В дни недавнего столетнего юбилея РГУ имени С.А. Есенина с благодарностью вспоминались его преподаватели разных лет. Среди них особое место занимает Раиса Александровна Фридман, которая работала в вузе с 50-х до конца 80-х годов. Студенты любили ее интересные лекции, трепетали, сдавая ей зачет. Все знали о годах молодости, проведенных Р.А. Фридман во Франции, о ее знакомстве с выдающимися людьми. Именно в те годы Раиса Александровна занялась темой, которой посвятила всю жизнь; литературой Прованса, возникшей здесь в XI веке поэзией трубадуров. Провансальские поэты-певцы прославляли культ «Прекрасной Дамы» и облагораживающую силу куртуазной (от французских слов; учтивый, вежливый) любви.
Работы профессора Р.А. Фридман достойно оценены в научном сообществе. Представление же о ней как о человеке, возможно, расширит и дополнит история знакомства с ней молодого человека не из научной и вузовской среды.
Фраза, с которой началась дружба
Человек этот – Александр Петрович Крамаренко. В середине 70-х годов он приехал в Рязань, окончив несколькими годами раньше инженерное военное училище. В Рязани его приняли на работу в качестве инженера на оборонное предприятие.
Молодого человека, помимо производственного дела, интересовала коммунистическая наука. Он с интересом читал труды Маркса, Ленина, но больше всего его покорил Энгельс, к которому, однако, возникли вопросы. Об этом Александр обмолвился при встрече с преподавателем философии сельхозинститута, с которым недавно познакомился. Тот посоветовал ему обратиться в пединститут, где работает одна интересная ученая дама…
– Что вы хотели бы узнать от меня? – приветливо спросила при встрече Раиса Александровна (ей было тогда уже около семидесяти)…
Как рассказывает сегодня Александр Петрович, он задал вопрос: почему Энгельс пишет, что, начиная с XI века, любовные отношения между мужчиной и женщиной становятся той осью, вокруг которой вращается вся европейская литература?
– Я не знал, что это ее тема, но попал в самую точку! С этого вопроса и началась наша дружба.
Он писал мелом: «Salve!»
Александр стал посещать лекции Р.А. Фридман по зарубежной литературе. На заводе этому не препятствовали, считая, видимо, важным гуманитарное развитие сотрудника.
Позднее он привозил ее на завод, где она читала лекцию о Шекспире. «Собралось человек пятьдесят, – вспоминает Крамаренко, – все внимательно слушали, а потом благодарили».
По мнению моего собеседника, Раиса Александровна не столько читала свои лекции, сколько рассказывала и была прекрасным рассказчиком, и потому ее выступления перед аудиторией часто пронимали до слез.
На лекции молодой инженер приходил, как правило, заранее и в еще пустой аудитории чертил мелом в уголке доски латинское «Salve!» – «Здравствуй!» Заходя в зал, профессор с прищуром смотрела на этот условный знак, находила Александра глазами и кивала ему.
Она сама предложила ему изучать языки, и было решено начать с латыни – прародителя всех европейских языков. Метод был давно испытанным: взять подлинник, переводить его со словарем, попутно заучивая новые слова. Первым текстом для работы стали «Записки о галльской войне» Гая Юлия Цезаря.
На латынь ушло четыре года. Затем взялись за английский язык, который Александр проходил в школе, и параллельно – за немецкий, который был совсем незнаком. Может, надо почитать грамматику? Но Раиса Александровна кладет на стол «Фауста» Гете.
Между тем жизнь молодого инженера шла, и было в ней разное. Некоторые личные обстоятельства в первые годы дружбы с Фридман вынуждали его временами оставлять завод и отправляться на сезонные работы в деревню. Был пастухом, механизатором. Но и в то время изучение латыни не прекращалось. Условия жизни были плохими, но здоровый труд на земле, деревенская природа, занятия великой литературой, великим языком создавали такую духоподъемную атмосферу, что это сложное время между городом и деревней стало потом вспоминаться как лучшее время жизни. Он приезжал для отчета к Раисе Александровне, и та заряжала его своим энтузиазмом. Однажды она сказала: «Что-то давно я не изучала новый язык!»
Костер для спасения
Жила она одна в небольшой квартире в доме №16 по улице Урицкого. Александра поразило здесь огромное количество книг на стеллажах и столах. А их все не хватало! И, наверное, первая просьба, с которой профессор обратилась к своему ученику, была – помочь ей принести из магазина новые издания, которые там для нее отложили. Однажды она отправила его в книжный магазин на площади Ленина, вручив предварительно целое состояние – 200 рублей!
Раиса Александровна не любила научные собрания – место работы ученого, говорила она, его кабинет. Не прельщали ее выезды за границу. А вот в Москву она ездила часто – работать в одной из библиотек, где хранились старинные тексты. Александр, если мог, встречал ее из таких поездок на вокзале «Рязань-2».
