Я специально просмотрела все телепрограммы – ни одного упоминания об известной певице. У нас в последние десятилетия сложилась устойчивая точка зрения; человека нет, если его не показывают по телевизору. Елена Камбурова есть. Она дает концерты и руководит созданным ею театром музыки и поэзии. Выходят ее диски с новыми записями. Но певица существует как бы в другом, параллельном, пространстве, которое недоступно и неинтересно массовой культуре.
Камбурова всегда существовала на нашей эстраде отдельно, и всегда была популярна в узком кругу интеллигентных слушателей и зрителей. Но тогда, в 70-80- е годы, именно такие зрители диктовали моду. И потому песни в исполнении Камбуровой часто звучали в кино, пусть и за кадром, ее нечастые концерты в столице и провинции походили при переполненных залах.
Я слушала певицу на одном из таких концертов в Рязани. Тогда меня потряс диапазон ее голоса – от хрипловатых низов «под Высоцкого» до недостижимых высот почти ангельского пения. Другим открытием стал «ассортимент» представленных поэтов: Маяковский, Самойлов, Вертинский, Окуджава, Юнна Мориц… Список можно продолжать, озвучивая самые неожиданные фамилии. Она играла песню, но делала это иначе, чем модная тогда Пугачева. Камбурова играла по законам театра, который «среди турусов и колес не читки требует с актера, а полной гибели, всерьез». Именно поэтому Камбурова создала театр музыки и поэзии. Она предпочитает иметь дело с серьезной поэзией и непростой музыкой.
Но при этом ее хочется слушать. Этот потрясающий голос, это актерство и даже шутовство в исполнении выводит ее песни за грань эстрадного действа, на высоту античной трагедийности. Или античной сатиры. Это уж как получится. Елена Камбурова на сцене – почти всегда в черном. Минимум бутафории заставляет ее максимально использовать собственные актерские возможности. Она их использует.
Девочка с греческими корнями, родившаяся в первые недели войны в далеком Кузнецке, мечтала об актерстве. Но в 60-е годы, когда решалась ее судьба, страна строилась и обновлялась. Ей нужны были инженеры, физики, а не лирики. Родители, врач и инженер, направили девочку в институт легкой промышленности, откуда она через два года сбежала. Ей хотелось попасть на сцену, как чеховской Нине Заречной. Она поступала в Щукинское училище, но не была принята. А в цирковом училище, куда ей посоветовали походить на репетиции, режиссер вдруг услышал ее голос и дал ей аккомпаниатора, который потом стал ее мужем. На эстрадное отделение Государственного училища циркового искусства Елена Камбурова и поступила. Именно отсюда ее любовь к цирку и артистическое бесстрашие, и шутовство в лучшем смысле этого слова.
А еще те первые московские годы подарили ей дружбу с Леонидом Енгибаровым и Цецилией Мансуровой, первой Турандот, Фаиной Раневской и Микаэлом Таривердиевым. И дружба с Булатом Окуджавой оттуда же, из первых московских кухонных компаний и распеваний песен под гитару. Окуджава не ревновал ее к своим песням, не возражал против ее импровизаций на темы его песен. Он признал за ней это право – своим безбрежным голосом окрашивать в другие тона его стихи и нехитрые мелодии. Потом у нее появились «свои» композиторы – Исаак Шварц, Микаэл Таривердиев, Владимир Дашкевич. Но Окуджава, как первая любовь, остался в ее репертуаре навсегда.
Елена Камбурова напела себе имя в искусстве и безупречную репутацию. Она практически не появляется на тусовках и редко присутствует на телеэкране. Но я знаю зрителей, которые хранят ей верность десятилетиями. Их много, верных ей зрителей. Об их правах хочется сказать отдельно. Сегодня трудно что-либо возразить против программной политики нашего телевидения. Там работают на рейтинг, и исполнители, подобные Елене Камбуровой, не укладываются в востребованный формат. Но чем виноваты ее почитатели и почитатели других, не востребованных телевизионным начальством, талантов? Им практически закрыта дорога в телевизионные программы. А верный зритель чем провинился?
Камбурова жива. Ее голос звучит по-прежнему завораживающе. Ее песни – не для ресторана, в который давно превратилась вся наша эстрада. Они для души. А душе нашей так хочется трудиться. И день и ночь. И день и ночь.