Уходил Филя из родного дома в лапотках и в онучах, а вернулся однажды, в пресветлое воскресение, в сапогах с галошами. В селе с затейливым названием Шарик все так и ахнули.
– Это где ж ты такой обувкой разжился? – пялили глаза.
– А я у купца Набатова молоточком постукивал. В сапожном деле руку набивал.
– Ну и как, набил?.. – спрашивали.
– Сами видите, – небрежно отвечал Филя и с важной миной на лице рассказывал, какие порядки существуют в большом городе и как он там жил-не тужил. Правда, о том умалчивал, что два года и гроша ломаного не получал, состоял мальчиком «на побегушках» при мастерах; то за вином его посылали, то за табаком, то какой-нибудь девице любовную записочку передать. И только на третий стал работать самостоятельно, за З6 рублей в год и за эти вот сапоги с галошами.
Было это в 1911-м году, и по приезду в родные края Филя, 17-летний Филипп Авилкин, недосчитался в своей неказистой избенке младшего братишки и двух сестренок: умерли от скарлатины и дифтерии. Отец их Спиридон Андреевич еще раньше сошел в могилу: подрядился на нелегкую и вредную работу в далекой Астрахани и однажды, свалившись с усталости на грязный пол в тесном, наполненном ядовитыми парами помещении, наутро не проснулся.
В те далекие от благополучия времена мужики из сел и деревень, расположенных по реке Цне – Купля, Шаморга, Конобеево, Лесное Ялтуново, а также по ее притокам – Желанное, Завидное, Шарик, чтобы прокормить семью, по окончании полевой страды уходили до весеннего снеготаяния на заработки – квасить шкуры в больших чанах и красить их с последующей просушкой и выделкой. Здесь же, возле чанов, и ели-пили, и спали, что нередко заканчивалось смертельным исходом от угарного газа. А в Борках, Кермиси, Львовке, Спасске мужики в основном плотничали, и покидали дом на все лето, до белых мух. В таких семьях пахали, сеяли, косили, молотили женщины, старики и дети, кто уже мог держать серп в руках и цеп.
Своим чередом пришел 1914-й год, и Филю – Филиппа вместе со старшим братом призвали в армию, отправили на войну. Осталась мать одна в Шарике, с лошадкой, которую вскоре пришлось продать, и с коровенкой, которая – худо-бедно – выручала. Правда, приходилось в жилку тянуться, на покосе последние бабьи силы выкладывать.
С полей сражений, из окопной грязи вернулся Филипп в родное село, слава богу, живым-невредимым, и стал, не покладая рук, трудиться на земле. Много разных событий, важных и не очень существенных, протекло перед ним. Много эпизодов, житейских случаев мрачных и светлых, горьких и радостных, сохранила его память. На склоне лет, мысленно оглянувшись назад, взялся Авилкин за перо. Решил изложить на бумаге все то, что знает, помнит, что видел собственными глазами. Чтобы люди завтрашнего дня, прочитав его заметки, приняли к сердцу историю своего края, узнали о прошлом малой своей родины. Недаром ведь сказал один мудрец: «Слова улетают – написанное остается».
Ложились на бумагу простые бесхитростные строки.
«Семьи были большие. Средняя состояла из 12 человек, а были и по 20-25. Но и смертоностъ была большая, особенно детская. Умирали от кори, оспы, дифтерии, скарлатины…»
«На пасхальную неделю собирались партиями, играли в карты, в «три листика», в лапту, в шары. Мячей не было, шары выстругивали из дерева. Парни и девчата гуляли по лугу, плясали и пели под маленькую гармонику о семи ладах».
«В 1908 году открыли первую в Шарике трехклассную школу, построенную земством. Она была светлая, просторная. Учительствовала Преображенская Елена Петровна. Потом в школьном здании размещались – ликбез, клуб, изба-читальня. Там же проводились первые выборы в Советы крестьянских депутатов».
«В 1929 году организовали колхоз из 30 хозяйств. На северной стороне он назывался – «Заря свободы», на южной почему-то – «Восьмое марта».
И трагические страницы нашей истории (куда ж от них денешься!) не минули пера Авилкина. «В 1931-м году случился неурожай», а вместе с ним – голод. Ели листья с липы, ракушки, собирали желуди, выкапывали гнилую картошку. В 32-м весна выдалась ранней, рожь поспела на месяц вперед против обычного, это многих спасло от беды и даже от смерти. Но не всех. Помню такой случай: дождавшись жита, один селянин – Тимофей Гаврилович повалился на новые хлеба, раскинул руки, объял колосья, сколько мог захватить и... испустил дух».
