Врачи обеспокоены; болезни молодеют. А диагностика заходит в тупик. Ярко выраженные симптомы заболеваний далеко не всегда подтверждаются физиологическими изменениями. Нам плохо, но мы не поймем, почему. Кажется, что краски мира блекнут, а жизненные силы уходят, как вода в песок. Мы еще надеемся на отпуск, на то, что сможем вернуть свою жизнерадостность. Но проходит 2-4 недели отдыха, и мы возвращаемся на работу такими же вялыми и усталыми. Согласитесь, знакомая картина. Наши недомогания совсем другого свойства. О причинах мы беседуем с видным российским культурологом, автором многочисленных исследований по психологии культуры, преподавателем МГУ им. М.В.Ломоносова Мариной Леонидовной КНЯЗЕВОЙ.
Культурный фон и здоровье
Р.В. – Как влияет культурный фон на здоровье человека? Может ли человек в буквальном смысле слова заболеть от того, что он читает, видит, слышит?
М.К. – Мы очень мало знаем о психике и природе человека. Рассматриваем его то как социальное существо, то как экономическое животное, не чураемся таких определений, как «офисный планктон», «социальный робот»… В действительности человек по своей природе безграничен и должен переживать такие состояния психики, которые я называю «сверхчувство». Переживая сверхчувство, он реализует себя эмоционально, а это очень важно для его здоровья. Еще Аристотель ввел понятие катарсиса. Созерцая произведения искусства, мы отождествляемся с героем и в момент кульминации настолько преисполнены сопереживания, радости, что забываем о себе. И тогда наступает крайне важный момент для нашей психики – момент жизненного экстаза.
В культуре, где господствуют патология, человек не может отождествить себя ни с одним героем. У него не происходит эмоциональной разрядки через сострадание, а наступает шок. Складывается версия яростного мира, где все кругом плохо, люди подлые, перспективы нет… Но, как я уже сказала, человек так устроен, что обязательно должен пережить свой кайф, ему необходим по жизни драйв. И он находит его в алкоголе, криминале, совершает прыжки за грань закона, чтобы произошел выброс адреналина. А если разрядка происходит через зло, то психика расшатывается, и мы получаем героя нашего времени – неврастеника. И тут мы видим, что культурные искажения опускаются ниже, на уровень физиологии. Врачи фиксируют огромное количество заболеваний щитовидной железы, которая служит воротами между духовным и физическим миром. У одних происходит гормональный выброс, который приводит к повышенной возбудимости. У других падает активность, возникает быстрая утомляемость, они начинают свои проблемы усиленно заедать и запивать, набирают лишний вес. У нас инсульт, инфаркт, рассеянный склероз стали заболеваниями молодых. Рак – на духовном уровне – это обида, астма – стресс и подавленность, диабет – тревога… Это же все болезни печальных состояний.
В трагедии Шекспира Гамлет утратил связь времен. А мы утратили связь понятий. Раньше земский врач лечение начинал с того, что посылал больного на исповедь, чтобы его душевный мир распрямился, а мы собст-венную жизненную неустроенность запиваем таблетками. Нездоровая культура формирует нездоровых людей. Больные люди создают больную культуру. И получается, что немногочисленным здоровым просто деваться некуда, они отданы на заклание.
Черная культура и гламур
Р.В. – В своих исследованиях вы много пишете о так н азываемой «черной культуре». В ее основе культ смерти, разрушение человеческих взаимоотношений. А что за явление – гламур? Почему оно так прочно укоренилось в нашей действительности?
М.К. – Черная культура воспитывает психопата и неврастеника, у него один кумир – фирма-производитель, которая «постоянно заботится о нем» и утешает все новыми и новыми товарами.
У гламура цели схожие, но меняется мотивация. В отличие от черной культуры гламур создает не картину яростного мира, а обворожительный мираж. Счастья можно достигнуть, установив у себя в квартире ванну джакузи, и в волшебных пузырьках растворятся все твои тревоги. Черная культура формирует унылого раба, а гламур – раба веселого, поклоняющегося моде. Но и в том, и в другом случае происходит замещение эмоций. То, что человек должен пережить в духе, ему предлагают пережить в акте потребления.
Р.В. – Как с нами такое могло случиться? Ведь русская культура далека от стяжания, обладания. Взять хотя бы героев русских сказок, которые являются носителями культурного генома. Вы как-то говорили в одном из интервью, что герои западного фольклора стремятся к преуспеванию, а герои русского – к самопознанию. И вдруг в нашей жизни ценность денег и карьеры вышла на первый план. Это люди так переменились? Или общество предпочло развиваться в совершенно другой культурной парадигме?
