Каких изменений ждет рынок труда?
Федеральный научно-исследовательский социологический центр РАН обнародовал в «Российской газете» результаты опроса общественного мнения. Некоторые данные свидетельствуют о том, что значительная часть населения испытывает дискомфорт от условий, сложившихся на рынке труда. Цифры и проблемы обсудим с нашим экспертом, директором консультационно-кадрового агентства «Профессионал», преподавателем факультета экономики РГРТУ Е.С. Каракуц.
Р.В. – Екатерина Сергеевна, опрос свежий, проведен в марте-апреле 2018 года. Некоторые данные не просто впечатляют. Они дают тревожную картину трудовых отношений в стране. Четверть работающих (25%) не оформлены на работе официально. То есть существуют на птичьих правах и не защищены законом. Более трети населения (36%) получают серую зарплату. Выплаты в конвертах в любое время можно отнять, ничего не объясняя работнику. Не говоря уж про то, что огромные суммы не поступают в бюджет, в Пенсионный фонд. Кажется, что все попытки уменьшить теневой сектор не приводят к желаемому результату. Государству нужно действовать силовыми методами или сулить бизнесу новые пряники, чтобы он начал работать вбелую?
Е.К. – Известно, что силовые методы эффективны в коротком периоде, после чего идет откат к прежнему состоянию. Да, по наблюдениям моих коллег, HR-специалистов, малый и средний бизнес в стране чувствует себя некомфортно. Снижается количество предпринимателей, люди все чаще выбирают наемный труд, где не такая мера ответственности. Что же касается серых зарплат, то это вопрос доверия государству. Честно скажем, что правительство в 2007 – 2010 годах сделало немало, чтобы вывести доходы населения из тени. Развивалось ипотечное кредитование. Оно требует белой зарплаты. Транслировались социальные ролики, заставляющие задуматься о своем пенсионном будущем. Но постепенно у людей снижалась уверенность, что они и дальше будут получать прежний объем социальных благ, и так, мягко говоря, небольшой. В государственную медицину агрессивно вторгается коммерческий сектор оказания услуг. Хорошее образование стоит немалых денег, занятия в кружках тоже не бесплатны. Ситуация, когда каждый сам за себя, откладывает отпечаток на ментальность. Если бы работник внутренне не хотел мириться с серыми выплатами, экономика постоянно менялась бы. Но мы видим, что прежние схемы кредитования потеряли актуальность, и люди делают выбор не в пользу будущего, а в пользу настоящего. Хотят получить по максимуму сейчас, потому что завтра или не будет работы, или последует новый виток кризиса. Силовые методы по обелению экономики дадут, конечно, отдачу в краткосрочном периоде, но уничтожат все, что осталось.
Р.В. – Что сейчас является главным нервирующим фактором для работника на рынке труда?
Е.К. – Больше всего, я думаю, угнетает постоянный стресс на рабочем месте. Завышенные требования или нечетко прописанные должностные обязанности, что на руку руководителю, но абсолютно не на пользу наемному работнику. Его заставляют заниматься всем. Понимаете, уходят ведь не из организации. Уходят от руководителя. Люди сталкиваются с невостребованностью, невозможностью развиваться в сложившихся производственных отношениях, привносить в свою работу что-то новое. А руководитель почему себя так ведет? Далеко не всегда из-за собственной нерадивости. Он тоже находится под давлением экономических показателей. Спрос упал, клиенты не покупают, а продать надо. И начинаются придирки к подчиненным: не можешь заставить купить – ты плохой работник. Иначе у начальника бизнес трещит по швам. Это целый пласт явлений, затронувших огромный сектор экономики. Если в 1998-м у нас произошел обвал в промышленности, но оставалась торговля и другие отрасли, то в 2014, после санкций, не сладко пришлось всем, включая строительство и банковский сегмент. Другой нервирующий фактор – крайне нестабильные производственные цепочки. Трудно предугадать, что будет с заказчиком, поставщиком завтра или послезавтра, отсюда и узкий горизонт планирования и невозможность гарантировать людям долгосрочную занятость.
Р.В. – Трудовая мобильность и гибкость – это то, что государство намерено поощрять. Пока эти поощрения только на словах, но тренд налицо. Но вот данные того же опроса: лишь трое из каждых ста осуществляют переквалификацию для смены работы. Может быть, у людей просто отсутствует стимул? Человек может приобрести множество дополнительных компетенций, однако готов ли к новому качеству работника сам работодатель?
Е.К. – По-разному бывает. Вы знаете, сколько жалоб мы слышим от менеджеров, что квалификация специалистов не дотягивает до уровня, необходимого для работы на современном оборудовании? Сгладить противоречия может трудовая миграция и налаженная система непрерывного образования, выстроенная под конкретные задачи. Пусть это будут трехмесячные курсы, дающие возможность получать узкую компетенцию, которая потребовалась фирме. Что касается переоборудования производства, то это вопрос вложения капитала и, в первую очередь, вопрос сбыта. Если спрос невысокий, то вкладывать в оборудование никто не будет. Многие директора живут по принципу: «Если что-то работает – лучше не трогать».
