Почти два года длилась эта странная переписка… Чем она была для них, двух людей, измотанных войной? Что обещали эти заочные встречи?
И была ли эта вспышка взаимного откровения похожей на вспышку осветительных ракет, преображавших местность на поле боя? Они не виделись ни до, ни после переписки. Вообще никогда. Остались только 28 писем. Разговор совершенно чужих, незнакомых людей. Навсегда соединенных войной.
«На столе среди груды привезенных писем я нашел небольшой треугольный конверт. Может быть, как десятки других, я бросил бы его, но беглый взгляд остановился на одном коротком слове, с которым связано так много дней и которое навсегда оставило в памяти глубокий след, – слово Елец. И сразу вспомнилось: далекая вьюга, мороз и метель, пронзительный свист пуль и завывание ветра, бегущие и падающие люди: одни остаются, другие бегут…»
Офицер Красной Армии, подписавшийся Витольдом К., отправил это письмо незнакомому адресату Ираиде Селивановой в Елец. Витольд – это, конечно же, красивый псевдоним. По-настоящему офицера звали Виктором Карташевым, в 44-м году ему было 26 лет. Он участвовал в обороне Ельца и, увидев чужое письмо со знакомым обратным адресом, отправил неизвестной женщине свое послание. «За ответ заранее Вам благодарен. Прошу одно: что делается сегодня в Ельце?»
Сегодня трудно представить ту легкость, с которой завязывалось общение посторонних людей во время войны. Скорби и общий долг у всех были одинаковыми, а надежда одна. Если пришло письмо от незнакомого бойца, значит, нет у него больше родной души в целом мире. Может быть, так и рассудила девушка Ираида из Ельца, которой в январе 44-го было 23 года. Содержание ее писем Витольду неизвестно. Были ли они такие же возвышенные, как у него? Откликались ли на те мысли и рассуждения, которые исходили от много повидавшего человека, идущего теперь на Запад дымными дорогами Европы?
«Вот и сейчас за окном слышен рокот самолета: будет бомбить (он прилетает каждую ночь), а в комнате радиоприемник приносит из Софии «Корневильские колокола». Звучит музыка, ей вторят разрывы бомб, комната вздрагивает, качаясь, дрожат стекла, вспыхивает и гаснет карбидка, а далекий голос так же плавно и нежно продолжает: «Плыви, мой челн, по воле волн», и, кажется, что нет войны, что все это только какое-то недоразумение, и не хочется думать, что всего в четырех километрах в траншеях сидят немцы, что, может быть, завтра придется идти туда же, в их траншеи, которые они дешево не отдадут… Звучит лирика, чувствуется жизнь, не просто, а физически…» (из письма от 10.4.45 г.)
Слог писем Витольда иногда кажется слишком уж изящным для военного времени, когда буквально в 10 метрах разрываются снаряды. Попроси сейчас, в мирное время, написать так профессионального литератора, не у всех получится. Но это не фальсификация, не подлог, вот же они, затертые треугольники со штемпелем полевой почты, я держу их в руках.
«Над городом стоит зловещая тишина. Такая тишина бывает только перед большой бурей. Ни звука. С пяти часов дня ни одного выстрела. Молчат наши, молчат и немцы. В воздухе носится какая-то неопределенность. Эти минуты странны. В них особенно ощущаешь свое одиночество, свою оторванность от Родины, от родных и близких людей, от их языка… Вчера я шел по улице Гроховской. Впереди меня шла хорошенькая полька. Я зацепил ногой телефонный провод и замешкался несколько секунд, распутывая его. Разорвалось несколько мин. (Немцы почти беспрерывно обстреливают некоторые участки этой улицы). И хорошенькое румяное личико польки было исковеркано разорвавшейся рядом с ней миной… Может быть, я и не прав, что называю жизнь мгновением, но я остаюсь при своем мнении и думаю, что даже Вы, Ирэн, меня не переубедите…» (из письма от 25.9.44 г.)
