Хроники красной зоны

№53 (5958) от 16 июля 2021

Мои десять дней в стационаре ковид-центра

Все началось девятого утром, так же, как и при ОРВИ, – общая разбитость, туман в голове, легкое першение в горле… Десятого навалилась свинцовая гриппозная слабость: даже поход на кухню стал требовать усилий. Тогда же вызвонил медсестру для ПЦР-теста из платной клиники – потерю двух с лишним тысяч пережить было можно, а вот самостоятельную поездку с окраины города в центр – уже сложнее.

Результат, подтверждавший наличие РНК-вируса SARS-СoV-2, пришел вечером одиннадцатого – как раз накануне длинных выходных. По закону подлости участковый терапевт нанес визит всего за пару часов до этого, так что моему лечению (на тот момент еще без подтвержденного диагноза) в ближайшие три дня предстояло ограничиться витаминами да обильным питьем.
11, 12, 13 июня – без изменений. Мне не хуже, но и не лучше. Главные неприятности поджидали в ночь на 14. Черт знает почему в четыре утра накатило острое чувство голода. Не придумал ничего лучше, кроме как съесть йогурт, ну не котлеты ж лопать при ковиде…
В шестом часу утра подступила тошнота. К семи мутило так, что лежать уже не было никакой возможности. Позвал жену – она четвертую ночь спала на диванчике на кухне, а как еще обеспечишь самоизоляцию в однушке? Едва она успела войти, и… Вот я все так же сижу на кровати, а на полу – лужа крови. Чего-чего, а кровавой рвоты в моей жизни еще не было.
Через полчаса приехала скорая. Мне что-то говорили, сделали какой-то укол. На тот момент все происходящее воспринималось в каком-то полуомборочном мареве. Жене предложили позвать соседей или прохожих, чтобы донести носилки со мной на машине – в половине восьмого утра выходного дня – задача практически невыполнимая. Я пролепетал, еле ворочая языком, мол, дойду сам. Девушки-фельдшеры сначала сопротивлялись: по их словам, если я, простите, окочурюсь, пока буду идти до «скорой» своими ногами, им потом за это отвечать. Но деваться все равно некуда: соседи по лестничной площадке разъехались, на улице – никого. Кое-как надел шорты и рубашку, и по стеночке, по стеночке…

Где тонко, там и рвется

…Насколько у нас в некоторых микрорайонах, не взыщите за грубость, хреновые дороги, осознаешь, пожалуй, только когда тебя везут на скорой. Когда любое резкое движение причиняет болезненное неудобство, тебя временами не просто потряхивает на ухабах, тебя бросает из стороны в сторону. Даже лежа лучше крепко держаться за что-нибудь обеими руками.
По обрывкам фраз понимаю – везут в ОКБ. Кровотечение из желудочно-кишечного тракта – всегда подозрение на прободение. До БСМП, которая дежурит в этот день на приеме ковидных больных, боятся не довезти. Тогда же, впервые за год с лишним с начала пандемии, не от светил медицины с телеэкрана, а от девочек из скорой слышу, что у нас – ковидных, чаще страдают не легкие, а не выдерживают сосуды. При всем своем коварстве вирус не притязателен в выборе целей: где тонко – там и рвется. А с сосудами и сердцем тонко едва ли не у каждого второго. Вот и моя гипертония вкупе с избыточным весом и давними операциями на ЖКТ, похоже, дали о себе знать.
ФГС, фиброгастроскопия. Боже, я не хочу слышать этой аббревиатуры, не хочу знать, как она расшифровывается! Но хирург из реанимации, разумеется, прав: когда выбираешь, умереть от внутреннего кровотечения или заставить себя проглотить эндоскоп – пресловутую «кишку с лампочкой», второе представляется меньшим из зол. В реанимации прохладно – здесь работают кондиционеры. По левую сторону от меня – двое пожилых мужчин под аппаратами для искусственной вентиляции легких. Минут десять назад, может, больше, я попытался криво улыбнуться жене, когда меня увозили по коридору из приемного покоя. Навязчивую мысль, что больше мы, возможно, не увидимся, отгонял от себя старательно, хотя и не очень успешно…

В ковидной палате

Выясняется, что вроде бы все не так уж страшно. Результат КТ – поражение легких в пределах от трех до пяти процентов, двухсторонняя вирусная пневмония в легкой стадии. Показатель сатурации, определяющий уровень насыщения крови кислородом – 99%, дыхательная недостаточность – отсутствует.
ФГС не обнаруживает прободения желудка, только эрозию пищевода. Хирург объясняет: судя по всему, инфекция воздействовала на сосуды в пищеводе, вот те и не выдержали даже малейшего напряжения при рвоте. Мое же полуобморочное состояние – следствие так называемой постгеморрагической анемии, развившейся из-за потери крови, опять же, на фоне вирусного заболевания. И так как операция мне не требуется, из реанимации меня везут в хирургическое отделение – здесь теперь ковид-центр, красная зона для больных с коронавирусной инфекцией.
Никогда бы не подумал, что кислородный концентратор, аппарат размером с тумбочку, может шуметь так сильно. В моей палате к таким подключены двое, и первое время, еще в полузабытьи, я всерьез думаю, что под окном идут строительные работы. Мне меняют капельницы, переливают кровь (так называемую эритроцитарную массу), а эти два «чемодана» на колесиках – у кровати напротив и справа – прямо под ухом, так и тарахтят безостановочно. Заснуть под этот шум в первую ночь кажется решительно невозможно, я пару раз вымученно проваливаюсь в сон на полчаса, может на час, не больше…
Как ни странно, к третьей ночи я привыкну. Не понадобятся даже переданные женой беруши.
Обстановка угнетает. Бледно-розовые стены с облупившимися лоскутами краски; туалет, чистота которого оставляет желать лучшего… Самостоятельно я дойду до него только к исходу второго дня, успокаивая себя хотя бы тем, что расположен он прямо в палате, а не на этаже, как было, когда я лежал в больнице в последний раз – еще в начале девяностых. Тогда же, на второй день, я узнаю и о том, что нам, «ковидникам», покидать палату не разрешается. Логика тут проста: если инфекционным больным позволить шастать по коридору, пусть даже в своем отделении, не успеешь глазом моргнуть, как они разбредутся по всей больнице, чего, понятное дело, допускать нельзя. Безвылазно в этих четырех стенах мне предстоит провести десять дней, а кто-то остается тут и на месяц, и на два…

