В Рязани его хорошо знают, ведь многие годы Степан Михайлович Степашкин был директором Рязанского художественного музея. Оказавшись на заслуженном отдыхе, он стал писать.
Сегодня мы публикуем второй отрывок из рукописи Степана Михайловича Степашкина «Вася Нижегородский». Первый был напечатан в номере нашей газеты за 6 мая этого года.
Среди ночи, смотав кабель и растянув его на новом месте, я расположился где-то на середине провода – между полком и штабом дивизии – для того, чтобы быстрее ликвидировать возникший порыв, бежать вперед или назад. Со мной остались Василий Нижегородский и еще два солдата из взвода.
Мы все тогда четыре дня, кроме урывок в несколько минут, не спали. Сон клонит, и сопротивляться ему не было никаких сил. По очереди дежурили у трубки, повесив ее на ухо. Бодрствовали, и все же засыпали, а это наказуемо: за нами следили телефонисты с обоих концов провода.
Утром присмотрелись к нашему месту: мы в обширном маковом поле на краю высокого обрыва. Под обрывом, куда ни глянешь, – бесконечная пойма какой-то реки. Ее вода блестит… По лугам бродят стада коров, табуны лошадей, и нигде не видно ни одного человека. И вокруг нас раздолье. Пригревает солнышко, в нашем маковом поле щебечут маленькие птицы и … тишина. Тишина непривычная, опасная, пугающая. Ведь до этого дня так грохотало, свистело, ухало, и даже в окопах прижимались к стенкам, ко дну.
Прибежал к нам старшина: «Небось жрать хочете? – приветствует он так нас, шутит, – котелки к бою! Будет ли обед, ужин – гарантировать не могу, имейте в виду». Без него мы все это знаем. Спасибо, что с утра покормил. «Какие там в дивизии, в полках дела?» – спрашивает Вася Нижегородский. Старшины – они как генералы: все знают, что происходит на фронте.
Польщенный такой оценкой своей значимости, старшина сказал: «Хреновые дела! Два полка дивизии застряли, никак немцев не выгонят, а мы вырвались вперед, и немец может нас отсечь от дивизии, и окажется полк в окружении. Я понятно говорю? Ну вот какие дела! Немец толкнется на вашу горку, а тут рядом частей наших нет, и придется вам с этого бугра скатываться. Я понятно говорю?»
Старшина побежал дальше. Мы притихли: не дай Бог к немцам в плен попасть. Не было слышно ни пушек, ни минометов. Охотно побежал устранять порыв Вася Нижегородский. Прошло уж много времени, но связь так и не восстановлена. Где же Вася? Всякое может случиться… Говорю своим напарникам: «Идите, посмотрите, что там, а я тут останусь».
Со стороны дивизии телефонисты понукают меня: почему так долго не устраняете порыв, вы там уснули или что случилось? А от тех, кто ушел, опять ни слуха, ни духа. Совсем подозрительно. Подозрительно и то, что мои напарники так охотно побежали на устранение порыва, в том числе и Вася Нижегородский. Вчера никто из них такой прыти не проявлял. Подальше от опасности?
Смотрю на пойму со своего обрыва и кроме стада коров и лошадей замечаю четыре танка, которые как-то непонятно передвигаются: поползут, поползут и остановятся, потом вновь не спеша, на малой скорости начинают движение. Движутся они в сторону нашего бугра, правее него. Чьи танки? Немецкие или наши? С такого расстояния не разберешься. Если немецкие, то, соображаю я, нашему полку будет несладко…
«Слушай, Степан, с тобой будет говорить первый!»
Первый, самый главный, командир дивизии. Я его ни разу не видел, и что он будет говорить с рядовым солдатом?
«Связист! – услышал голос в трубке. – Слушай меня внимательно! От тебя будет зависеть многое. Наши танки выходят из окружения на позиции вашего полка». Я вклиниваюсь в разговор и докладываю, что со своего бугра вижу танки…
«Так вот, – продолжает первый, – беги быстрее к командиру полка и расскажи ему об этих танках. Он сам сообразит, что предпринять. Ты меня хорошо понял? Ну давай, беги!»
Мне кажется, что я летел, а не бежал. Сначала держался за кабель, но он скоро кончился на обрыве. Догадался я, что наш кабель был задет, возможно артиллерийской установкой, и она стащила его за собой, а потом оборвала. Через минут двадцать я ворвался в блиндаж командира полка. Я знал его в лицо и, задыхаясь, передал ему все то, что сказал мне первый.
Подполковник, высокий, крепкий, лет сорока мужчина, обнял меня и крепко стиснул: «Вот настоящий солдат. Молодец! Спасибо! Представить его к награде». И тут же крикнул: «Передать в батальоны, роты, что к нам идут на подмогу. Немец сам побежит, а мы будем его преследовать!»
Выйдя из блиндажа, обнаружил, что весь наш взвод в полном составе тут.
«Белов! – крикнул лейтенант. – Принеси ему поесть» Поднялся… Вася Нижегородский (оказывается он Белов) и подал мне котелок, сказав нежно: «Сынок»…
«Лейтенант, – обратился я к взводному. – Вот тут недалеко наш кабель задело артиллерийской повозкой, тащила его и порвала. Дальше кабель целый. Пусть скорее наши «храбрецы» все приведут в порядок».
«Белов, Корнеев!» – засуетился лейтенант, – сейчас же на линию».
Спать мне не хотелось. Был я какой-то размякший, безразличный. Устал очень. Глаза слипались. Лейтенант отстегнул от пояса фляжку, открыл колпачок и налил в него: «На, выпей и ложись вон в тот окоп спать».
После стопки я охмелел, поел баланды и повалился в окоп, где на дне была постелью сухая трава. И тут же как бы провалился в небытие.
Проспал я почти сутки, и меня никто не тревожил. За эти сутки произошло немало событий. Немец удрал и, по-видимому, далеко. Полки нашей дивизии не сразу начали гнать противника впереди себя…