Так как интеллигенция перестала быть значимым сегментом российского общества, то рыночная экономика не обязана удовлетворять ее, интеллигенции, потребности – духовные, культурные, идеологические. Нет интеллигенции, есть другой потребитель услуг, для него и работает рынок. И мы видим то, что нам показывают, и читаем то, что пишут, и верим в то, что нам пропагандируют. И скучно стало жить в отсутствие интеллигенции. И даже страшновато от тотального присутствия массовой культуры, которая рассчитана на незатейливого среднего потребителя.
Но все же стремление к идеалу не так часто, как хотелось бы, но просыпается. А идеала в окружающей действительности нет. Не верится в то, что нет в нашем обществе интеллигентных людей. Они есть, просто общественное мнение не желает их замечать и с ними считаться. Отчасти мои сомнения разрешил сценарист и режиссер Александр Миндадзе, заявив недавно в одном из интервью: «Интеллигенции как класса уже нет. Она у нас исчезла, как и во всем нормальном мире. Это теперь индивидуальный выбор и удел – быть интеллигентом».
Конечно, с живым киноклассиком хочется спорить по поводу «нормальности» всего мира без интеллигенции. Но в этом споре приходит на ум утверждение, что интеллигентность – явление чисто русское. И слова этого нет ни в одном другом языке мира. Словари сообщают нам, что оно появилось в русском языке в 60-е годы XIX века, и было синономично выражениям «мыслящий человек», «мыслящие люди». Так разве в современном мире нет мыслящих людей? Они есть, и их принято называть интеллектуалами. Чем интеллигент отличается от интеллектуала? Последний не претендует на роль совести нации. Интеллигент претендовал всегда. Он брал на себя право судить о действиях власти, с точки зрения стороннего человека, во власти не участвующего. Судить строго, непредвзято, бескомпромиссно.
Так значит, интеллигенту во власти не место? А куда тогда приписать Александра Грибоедова и князя Вяземского, считавших возможным служить во власти России, своему Отечеству? А как быть с академиком Сахаровым, которого друзья-депутаты освистали на съезде? Он ведь тоже пришел во власть – законодательную. А власть его не приняла. Все эти люди были подлинными интеллигентами. Получается, что интеллигентный человек может прийти во власть. Но там у него меняется точка зрения. Он уже не вовне, а внутри, и видит все иначе. Если у тебя есть силы для того, чтобы видеть все иначе и не поступаться принципами, иди и смотри. А если нет таких сил, даже не пытайся.
На наших глазах столько интеллигентов смогло поступиться принципами, что иное положение дел кажется уже невероятным. Но это невероятное все же возможно. И тогда математик Григорий Пелерман отказывается от миллиона долларов. Это его выбор и его право. И нам необязательно знать, почему он так решил. Он сделал выбор.
Проблема выбора для интеллигентного человека всегда актуальна. Ведь он может судить не только о состоянии власти, но и о самочувствии общества. Оно тоже не всегда безу-
пречно. И общество зачастую не хочет слышать суждения о своем самочувствии. И тогда не приемлет суждения Виктора Астафьева или Петра Чаадаева. Но слово уже сказано, и его из контекста времени не вычеркнешь.
Есть ли в нашем времени люди, которые несут на своих плечах груз интеллигентности? Такие доминантные фигуры есть, пусть даже и не на каждом шагу. Это про дураков сказано, что их не много, но они удачно расставлены – на них все время натыкаешься. Интеллигенты в наше время на каждом шагу не встречаются. Расставлены неудачно. Но мы их находим, если хотим иметь дело именно с ними.
Недавно ко мне пришел учитель, который собрал воспоминания двадцати ветеранов о Великой Отечественной войне. Записал их на диск. Размножил диск в количестве двадцати экземпляров. И тем самым сохранил память о войне. Я еще расскажу об этом подлинном русском интеллигенте, способном не только на суждения, но и на поступки.