Солдатские сапоги

№45 (5950) от 18 июня 2021

Воспоминания о военных годах не отпускают пожилых рязанцев

Уже в ноябре 1941 года Рязань стала прифронтовым городом. Начались частые налеты вражеской авиации. За два месяца было сброшено не менее 300 авиабомб. Обстрелы с воздуха и бомбежки продолжались до июня 1943 года. Живы свидетели тех грозных лет. Им уже далеко за восемьдесят, но память сохранила воспоминания о страшном времени, да и разве возможно забыть такое.

С Раисой Васильевной Волковой нас познакомил составитель карты «Рязань 1941–1945 годов», краевед Арсен Бабурин. Но общаться с пожилой женщиной нам пришлось по телефону из-за профилактических мер:
«Родилась я в деревне Богданово Рязанского района. Когда началась война, мне было четыре года. Отец на фронте, мама с утра до вечера в колхозе. Опекала меня соседка, слепая женщина. Я сидела у нее дома, а есть хотелось ужасно. Помню, выдвигала ящики стола, думала, вдруг найду там хотя бы корочки хлеба. А бабушка, услышав мои движения, печально качала головой: «Нет там, ничего, детка».
Немцы в первую очередь пытались разбомбить железнодорожные пути и мосты. Наша Листвянка была у летчиков под прицелом. Однажды бомба попала в поезд, который только-только пересек мост через реку. В одном из вагонов перевозили мешки с сахаром. Обуглившиеся куски мы потом собирали вдоль путей, и для нас это было единственным лакомством. От бомбежек прятались в землянку возле дома. Корова туда, естественно, не помещалась, ее привязывали к дубу, и она мычала от страха и рева самолетов. С неба летели не только бомбы. Фрицы сбрасывали пустые бочки, издававшие грохот и свист. Так, наверное, пытались запугать гражданское население. Бочки эти находили потом в садах соседнего Кораблино.
Однажды мы с мамой пошли в село и оказались под обстрелом. Мама схватила меня в охапку и побежала прятаться к берегу реки, а я запомнила, что в нескольких сантиметрах от нас землю прошила пулеметная очередь, выпущенная с самолета.
Чтобы прокормиться, мы, дети, собирали мерзлый картофель, оставшийся в полях после уборки. Мама вешала мне на шею консервную банку, и я ходила подбирать зеленоватые клубни величиной с редиску. С полей уносить ничего нельзя было. Как-то раз мы подбирали колоски и увидели, как на нас во весь опор на коне мчится сторож. Все побросала, добежала до края поля, падаю, а в голове мысль: ну и пусть он меня задавит копытами, пусть я умру. Ничего уже не было страшно.
Отца тяжело ранили под Ржевом и комиссовали. Я сидела на лавочке возле дома, болтала ногами. И слышу крик: «Райка, отец твой идет!». Он шел к дому, одна нога у него совсем не сгибалась. Начал папа работать в тылу, бригадиром в колхозе.
В распутицу, когда совсем нельзя было пройти по дорогам или до речки, я надевала его фронтовые сапоги сорок последнего размера, ноги в них хлябали и буквально горели от потертостей. Однажды мне пришлось идти в них в школу. Вид ужасный: юбка, а до колен одеревеневшие сапоги с загнутыми носками. Но ничего не поделаешь, другой обуви не было. Сижу за партой и трясусь: лишь бы не вызывали к доске, одноклассники засмеют. И тут учительница ставит точку в журнале напротив моей фамилии: «Пойдет отвечать… Андрюшина». Я вышла к доске, и все сорок учеников в классе покатились со смеху. Мне хотелось провалиться сквозь пол, так было обидно.
Столько лет прошло, а до сих пор этот случай вызывает у меня слезы. И сейчас не могу их сдержать. Столько воспоминаний нахлынуло, вы уж извините, говорить больше не могу…»
На этих словах мы и простились, Раиса Васильевна всхлипнула и повесила трубку. А мне остается только поблагодарить ее за эти воспоминания, и за все труды ее самоотверженного поколения, которое помогло поднять из руин страну в послевоенное время.

Записал Димитрий Соколов