Так и вязал свой рассказ, узелок к узелку, Филипп Спиридонович, и в конце привел полный список земляков своих, погибших в боях за Родину. И первым, согласно алфавита, стоит имя дорогого ему человека – Авилкина Алексея Филипповича. «В 1965-м году, в честь двадцатилетия Победы, возле восьмилетней школы соорудили памятник. Ребята очень внимательно и бережно к нему относились. Содержали в чистоте и порядке, сажали цветы, возлагали венки. Здесь же проводили сборы пионерской дружины».
Свои записи Филипп Спиридонович показал сельской учительнице Ховрачевой Анне Андреевне, и та, прочитав, сказала, что они могут принести большую пользу в деле воспитания молодого поколения. Позже перепечатанную на машинке и аккуратно переплетенную рукопись решили сделать достоянием широкой публики, передали в Шацкий краеведческий музей.
Однажды в нее заглянул С.Г. Варганов, главный архитектор Рязанского научно-реставрационного управления. Был у него свой интерес.
По роду своей деятельности Сергей Григорьевич тесно связан с Шацким районом. В свое время он составлял проект реставрации Свято-Никольского монастыря в селе Старочернееве, и ему приходилось подолгу жить там вместе с мастерами, по ходу внося поправки и коррективы в рабочие чертежи, потом занимался памятниками русского зодчества, находящимися на территории Вышенской обители. Пытался воссоздать в прежних формах «ветряк», больших размеров мельницу, в селе Конобееве.
И вот однажды Варганов посетил тихое село с забавным названием Шарик, которое принадлежало некогда Его императорского Величества господину оберкамергеру Александру Львовичу Нарышкину и в котором по ревизской «сказке» 1811 года проживало три семьи с семнадцатью лицами «мужеска пола» (женщин во времена крепостного права в расчет на принимали). Церковь, деревянная, пятиглавая, с шатровой колокольней, показалась Варганову очень самобытной. Настоящим русским духом была проникнута. Профессиональный глаз сразу же отметил: построена по классической композиционной схеме, то есть колокольня, трапезная, четверик и алтарная часть расположены на одной продольной оси. Заметив интерес приезжего к их разрушающемуся день ото дня бревенчатому строению, к архитектору, помогая себе батожками, приковыляли старики-старожилы. Покачали головами: «Да-а, совсем обветшал наш храм. Считай, восемьдесят лет стоит сиротою, без людского догляда. Скажи, мил человек, а можно его подремонтировать, божеский вид придать? «Думаю, можно, – глядя в погрустневшие лица стариков, ответил Варганов. – Здесь, по-моему, не все еще потеряно. Было бы желание людей, наше с вами желание. И, разумеется, помощь со стороны епархии».
Приехав в город, порывшись в литературе, Варганов узнал, что храм в честь Святой Троицы был заложен в начале прошлого века графиней Шуваловой (урожденной Нарышкиной). Финансирование строительства осуществлялось следующим образом. Земли по берегам реки Выши, к ним еще подкорчевывали лес, распахивались и засевались просом, зерно продавали, а вырученные деньги шли на церковь.
В следующий приезд в Шацк Варганов познакомился и с воспоминаниями Авилкина. «Первое время постоянного священника у нас не было, – писал краевед и патриот своей «малой» родины. – Иногда приезжал батюшка из села Желанного, справлял обедни. Потом прислали иерея Виктора, по фамилии Флерин и дьячка, нарезали им земли, около 30 десятин. Поп был нрава живого, веселого. По уезду раскатывал на лихом рысачке. В 1929 году церковь закрыли, отца Виктора арестовали и отправили на Соловки».
«Летопись села Шарик», как назвал Авилкин свой скромный труд, была написана увлекательно, изобиловала интересными фактами и подробностями. Автор привел даже копию с архивного документа – ревизской «сказки», где перечислялись поименно первые жители села с указанием их возраста. Люди веры православной трудились на земле, переносили все тяготы и невзгоды, возделывали поля, растили хлеба и детей. А когда пришел суровый час и над страной нависла смертельная опасность, взяли в руки оружие. 114 человек отдали свои жизни в боях за Родину – свидетельствует Авилкин, знаток истории своего села. Церковь – определенная памятная веха этой истории. И очень жаль, если здание храма будет потеряно для будущих поколений.
Проведя вместе с конструктором Д.В.Дмитриевым инженерное обследование здания Троицкой церкви, Варганов пришел к выводу: при грамотном научном подходе к реставрационным работам её можно спасти от дальнейшего разрушения, восстановить в изначальном виде. Дошедшие до наших дней стены, отдельные фрагменты и архитектурные детали позволят восстановить белокаменную облицовку цоколя трехярусной колокольни, венцы трапезной, главы и кресты, деревянное резное убранство по фасаду, так называемый декор. А он, судя по тому, что сохранилось, выполнен на высоком художест-венном уровне.
Это нужно делать сегодня. Быть может, завтра будет поздно. Время ведет свою разрушительную работу. Вода и камень, как известно, точит. Деревянные постройки она тем более не щадит.