С моноспектаклем «Автор категорически не утверждает» заслуженный артист России Дмитрий Бозин выступил на сцене Рязанского областного музыкального театра. О том, что он на этот раз привез в Рязань, и каким, на его взгляд, должен быть идеальный зритель, актер рассказал в интервью корреспонденту «РВ» Анне Добролеже (фото автора).
Р.В. – Почему для названия вашей постановки вы выбрали именно эту цитату Михаила Зощенко: «Автор категорически не утверждает»? В этом есть какой-то подтекст?
Д.Б. – Никаких подтекстов нет. Название нужно понимать прямо. Когда я прочел эту строчку из произведения Зощенко, я понял, что вокруг нее можно составить всю программу. С точки зрения автора, любовь – это самое важное и главное в жизни, но он этого категорически не утверждает. Зощенко находится в пространстве, в котором не нужно придавать значения любви. Она должна быть второстепенной по сравнению с глобальными задачами, как говорит сам Зощенко. Существует что-то более важное, например, служение Отечеству, народу и подобная «ураганная» идеология.
Р.В. – Насколько такая позиция созвучна с вашими личными взглядами?
Д.Б. – Совершенно не созвучна. Я нахожусь в пространстве глубокой любви и наблюдаю ее у окружающих меня людей. Я прекрасно понимаю, что для них это самое важное в мире. Но, так или иначе, зощенковский юмор меня очень трогает. При всей грустности он очень честный. В обществе ценят любовь, но это принято считать твоим личным делом. Главное – насколько ты успешен в своей профессии и какую пользу приносишь обществу. А то, какой ты любовник, по большому счету не важно (смеется).
Р.В. – До слушателя вы хотите донести мысль именно автора или добавить что-то от себя?
Д.Б. – В данном случае я сознательно переплетаю Зощенко с отрывками из поэмы «Руслан и Людмила» Александра Пушкина, в которой рассказывается о чувстве, с Сашей Черным, говорящим, что без человеческого слияния все остальное бессмысленно. Вместе с этими произведениями очень ярко звучит одна из самых критических повестей Михаила Зощенко «Аполлон и Тамара». Главный герой был успешным человеком, наслаждался жизнью. Но в секунду отказа любимой все для него потеряло всякий смысл. Это описано настолько катастрофично, что моя супруга не позволила мне читать зрителям концовку произведения. Она сказала: «Дима, ты их потом не вытащишь». Этот финал даже трагичнее Анны Карениной, потому что герой не покончил с собой, но умер.
После повести Зощенко я начинаю читать залу произведение Андрея Платонова «Река Потудань», в котором описаны катастрофичные обстоятельства: идет гражданская война, всеобщая коллективизация, вокруг царит нищета. Но в этой трудной эпохе у двух людей есть любовь, которая их открывает и просветляет независимо от внешнего уничтожения.
Получается, в достаточно благостном сообществе живут герои Зощенко, но они все потеряны, ибо лишились любви, и в гораздо более страшном времени живут герои Платонова, но у них все есть, ибо они любимы и любят. На таком сочетании я и построил свою программу.
Р.В. – По-вашему, смысл жизни в любви?
Д.Б. – Да! Это же единственное, для чего существуют живые организмы. Зачем природа поделила нас на мужчин и женщин? Для соединения, для ощущения света при рождении ребенка, которого сотворили МЫ. По этой причине артист балета Рудольф Нуриев не мог слушать музыку, если не слушал ее с кем-то вместе.
Р.В. – Вы очень любите поэзию, и нам как землякам С.А. Есенина интересно, как вы относитесь к его творчеству?
Д.Б. – Это один из светлейших и грустнейших поэтов. Но когда я начинаю читать его произведения, в моей голове постоянно возникает вопрос: «Почему же ты ушел?» Его жизнь прервалась в отеле «Англетер», в дорогой, внешне комфортной обстановке. И, к слову, Елабуга – красивейшая тайга, в которой Шишкин написал свои лучшие картины, а Марина Цветаева расстается в этом месте с жизнью. Я постоянно думаю, почему самые страстные, яркие, чувственные люди нас покидают. Уходят, кажется, без сожаления, не обращая внимания на любовь всего мира к ним.
Р.В. – И как же вы отвечаете на этот философский вопрос?
Д.Б. – Самые крупные литературные произведения – не о любви, они об ошибке. Есть замечательный анекдот: «Когда Эйнштейн попал на тот свет, он попросил Бога показать ему формулу человека. Бог три дня писал формулу и, наконец, закончил. Эйнштейн стал изучать ее и вдруг как закричит: «Господи, здесь же ошибка!» На что Бог ответил ему, улыбаясь: «Я знаю!»
Ошибка заложена в нашем ощущении мира, она как будто необходима. Почему Ромео и Джульетта должны были именно погибнуть? Почему в этом наше зрительское счастье? Парадоксально, но самым популярным театром в истории был Колизей. Место, где одни люди убивали других. Также большое количество зрителей собирал ипподром, потому что это азарт, скачки, сила лошадей, потому что люди в любой момент могут разбиться. Нас прельщает риск, смерть. Мы не ценим жизнь, она нам кажется чем-то простым, естественным. Мы не ценим гармонию.
Обратите внимание, что «Оскар» всегда получают те, кто сыграл самых дисгармоничных персонажей. Гармония не ценится, она не возведена в культ. И люди, которые ощутили гармонию внутри себя вживую всей плотью, покидают этот мир, потому что он ее не ценит.
Р.В. – Если люди в Колизей ходили за риском и зрелищами, зачем современный зритель ходит в театр?
Д.Б. – Все то же самое! Цивилизация в этом плане никуда не ушла. Вот, пожалуйста, сломанный палец (Дмитрий показывает загипсованный палец руки). Театр – опасная работа: мы выступаем на ходулях, выполняем трюки, рискуя в любой момент свернуть себе шею. И людям это нравится. В Большом театре, пока одна балерина танцует на сцене, вторая стоит за кулисами, потому что знает, что ее коллега может в любой момент сломаться и ее нужно будет заменить.
Р.В. – Вас не расстраивает такое отношение зрителей к вашей работе?
Д.Б. – Нет. Это естественно. Мне, конечно, хотелось бы, чтобы однажды собрался полный зал гармоничных людей. Знаете, как в фильме Дэвида Линча «Малхолланд Драйв», где главный герой приходит ночью в театр, полный спокойных людей: никто не хлопает, все сидят в ожидании чего-то. Наконец раскрывается занавес, выходит певица и в полной тишине поет… На сцене не нужно разводить ярмарку, устраивать зрелища, потому что у зрителя есть воображение, которое, сливаясь с воображением артиста, само рисует картинку.
Я бы хотел, чтобы было так, но пока это возможно только в кино.
Р.В. – Пока… Значит, вы все-таки верите, что когда-нибудь гармония воцарится в мире?
Д.Б. – Если бы не верил, не занимался бы этим делом.