонду исполняется десять лет. И в декабре в музее истории молодежного движения откроется выставка наследия художников. Сейчас занимаюсь подготовкой экспозиции. У меня есть идея представить не только произведения художников, но и показать творчество рязанских писателей, музыкантов, журналистов, которых нет сегодня с нами: поэта Бориса Шишаева, журналиста и издателя Оксаны Гоенко, искусствоведа Станислава Урманова, главного хранителя фондов Государственного музея-заповедника Сергея Есенина Лидии Архиповой, гитариста Григория Шишкина, пианиста Сергея Мартынова. Имен назвать можно много, но за каждым стоит кропотливая исследовательская работа. Даже если не найдутся их рукописи, записи, то хотя бы просто имена вспомнить. Это ведь тоже наше наследие.
Р.В. – Какое у вас творческое кредо?
Р.Л. – В среде артистов бытует такая поговорка: «Я буду играть на сцене, даже если в зале останется один зритель». Так и я буду создавать скульптуру, даже если только один человек ее поймет, а все остальные отвергнут.