М.К. – Мы совершенно не знаем свою русскую культуру. У нас вольготно себя чувствует культура маргинализированного большинства. Мы сейчас как витязь на распутье. Либо станем русским народом со свойственными ему качествами гуманности, рачительности, остроумия. Либо уйдем с исторической арены, повторив судьбу очень многих великих цивилизаций. Это не просто слова. Исторические качели, боюсь, качнулись не в нашу сторону. Культура становится единственным средством спасти русскую самобытность. К сожалению, у нас даже соответствующего национального проекта нет. Экономисты во власти не могут посчитать материальную отдачу от него. Им кажется, что здесь только затраты. И нет понимания того, что русские скоро окажутся малым народом.
Заказ на дурака
Р.В. – Вспоминается цитата из романа О.Хаксли «О дивный, новый мир»: «Все воспитание тела и мозга как раз и имеет целью привить людям любовь к их неизбежной социальной судьбе». Почему люди превращаются в маргиналов?
М.К. – Понимаете, есть большой заказ на дурака. Не на такого дурака, который в русских сказках описан, а на дурня. Сказочный Иван-дурак не такой уж простак, он побеждает все трудности. Именно потому, что не идет напролом, а задействует свое высшее «я», советуется с Коньком-Горбунком (метафора интуиции). Дурень же тупо делает то, что ему приказали. Фирма сказала: «Покупай, у нас сегодня скидки», он идет и покупает.
Р.В. – А что за персонаж Емеля? Он вроде бы не относится ни к «умным дуракам» ни к «глупым дурням». Благодаря этому герою некоторые «знатоки» фольклора считают, что русский человек по своей природе ленив и безынициативен.
М.К. – Созерцательность или лежание на печи можно ведь расценить и как систему отложенного действия. Подождать, когда вызреет ситуация, и действовать сообразно новым обстоятельствам, – разве это не проявление мудрости? Вообще, русская культура любит театрально обыгрывать героя, который прикидывается простачком.
Кстати сказать, я считаю нашу национальную эмблему ошибкой. Образ русской культуры, ментальности – это не медведь. Он не отражает национальный характер. Наш национальный герой – Левша, изобретатель тончайших вещей. Если этот образ мы поставим во главу угла нашего самосознания, то наверняка многое осмыслим по-другому.
Нельзя спастись в одиночку
Р.В. – Обществу потребления выгодна культура, воспитывающая неврастеника. Для него товар становится средством анестезии. Но общество потребления слишком глобально, оно не замыкается в рамках одной страны…
М.К. – Не соглашусь с вами, что во всех странах одно и то же. Я часто бываю с лекциями во Франции, Швейцарии и наблюдаю там интересное явление – народное просветительское движение. Несколько человек собираются вместе, создают ассоциацию и начинают просветительскую деятельность. Приглашают преподавателей, профессоров из других стран. Там есть понятие «публичная польза». Если власти видят, что семья или несколько семей организовали культурную ячейку, они выделяют субсидии. На днях я еду на русский фестиваль в Альпы. В течение 10 лет его проводит обычная французская семья. Местная мэрия оказывает ей содействие, гостиница выделяет удобные, недорогие номера – так это все работает.
Все дело в том, что спастись в одиночку нельзя. У нас в России тоже легко приживутся подобные общины. Какое-то время я своего ребенка воспитывала в деревне. Это была совершенно обычная деревня, куда на лето бабушкам привозят внуков, – часто из семей, где кто-нибудь из родителей сильно пьет. Соответственно и у детей возникают ранние психические расстройства. Я рассудила, что оградить своего ребенка от влияния соседских мальчишек все равно не смогу – наживем только врагов. Да и не стоило даже пытаться. Люди растут не в семье, а в поколении. И каждому из нас важно иметь чувство принадлежности к своему поколению. Что я решила сделать? Привезла из дома самые дорогие книги по искусству, пригласила к себе всех этих деревенских ребят и сказала: «У меня будет студия «Вернисаж». Купила им бумагу, краски. Рассказывала об искусстве Италии, Индии, они сидели как завороженные. Пили чай с самодельными бутербродами – из черных хлебцев с маслом, для интереса. Рисовали Венецию, индийскую куклу и путешествие на поезде. На выставку рисунков пришли бабушки. Сняли свои огромные стоптанные тапки, босиком вошли в комнату. Одна бойкая девочка, сирота, была у нас экскурсоводом. «Посмотрите направо. На этом полотне вы видите венецианские гондолы», – произносила она манерно и нараспев, подражая искусствоведам. У детей сменился лексикон. Им хотелось чем-то блеснуть. Они блистали умными словами, услышанными от меня. И все это произошло вмиг, на щелчок пальцев. А все потому, что природа человека, как я уже говорила, экстатична. Бабушки, облокотясь на стены, молча смотрели, вздыхали и держали руки под фартуком. На следующее утро на крыльце, где вчера стояли бабушкины тапки, лежали принесенные ими в знак благодарности кабачки-цукини, огурцы, капуста. Люди почувствовали, что в их деревне произошло событие.
