Я видела его картины в Музее искусств Грузии в Тбилиси – там им отведен целый зал. И всякий раз, приезжая в этот город в 80-е годы прошлого века, шла в зал Пиросмани, чтобы снова увидеть это наивное искусство. Оно не наивно и несет в себе какую-то подлинную правду об укладе жизни в Тифлисе в начале прошлого века, которых теперь нет – ни уклада, ни Тифлиса.
Я еще застала Тбилиси таким, каким мы его мифологизировали в советское время. В нем было что-то с картин Пиросмани: голубоватый туман по утрам, многоцветье базара, полногрудые красавицы на резных балкончиках над Курой и грузинское многоголосье, возносящееся к темному, графитовому небу по вечерам из множества ресторанчиков и духанов.
Когда я вижу телевизионную хронику сегодняшнего Тбилиси, с трудом узнаю знакомый город. Понятно, что политическое становление независимой Грузии затянулось и, как в воронку, вобрало в свой водоворот и тех, кто был грузинской интеллигенцией, и тех, кто пел за гостеприимными грузинскими столами, и тех, кто снимал замечательное грузинское кино… Где теперь мужчины с гордым профилем, склонявшиеся к шахматной доске в тбилисских скверах? Где торговцы фруктами на шумном базаре, у которых можно было пробовать все и досыта? Где тот крестьянин-абхаз, который угощал нас своим вином в подвале собственного дома и велеречиво рассказывал нам о качествах напитка в каждой из бочек? Они тоже втянуты в водоворот политической борьбы и наверняка к нам недружелюбны. Честно говоря, хочется, чтобы это утверждение было ошибочным.
Теперь, с высоты другого возраста и обретенного опыта политических трансформаций, я понимаю, что уже тогда, в 80-е годы прошлого века, в Грузии все было не так просто и прекрасно, как нам казалось. Именно в программе грузинского телевидения я видела в первый раз Звиада Гамсахурдия. Тогда грузинское телевидение могло показывать невозможные на ЦТ сюжеты, например, Тбилисский рок-фестиваль с теми песнями «Машины времени», которые в Москве можно было услышать только на концертах. Так вот о Звиаде Гамсахурдия, которому потом довелось стать грузинским президентом. Он каялся в телевизионном сюжете, продиктованном властью. Каялся в своем диссидентстве, вспоминая о заслугах отца – классика грузинской литературы. Он был молод, напуган и повержен. Человеку с «переломанным» хребтом предстояло возглавить страну в самый ответственный для нее момент.
Там, в Грузии, я узнала историю террористического захвата и попытки угона самолета в Турцию осенью 1983 года. В тбилисских газетах об этом писали, в московских – никогда. Среди угонщиков и террористов оказалась тбилисская «золотая молодежь», в их обезвреживании принимала участие группа «Альфа». Нет, уже тогда не было спокойно под лазурным тбилисским небом. Традиционное дружелюбие, открытость, гостеприимство горожан делали этот город воистину теплым. Говорят, что название грузинской столицы переводится именно так – теплый город. Помню, я поднималась пешком на гору Мтацминда, где в гроте при церкви Святого Давида похоронен Александр Грибоедов. Заблудилась на извилистом серпантине, спросила прохожего: как пройти? Очень скоро мне объясняла дорогу толпа человек из десяти, посылая меня в совершенно противоположные стороны. Но они искренне хотели помочь.
Там, в Тбилиси, еще тогда, я как-то очень отчетливо поняла, что в СССР существуют проблемы межнациональных отношений. Режиссер маленького театра рассказывал мне о сложной символике только что показанного спектакля. Я в ней несколько запуталась – зачем все так сложно? Мой собеседник ответил мне неожиданно: грузины – маленькая нация, нас всего несколько миллионов. Вы – большая нация – нас никогда не поймете. Очень неуютно стало от этого гортанно произнесенного слова – никогда.
Того Тбилиси уже нет, а Грузия есть. Другая, недружелюбная по отношению к прошлой метрополии. И бесполезно объяснять, кто перед кем в большей степени виноват. Найти опору в прошлом для восстановления хотя бы цивилизованных отношений между нашими народами, помогают выставки, подобные недавней. У нас есть общее прошлое. Его из памяти не вычеркнуть. Никогда.