Был знаменательный день (где-то уже в 80-е годы), когда она проводила его в типографию за своей только что изданной книгой… Была ли это «Любовная лирика трубадуров и ее истолкование», уже известная по изданию в 1965 году в «Ученых записках» пединститута – хорошо известная моим сокурсникам по литфаку тоненькая серенькая книжечка?.. Или какая-то из ее более поздних работ? Сейчас сказать трудно. Но Раиса Александровна надеялась: это будет привлекательная, добротная книга (что важно ей было и потому, что ее точка зрения принципиально не совпадала с позицией западной провансалистики), и она вроде бы что-то предпринимала для этого… Но, распаковав принесенный из типографии груз, оба были разочарованы.
Она была по-интеллигентски непрактична, в решении каких-то житейских проблем предпочитала, чтобы не быть неделикатной, прятать голову в песок.
Александр сказал, что, по его наблюдениям, с полок исчезают некоторые дорогие старинные книги. «Вы тоже это заметили? – огорчилась Раиса Александровна. – Значит, их действительно крадет моя домработница». Но решительно поговорить с «бедной и нуждающейся», нечистой на руку женщиной все откладывала и откладывала. И уж, конечно, была против, чтобы сообщать в милицию.
В Рязанском художественном музее можно увидеть картину Айвазовского «Петр I при Красной Горке, зажигающий костер на берегу для подачи сигнала гибнущим судам своим». Раньше, где-то в 60-х годах, она принадлежала Р.А. Фридман. История появления ее в музейном зале такова. Однажды Раису Александровну пригласили в музей как знатока живописи и коллекционера (она собирала китайскую миниатюру). Как вспоминают музейщики, профессор оставила о себе хорошее впечатление глубиной знания предмета и простотой и, наверное, тогда сказала о том, что у нее в квартире висит полотно, которому, вероятно, домашние условия хранения не подходят. Сотрудники музея посмотрели картину, с помощью экспертов удостоверились, что, действительно, это авторский повтор известной работы, хранящейся в Государственном Русском музее в Ленинграде, и приобрели ее за весьма умеренную плату.
Александр узнал эту историю в общих чертах, когда увидел в профессорской квартире на стене неизвестно для чего прибитые крючья. Потом он, конечно, отыскал картину в музее, наверное, как и многие, удивился ее длинному названию: «зажигающий костер», «гибнущим судам»…
И вот я думаю: Раиса Александровна словами, благородными поступками тоже как бы зажигала для молодых людей спасительный костер – от скудоумия, алчности, пошлости. Мой собеседник искренен, когда говорит: «Раиса Александровна оставила во мне глубокий прекрасный след».
«…в память о наших беседах»
Беседы… Они начинались, когда подходили к концу занятия, и на столе появлялся чай. О чем они говорили? Обо всем. У молодого человека не было от нее секретов, Александр даже приводил к ней знакомиться своих девушек. Он считал профессора эдаким «специалистом по любви», сам же в этом однажды горько ошибся. Раиса Александровна очень желала молодому другу устройства в личной жизни (она в 28 лет бесповоротно предпочла этому жизнь в науке), а когда желаемое, наконец, произошло, присылала ему к праздникам теплые «семейные» поздравительные открытки, как всегда именуя своего друга уважительно «Александр Петрович».
И все же в рамки доброй «бабушки-старушки» она не умещалась. Она знала себе цену. Рассказывая однажды о трудном периоде жизни, который ей удалось преодолеть, мимоходом заметила: «Я слишком большая кость, чтобы меня съесть». Ее ничем нельзя было удивить. «Случалось, – вспоминает Александр Петрович, – придет в голову мысль, которая кажется тебе оригинальной и ценной, с радостью излагаешь ее Раисе Александровне, а она в ответ: «Э, милый друг, это было сказано еще две тысячи лет назад вот таким-то мудрым человеком».
Но именно за привычку думать, размышлять, узнавать для себя новое она, наверное, и ценила ученика. Как-то он принес ей свой литературный опыт, и профессор объективности ради показала его на кафедре литературы. Потом торжествующе (радуясь, наверное, и за него, и за себя) изложила вердикт: «На этого человека не жалко тратить время».
Роза для Прекрасной Дамы
Эти слова давали ему потом нравственное направление: жизненное время бесценно, его надо тратить лишь на то, что этого стоит: оставляет добрый след, насыщает душу.
Так было с изучением языков, что не только расширяло его кругозор, но и приносило пользу предприятию: в 90-е годы было много техники из-за рубежа, и пришлось переводить массу технической документации. Потом «для души» была гитара (учился у Г.Е. Шишкина), затем – бисероплетение, в чем он достиг определенных успехов, получив от мастеров этого дела звание Король роз.
Роза – символ красоты, и как истинный трубадур Александр Петрович принес одно из своих изделий в университетский музей, где в память о Раисе Александровне Фридман хранятся книга с надписью о «беседах» и пишущая машинка, которые она ему подарила. Эта роза в честь Прекрасной Дамы.