В 2016 году в московском издательстве «Вече» готовится к выходу в свет первое издание записок военного врача Василия Павловича Кравкова (1859 – 1920) о Русско-японской войне 1904–1905 гг. Автор этого исторического памятника принадлежит к известной рязанской научной династии, давшей нашей стране нескольких выдающихся ученых, в частности – академика Н.П. Кравкова (1865 – 1924), основоположника отечественной школы фармакологов. В.П. Кравкову довелось принять участие в двух последних войнах императорской России. Публикация его дневников за 1914–1917 гг. стала одним из открытий 100-летнего юбилея Первой мировой войны, отмечавшегося в 2014 г. В настоящее время заканчивается подготовка к печати еще одного произведения этого же автора.
Статский советник Кравков, дивизионный врач 35-й пехотной дивизии, отправился на фронт из Рязани со штабным эшелоном в конце мая 1904 года. Вместе с ним, в соответствии с мобилизационным планом, в Маньчжурию выдвинулись квартировавшие в Рязани полки 1-й бригады дивизии – 137-й Нежинский и 138-й Болховский.
Записки В.П. Кравкова свидетельствуют, что большинство офицеров и солдат ехали на вой-ну в воодушевленном настроении. «Мы все находимся под полным обаянием личности командующего Маньчжурской армией Куропаткина, – отмечал Василий Павлович. – Говорят, что нашему корпусу предназначено следовать восточным берегом Кореи, откуда рукой подать и в Токио; едем и боимся, как бы не прибыть нам лишь к шапочному разбору…» Однако по прибытии в Маньчжурию суровые реалии войны оказались куда как неприглядными.
Дивизионный лазарет и полевые госпитали, которыми руководил В.П. Кравков, приняли боевое крещение в кровопролитном Ляоянском сражении. «Наконец-то мы лицом к лицу с неприятелем! – торопливо записывал военный врач свои впечатления 16 (29) августа 1904 г. – На позицию спешат мимо нас все новые и новые части; вот ускоренным шагом идет и Нежинский полк, окончивший свою задачу защиты перевала под Саолиндзы. Полк в горах попал под убийственный перекрестный огонь; артиллерийской защиты не оказалось. Потери выразились: из офицеров 1 убит и 2 тяжелораненых, солдат приблизительно до 300 чел. убитыми и ранеными».
19 августа (1 сентября) 1904 г. «распространились слухи, что дела наши чрезвычайно плохи, что Нежинский полк разбежался, что командир его Истомин, свалившись с лошади, пропал в гаоляне. Прибывшие с позиции носильщики и раненые были в состоянии полной растерянности и паники; последняя быстро передалась моей лазаретной команде; солдаты осатанели от страха...» Страшное лицо войны проглядывает из-за строк дневника военного врача, написанных 20 августа (2 сентября) 1904 г.: «На левом фланге отчаянная канонада продолжается; адская канонада идет и со стороны Ляояна... Только что раскинули мы шатры, стали валом валить к нам раненые разных частей войск. К ночи скопилось раненых до 800 чел., из них много было не из нашей дивизии... Вся эта калеченная людская масса в шатрах не умещалась; пришлось ее разложить по всему открытому, расстилавшемуся широким изумрудным ковром полю. В воздухе висит стон, крик и скрежет зубовный. Мы выбиваемся из сил, чтобы удовлетворить каждого раненого, но это – недостижимо: нас очень мало, а раненых чересчур много. Всю ночь напролет продолжаем работать. Плачу и невыразимо страдаю от безграничного ужаса войны при виде человеческих мук. Чувствую, что того и гляди сойду с ума…»
Итоги многодневных боев превзошли самые пессимистические ожидания. «В Нежинском полку, – свидетельствовал В.П. Кравков, – перебиты почти 2/3 наличного состава, немногим меньше – в Болховском и Моршанском полках. В строю на каждый полк осталось около 6–7 офицеров. Ляоян засыпается гранатами и объят паникой; жители поспешно оттуда выселяются... Японцы энергично нас обходят к Мукдену».
По итогам сражения город Ляоян был оставлен, а русские войска отошли на север к реке Шахэ, где закрепилась на позициях, ставших результатом ожесточенной борьбы с наседавшими японцами.
В.П. Кравков записывал: «Все больше и больше я убеждаюсь, что наша «серая скотинка» поистине «святая» – вынослива, покорна и умеет умирать безбоязненно, геройски; может творить чудеса, будь только у нее хорошие пастыри – офицеры, за которыми солдатики пойдут в огонь и в воду. К сожалению, за небольшим исключением наши офицеры, как приходится их видеть теперь, на войне, не заслуживают никаких похвал, поистине являясь лишь «перед овцами молодцами», умеющими только в мирное время ревниво охранять честь своего мундира, безбоязненно и легко пуская в действие свои шашки и револьверы только по отношению к безоружным своим мирным согражданам. Какая масса из этих печального образа героев является к нам с псевдоконтузиями, покою не дают врачам своим клянченьем о выдаче им перевязочных свидетельств, чтобы перво-наперво сорвать с казны 200–400 рублей единовременного пособия, а затем скорее бы эвакуироваться в Харбин и далее в Россию».
