Простые решения

№68 (5872) от 4 сентября 2020

Почитав пресс-релизы, сочинил анекдот. Мюллер спрашивает Штирлица: «Вы не видели сегодняшнее объявление? «Каждый участник получит кейс с брендированными стикерами». Как вы думаете, Штирлиц, не имеем ли мы тут дело с шифровкой?». «Пустяки, – отмахнулся Штирлиц. – Речь идет о раздаточном материале к конференции». Внутренне он ликовал: фраза означала, что американцы открыли второй фронт.

Сегодня этот фронт развернут в сфере национального языка. Война за влияние на сознание ведется нешуточная. Слова говорят не только о смыслах. Они отражают ценностные ориентиры населения. Ценности там, откуда берутся заимствования.
Новость о том, что в России будет создана правительственная комиссия по формированию целостной языковой политики, поначалу заинтриговала. Но быстро выяснилось, что речь идет всего лишь о выработке единых требований к словарям. Увы, ни один словарь не может объяснить сложившийся парадокс. Чем настойчивее мы отстаиваем суверенитет внутренней политики, тем больше признаков культурного колонизаторства появляется. И тут хочется задуматься над интересным феноменом. Так ли уж активно англоязычная лексика расширяет наш понятийный аппарат?
Нет, назначение у нее совсем другое. Она делает воздушным, эфемерным любое высказывание, направленное на изменение реальности.
Речь, насыщенная англицизмами, способна создать иллюзию большой управленческой работы.
Это такая культурная ворожба, новая номинация действительности, попытка заговорить ее, как будто новые лингвистические конструкции автоматически изменят материальный мир: работники начнут больше зарабатывать, продукты подешевеют, болезни отступят…
Неслучайно социологи вводят в науку такое понятие, как семантическое управление. Штуковина очень интересная! Социолог Сергей Переслегин объясняет это так: вместо того, чтобы управлять событиями, ресурсами, людьми, вы управляете словами. Сила семантического управления в том, что вы не называете вещи своими именами. Вместо «сокращение» теперь принято говорить «оптимизация», вместо «карантин» – «самоизоляция».
Из-за этого постоянно расширяется дистанция между действительностью и реальностью, хотя словари трактуют эти слова как синонимы. Но реальность сильнее слов. Настолько же сильнее, насколько цены в магазинах весомее цифр статистики и показателей инфляции.
Вспоминаю свою недавнюю беседу с профессором РГУ Рудольфом Подолем. Говоря об ущербности дистанционного образования, мы затронули тему симулякров, как они проникают в нашу жизнь, подменяя конкретные действия обозначениями, подобиями, имитациями. Семантическое управление прекрасно укладывается в эту цивилизационную модель. Культ простых решений с их бесполезными последствиями уже породил в обществе сатиру. Достаточно посмотреть юмористические ролики на YouTube с Виталием Наливкиным, председателем придуманного Исполкома Уссурийского района. Борется он с недостатками радикальными методами, доведенными до абсурда. Когда коммунальщики в очередной раз отключают горячую воду, руководитель исполкома раскладывает под теплотрассой костер, показывая, что нужно не сидеть сложа руки, а все-таки решать проблему! Язык этого руководителя состоит сплошь из восклицаний: «Чего вы вообще здесь делаете?!», «Вот что такое?!», «Я за вами сколько гоняться буду?!» Совсем как у щедринского градоначальника Дементия Брудастого, стращавшего подчиненных словами «Не потерплю!» и «Разорю!».
Действительность – это мы со своим убогим, выхолощенным лексиконом. А реальность – это великий и могучий русский язык, не дающий впасть в отчаяние. Сможет ли он вернуть нам сложность мышления? Ведь от простых решений мы порядком устали. От них даже медведи падают. На Лыбедском бульваре в Рязани скульптура медведя опрокинулась, чуть не задавив ребенка. А все потому, что прикрепили ее к тротуарной плитке наспех. Надо бы не к плитке, а к земле, к родной почве. Хотя… Как посмотреть. Если слово «происшествие» заменить на «ивент» (event), инцидент не выглядит таким уж опасным.