Непосредственные участники событий на минувшей неделе по разным телеканалам излагали свои версии происшедшего. Именно версии, потому что фигура умолчания отчетливо выступала за всеми этими монологами и диалогами. Так случилось, что именно накануне этих дней мне довелось читать показания одного из участников путча, опубликованные в 1991 году, и его интервью, опубликованные в августе 2011-го. Рассказы его несколько разнятся с тем, что говорилось ранее. Конъюнктура поменялась, теперь можно расставлять другие акценты и придавать иной смысл происходившему тогда.
Что же это было – выступление ГКЧП в августе 1991 года? Попытка государственного переворота? Да, если иметь в виду изоляцию действующего президента СССР М. Горбачева и его семьи и публичное заявление о том, что он не может исполнять свои обязанности по состоянию здоровья. Ирония истории бескомпромиссна: Михаил Сергеевич пережил некоторых активных участников ГКЧП, по сей день активен и вполне определенно высказывается о сути происшедшего тогда.
И сегодня участники заявившего о себе 19 августа 1991 года комитета по чрезвычайному положению настаивают на том, что их целью было спасение СССР как государства. Их противники, в том числе и небезызвестный Геннадий Бурбулис, утверждают, что к тому времени Советский Союз начал практически распадаться: отпадала Прибалтика, вслед за ней в свободное плавание устремилось Закавказье, бурлили среднеазиатские республики. Да и с братьями – славянами все труднее было договариваться. Михаил Горбачев до сих пор уверен, что предложенный формат Союзного договора мог скрепить распадающееся пространство скрепами иных, более демократичных отношений в новом союзе. Путч как раз этому помешал. Но сегодня это выглядит не более, чем благими намерениями. Союз распался после путча, и значительной части нашего населения его до сих пор жаль, а Владимир Путин когда-то назвал его прекращение одной из катастроф минувшего века. И никто всерьез не решился ему возразить.
Главным же результатом путча сегодня можно считать не развал Советского Союза, а повсеместную, практически революционную смену управленческих элит – и на самом высшем кремлевском уровне, и на местах. Путч послужил прекрасным поводом для того, чтобы после его подавления передать власть на местах от партийно-советской железобетонной номенклатуры к другой, которая только начинала складываться в российском демократическом движении, вокруг президента России Бориса Ельцина. Все происходило так, как обычно происходит в период социальных потрясений: революцию делают одни, ее плодами пользуются другие. Уже во времена новой России, после 1993 года, Борис Ельцин снова изрядно перетряс новую властную элиту. Но тогда, в августе 1991-го, казалось, что новые люди приходят во власть всерьез и надолго. Тогда по этому поводу было много ликований, потом – много разочарований.
Но результат был достигнут: мы сегодня, 20 лет спустя, живем в совершенно другой стране. Она нам, может, не кажется идеальной конструкцией, но назад пути нет и не хотелось бы, честно говоря. Именно этой новой России приходится решать те проблемы, которые ей оставил в наследие Советский Союз, опираясь при этом на опыт и самого СССР, и тысячелетний опыт государства Российского.
Август 1991-го выветривается из памяти свидетелей и кристаллизуется в памяти участников событий. Для нас, свидетелей, он стал неким разломом эпох, началом нового времени – тяжелого, страшного и странного поначалу. Но переломные эпохи не бывают другими.