С октября 1904 по февраль 1905 г. дивизионный лазарет В.П. Кравкова располагался в ближайшем тылу Шахэйских позиций у железнодорожной станции Суцзятунь, к югу от Мукдена. Здесь военный врач встретил Рождество и новый 1905 г. Очередной неудачей для русских войск обернулась попытка прорыва японской линии обороны под Сандепу в январе 1905 г. В.П. Кравкову довелось оказывать первую помощь раненым в ходе этих боев и руководить их погрузкой в санитарные поезда.
В феврале 1905 г., вследствие начавшегося наступления японских войск, станция Суцзятунь была оставлена, а армейские тыловые учреждения передвинулись ближе к Мукдену. Окружить русские армии под маньчжурской столицей японскому командованию не удалось, но отступление потрепанных в ожесточенных боях частей и подразделений на север проводилось столь беспорядочно, что больше походило на бегство после катастрофы. В.П. Кравкову выпал жребий стать свидетелем того, как на сопках Маньчжурии поблекла былая слава Русской императорской армии. Он записывал: «Крик, гиканье, ругань людей и беспокойное ржание лошадей адски-диким концертом оглашали воздух, производя жуткое действие на душу. Нервы были все время страшно напряжены от ежесекундного ожидания, что вот-вот тебя опрокинут и сомнут. Нигде не было видно специально назначенных офицеров, которые бы руководили и распоряжались порядком общего движения; те же офицеры, которые сопровождали отдельные обозы, не будучи объединены единством общего командования, вполне естественно старались только как бы скорее свои обозы вывезти из создавшегося хаоса, нисколько не заботясь об участи других. <…> Общей сумятице и погрому много способствовало стремительное и беспорядочное движение артиллерийских парков. Я боялся не шимоз и не шрапнелей, а этой ужасной стихии – паники людских масс со всеми страшными ее последствиями».
Подводя итоги разгрома, В.П. Кравков писал: «Штыков в Нежинском полку осталось около 2000, в Болховском – около 800, в Моршанском – 1100, и в Зарайском – около 2500. О судьбе врачей Болховского полка точных сведений еще не имеется. Я лично из погрома вышел более благополучно, чем дивизионный врач 3-й дивизии, оставшийся почти безо всего – в одном лишь белье и даже без сапог! Взята японцами из наших армий масса орудий; пленена целая артиллерийская бригада. Сожжены многомиллионные склады с интендантским имуществом. Пропало на несколько миллионов рублей сумм из денежных ящиков разных частей и учреждений».
Оставшиеся месяцы войны дивизионный лазарет В.П. Кравкова, потерявший при отступлении из-под Мукдена немало оборудования, провел в бездействии на Сыпингайских позициях. В мае, с получением известий о Цусимском морском сражении, стало окончательно ясно, что война бесповоротно проиграна на суше и на море. Находясь в расположении деморализованной армии, военный медик укреплял себя воспоминаниями о родине. 23 июня (6 июля) 1905 г. он записывал: «А сегодня ведь ночь под Ивана Купала! Дымкой сказочной поэзии обвеян и этот день моего детства. И теперь еще я во многом полон наивной веры далекого прошлого; в моей душе постоянно взожжены огни его святыням… Рязанский кремль… Крутой, возвышенный берег тихого, извивающегося Трубежа… Даль заречных лугов… Плывущие по реке звуки колокола… Тускло горящие в церкви лампады… Запах ладана… Унылые напевы молитв… Скорбящая мать моя, научившая меня безотчетно полюбить давно отжитое, давно угасшее на Руси…»
За умелое руководство дивизионным лазаретом и приданными дивизии полевыми госпиталями в боевых условиях В.П. Кравков за время кампании в Маньчжурии был награжден мечами к ордену Св. Анны 2-й ст., орденом Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом, а также орденом Св. Владимира 3-й ст. с мечами. Несмотря на признание его личных заслуг, радости он не испытывал, болея душой за поруганную на поле брани честь Родины. Во время войны военный врач укрепился в убеждении, что лишь радикальная перестройка общего уклада российской жизни с учреждением парламента и укоренением гражданских свобод помогут в будущем избежать подобного позора, в котором он небезосновательно винил неподконтрольную обществу правящую бюрократию. Об этом писали и доходившие до армии из охваченной революционным брожением России либеральные газеты, внимательным читателем которых стал Василий Павлович.
Возвращаться в родную Рязань В.П. Кравкову пришлось в декабре 1905 г., с трудом пробираясь через страну, парализованную стачками, забастовками, а кое-где – и вооруженной борьбой с повстанцами.
Записки В.П. Кравкова о Русско-японской войне вместе с уже опубликованным дневником периода Первой мировой войны являются важными историческими документами, проливающими свет на множество малоизвестных эпизодов отечественной военной истории. Эти многогранные памятники – неотъемлемая часть исторического наследия Рязани и всей нашей страны. Хочется верить, что готовящаяся к выходу в свет вторая книга записок В.П. Кравкова найдет своих читателей не только среди специалистов, но и среди широкого круга любителей прошлого нашей Родины.
Михаил Российский,
кандидат исторических наук