«…Догорает свеча. Может быть, я не успею сегодня дописать тебе этот блокнотный листок. Прага наша. Мы у Варшавы. Мутные воды Вислы светятся фосфорическим блеском: горит Варшава. Горит свеча. Проходит жизнь. Время не ждет. Только я жду письма. Зачем? Что принесет мне оно? Радость? Боль? Сомнение? Мечты юности? Переживания? – Сразу рождается сотня вопросов. Горит свеча» (из письма от 14.9.44, г. Прага)
Война не состоит из криков «Ура!» и «Вперед!» Фронтовики-поэты знают ей цену. Вспомним хотя бы Михаила Кульчицкого: «Война – совсем не фейерверк, а просто – трудная работа, когда, черна от пота вверх скользит по пахоте пехота».
В своих письмах Витольд чем-то похож на героев – не то Ремарка, не то Хемингуэя, которые, пытаясь справиться с опустошением, понимали, что оно теперь с ними навсегда.
Переписка с «неизвестным солдатом» прекратилась 12 декабря 1945 года – дата последнего письма от него. Сделав запрос в воинскую часть, Ираида узнала, что Витольда звали Виктором. Что известно о нем сегодня?
В армию вступил добровольцем. Прошел путь от рядового до подполковника. С января 1943 по июль 1944 г. он – старший инструктор по работе среди войск противника. Дважды ранен. Награжден орденом Красной Звезды… А что же Ираида? Как сложилась ее судьба? Семейное счастье было недолгим. Муж, участник войны, скончался от ран, не увидев дочки, названной так же, как любила подписываться под письмами Ираида Федоровна, – Ирэн. Только недавно Ирэн Селиванова узнала, что мама всю жизнь хранила письма от Виктора Карташева, не давая затеряться им во время переездов. А помотаться маме с дочкой пришлось.
Их семью не обошел стороной молот репрессий, родственникам «врага народа» пришлось несладко. Были кочевья по съемным квартирам, потом жили в коммунальном бараке. В 2001 году закончился земной путь Ираиды Федоровны Селивановой, а спустя почти 15 лет после ее смерти дочь Ирэн обнаружила аккуратно пронумерованную пачку писем на антресолях. Не зная, что со всем этим делать, отправилась за советом к коллеге, известному в Рязани краеведу, просветителю Тамаре Николаевне Цукановой. Зная цену таким вещам, Тамара Николаевна дала своей подруге наказ: «Нужно издать книгу!»
Недавно она вышла из печати и сразу же отправилась на книжный фестиваль на Красную площадь. «Эхо 44-го… Письма к Ирэн». Работая над изданием, Ирэн Владимировна пыталась найти еще какие-нибудь сведения о Витольде, Викторе Степановиче Карташеве. Помогала ей в этом деле сотрудница редакции «Книга Памяти» Рязанской области Тамара Ионкина. Пока к имеющейся о нем информации добавить нечего. Вполне возможно, что после войны Виктор Карташев продолжил службу где-нибудь в специальных органах, а в эти архивы так просто не попасть.
Уходят войны, уходят люди, их знавшие, рассеивается даже память о них. Тысячелетия всё обращают в пыль. Но куда уходят чувства людей? Где, в каких тайниках времени продолжают существовать их мысли, высказанные вслух и на бумаге?
Ирэн раскладывает треугольники писем на столе, как раскладывала когда-то их мама, и думает, думает. Книга открывается посвящением:
«Памяти моей мамы, Селивановой Ираиды Федоровны, памяти всего военного поколения, в чьи судьбы ворвалась война».
И чьи судьбы она не соединила.
«Пишите, жду!!!
Слова вырываются мягким шепотом и растворяются в полумраке комнаты, освященной тускло-коптящей свечой. Тени прыгают вместе с огоньком свечи и кажутся живыми. И я, как тень…»