Р.В. – Все чаще можно слышать мнение, что человек за свою трудовую деятельность должен сменить несколько профессий, чтобы успешно развиваться как личность. И вроде бы в развитых странах так многие живут. Это миф? Реальность? Такое возможно на нашем рынке труда, где предпочитают работников с опытом в возрасте от 30 до 40 лет?
Е.К. – Естественный процесс – смена приоритетов и интересов на протяжении жизни. В современном обществе меняется понятие о смысле работы, как о философской категории. Это не ярмо, которое на тебя взвалили, а способ самораскрытия, поиска гармонии. Мы видим такое явление, как глобальная толерантность. Никого не удивляют студенты, которые приходят учиться в 40 лет.
В Германии человек может уйти из организации без содержания на год, и за ним сохраняется рабочее место. Только лишь для того, чтобы у него было время подумать о жизни и определиться со своей будущей деятельностью. Эти гуманные социальные механизмы – необходимая часть саморегуляции развитого общества. Молодые редко следуют опыту родителей, когда одна профессия – на всю жизнь. Изменились условия. Нестабильность рынка труда требует гибкости. Только крупные государственные структуры могут гарантировать занятость от студенческой скамьи до пенсии. Частный бизнес этого гарантировать не в состоянии.
Р.В. – А когда рабочих мест не хватает, спасением для людей становится самозанятость. Уже несколько месяцев горячо обсуждается тема фискальных сборов в отношении самозанятых. Минфин предложил взимать с них налог в размере от 2,5 до 4,5 процента от выручки. Сейчас эти люди не платят государству ничего, хотя занимаются платной деятельностью регулярно или от случая к случаю. Их даже не могут сосчитать. Минэкономразвития приводит цифру 2,3 млн. Общественная палата – 22 млн. А в налоговой службе самозанятых зарегистрировано менее двух тысяч человек. Появится ли у этих людей, ничего не требующих от государства, легальная ниша на рынке труда? Как фискальные меры повлияют на самозанятость?
Е.К. – Задам другой вопрос: что лучше – угроза или поощрение? В сфере самозанятости сегодня огромное количество людей – репетиторы, фотографы, водители, художники, нянечки… Пока внятных объяснений, что даст им постановка на налоговый учет, они не получили. Какими социальными благами они смогут воспользоваться? Как будут защищены их трудовые права? Та риторика, которая звучит по официальным каналам, она, скорее, жадная. «Нам надо, у нас большие задачи». Но любой скажет в ответ: «Мои задачи мне чуточку ближе». Как говорил Аркадий Райкин – это мое мнение, и я вынужден с ним считаться. Нужно не давить, а идти навстречу.
Р.В. – Почему в общественном мнении федеральные власти назначаются главными ответственными за обеспечение всех социальных благ? Даже таких, которые всецело относятся к полномочиям региональных и местных властей: обеспечение детскими садами, рабочими местами, жильем, доступной медпомощью. Это показало социологическое исследование.
Е.К. – Мне кажется, люди плохо осведомлены, за что отвечает власть на разных уровнях. За непродолжительный исторический период полномочия постоянно сдвигались то в одну, то в другую сторону. И еще это издержки излишней централизации, когда основные ресурсы консолидируются наверху.
Р.В. – Екатерина Сергеевна, если заглянуть в будущее рынка труда, какие необычные профессии мы там увидим?
Е.К. – Герман Греф как-то сказал, что профессия программиста – это вчерашний день. Отчасти можно понять его высказывание. Умение написать работающий код станет таким же заурядным явлением, как умение читать и писать. Пользователь будет дописывать куски кода, вставлять в нужную часть программы, и она будет делать то, что ему нужно. В этом, бытовом, контексте программисты, наверное, будут не нужны. Но значимость самого программирования будет только нарастать. Появится множество смежных, конвергентных профессий. Медицина, допустим, совместится с цифровыми технологиями. На этом фоне произойдет специализация территорий. Невозможно будет везде заниматься всем. Регионы выберут для себя направления, где они наиболее сильны. Это потребует повышения трудовой мобильности. Либо отлаженной системы переподготовки кадров, о чем мы говорили выше. Некоторые профессии возродятся из небытия. Например, профессия плановика, но уже с новыми компетенциями. Экономика любит планирование и не может без него жить.
И многое будет зависеть от того, где трудится человек. Крупные компании требуют глубокой специализации, мастерства в узкой сфере применения знаний. Малый бизнес – это всегда умение заниматься многими вещами, всегда совмещение разных должностей. Это я объясняю своим студентам.
Р.В. – Какое же направление они предпочитают?
Е.К. – Большинство из них не слишком обременены мыслями о будущем трудоустройстве. Надеются на то, что молодость выдержит все трудности, а сердце подскажет.
Р.В. – Спасибо вам за интересный разговор.
Беседовал Димитрий Соколов
Фото РИА «Новости»
Купить электронную копию газеты