Что я хочу этим примером сказать? Воспитывать нужно не своего ребенка, а его друга. И тогда мы все вместе создадим благодатную среду спасения детей.
Я сейчас пытаюсь разработать философскую систему здоровых сред. В добровольной самоорганизации людей, нацеленных на культурное развитие, я вижу путь изменения мира к лучшему.
Вниз по карьерной лестнице
Р.В. – Реалии таковы, что люди стали больше работать и выкладываться на работе. В такой ситуации меньше возможностей для культурного развития. Одновременно растет число приверженцев «дауншифтинга», когда люди сознательно понижают свой социальный статус ради обретения полноты жизни. На ваш взгляд, обязательно спускаться по карьерной лестнице или достаточно просто изменить свое отношение и окружающему миру?
М.К. – Я вам расскажу о своем личном опыте. Долгое время я жила в постоянной гонке, с одним желанием – успеть. Столько было разных проектов, неоконченных рукописей, лекций… Это как езда на велосипеде: сначала ты сам крутишь педали, а потом понимаешь, что педали давно крутят твои ноги. Остановка произошла внезапно. Я переходила улицу, и джип «Мицубиши Аутлендер» вылетел на красный свет. Врачи сказали потом, что одной трети моих травм хватило бы для летального исхода. Но произошло чудо, я вернулась в мир. Это был долгий период проверки истинности того, чем я занималась в жизни. Я лежала без движения (16 переломов!) и применяла к своему состоянию все то, что рассказывала на лекциях студентам о глубинных, потаенных силах русской культуры. Я заново, по крупицам создавала себя.
После всего пережитого я поняла, что важно быть не успешным, а просто счастливым. Только в естественном, спокойном течении жизни я могла слушать людей, любоваться людьми и понимать, насколько совершенное творение – человек, на своих хрупких, тоненьких ножках. Это дает мне ощущение счастья. И еще я поняла, как много на свете вещей, без которых я могу обойтись.
В чем наша беда? Мы служим мелочам, которые возведены в культ, и они заслоняют большие переживания и открытия. Может быть, не стоит в поте лица зарабатывать лишнюю тысячу, чтобы купить еще одну кофту? Может, лучше сэкономить время и потратить его, скажем, на чтения Монтеня и нести в себе тот самый свет, который компенсирует собой все, что мы не приобрели? Иногда кажется, что мы ведем себя, как индейцы: меняем золото личного времени на побрякушки потребительского общества. А где же истинные ценности – мужество, спокойствие, проницательность? Им нет места в системе, где все размениваются на три копейки. Счастье и удовольствие – это разные вещи. Поэтому те, кто в наше время исповедует высокий отказ от многих вещей, вызывают у меня уважение.
Мне кажется, что пройдут прагматичные, сложные времена, и появится поколение идеалистов, романтиков. Они будут знать, что самым плодотворными для судьбы человека являются бескорыстные поступки. Проигрывая, может, где-то тактически, они выигрывают в главном. Это как в русской сказке: шел герой, увидел страдальца, пожалел и помог. И добро вернулось к нему в семикратном размере.
Р.В. – Марина Леонидовна, вы прошли пешком от Урала до финских границ. Насколько увиденное вами отличается от того, что есть в Москве? И почему книгу очерков вы назвали «Россия светозарная»?
М.К. – Москва – очень непростой город, слоистый, такой большой торт «Наполеон». Внешне она выглядит совершенно не так, как живет на самом деле. Во всех странах культура столиц отличается от культуры других городов. Поэтому Москва по некоторым признакам – совершенно не Россия. А с другой стороны – все в ней, как в провинции, такая же разделенность на круги общения. Мы живем сообществами, маленькими мирами. В этом смысле в Москве множество «деревень», и каждый живет в своей. Еще Андрей Платонов писал, что это сверху кажется, что народ ровный, а на самом деле он живет островами.
От путешествия по России у меня осталось ощущение большой людской доброты и доверчивости, душевной щедрости и готовности поделиться последним. Все эти качества никуда не исчезли. А почему светозарная? В нашей стране с ее довольно суровым климатом любое небесное просветление воспринимается с особенной радостью. Свет и тепло всегда обожествлялись, символизировали сокровенное. Высокое назначение России в том, что она еще явит свой благостный свет миру.
Беседовал