Испытание жарой

Время начинает восприниматься иначе. На третий день, когда я, наконец, решаюсь на больничный завтрак из манной каши и компота, усваиваю главное: самые важные часы здесь – восемь утра, час дня и пять вечера. Врачебных обходов не ждут с таким волнением, как завтрака, обеда и ужина. И дело, разумеется, не в особой любви пациентов к манке, гречке и овсянке. Протяжный возглас нянечки «Ма-а-альчики, обе-е-ед!» предвещает едва ли не единственную непредсказуемость в томительно тянущихся больничных буднях. Принесут перловку или запеканку? Побалуют омлетом или подсунут пресную пшенку? Какое-никакое развлечение. Больше, чем кормежки, ждут разве что выписки.
Все мои соседи – куда более типичные ковидники, чем я – с надрывным кашлем и сатурацией в 93-94%. Врачи заставляют их большую часть времени лежать на животе, объясняя, так-де, легкие расправляются, и кровь лучше насыщается кислородом. Непослушных стращают отправкой на ИВЛ…
В первые дни, когда всем примерно одинаково плохо, тут почти никто не разговаривает. Раз начинаются разговоры, значит, помаленьку идем на поправку. Мужички у стены напротив вполголоса рассуждают о всемирных заговорах. Тут тебе и колорадский жук, что отказывается есть картошку, так как нынче она «вся потравлена», и злодейские планы теневого мирового правительства по сокращению населения планеты до «золотого миллиарда»… Пожилой азербайджанец справа от меня встревает в спор, но гнет свое: «вот жара еще паднимится, люди сагреются, и балезнь уйдет…»
Через пару дней жара и вправду разгуляется, но легче от этого никому не станет. Когда за окном палаты за тридцать, даже окна, открытые нараспашку, не спасают. Простыня сбивается, и к утру тело буквально прилипает к кожаному матрасу. Душно, когда лежишь, душно, когда сидишь, когда ходишь от кровати до двери и обратно…
Тяжелее всех приходится дедушке слева от меня, его привезли с ковидом и ожогом спины. Почувствовав недомогание, он решил хорошенько пропариться в баньке. Но, потерял сознание, и бухнулся спиной прямо на раскаленные камни… Раз в день ему меняют повязку, пропитанную йодопироном, дед скрипит зубами, но держится. Впервые за несколько дней оживляется, лишь когда пациенты с врачом вдруг начинают обсуждать, когда лучше заготавливать банные веники – до Троицы или после: он-то в теме, он-то знает, что и как! Но даже заговорив, с постели почти не встает. Только с трудом присаживается на краешек, когда настает время завтрака, обеда или ужина. Мы по очереди носим ему еду на тумбочку.
Улучшение аппетита – еще один признак, что дело идет к выздоровлению. Каждому из нас через медсестер родня передает в палату какие-то продукты. Пока лежишь весь день, так и есть особо не хочется. Как начинаешь вставать – другое дело.
Вот и наш азербайджанец, что еще несколько дней назад почти все время лежал на кислородном концентраторе, теперь каждый вечер, через пару часов после ужина, садится за колченогий стол у окна, и, гордо выпрямив спину, режет помидорку, аккуратно солит ее, и ест вприкуску с сыром и лавашом. Всех подряд – лечащего врача, медсестричек, санитарок, он спрашивает, когда его – считай, уже здорового, выпишут. Но его ПЦР-тест снова показывает положительный результат: придется потерпеть еще немного…

Привитые и непривитые

По прошествии пяти дней выписывают первого из нас пятерых. Покидающий нас сосед с утра уже знает, что тест показал отрицательный результат, что его, наконец, отпустят, и даже как будто смущается, что ему повезло, а нам нет.
Освободившаяся кровать пустует от силы пару часов. Новый постоялец нашей палаты приходит своими ногами. Сатурация – 94%, дыхание сиплое, но держится бодрячком. Рассказывает: самое обидное, что всего пару недель назад сделал первую прививку. Пребывая в полной уверенности, что уж теперь-то ему ничего не грозит, отправился с родственником в гараж чинить машину, и даже не обратил внимания, что тот время от времени надсадно кашляет.
– А медсестра, что меня оформляла, сказала, что тут и привитые есть, – делится с нами новенький. – На этаже с нами в женской палате семья лежит, мать и три дочери – все вакцинированные. Так что толку-то от прививки этой…
Хочу, было, поспорить с ним, благо, есть веские аргументы, доказывающие, что он не прав, что не права его медсестра. Что вакцина не гарантирует стопроцентную защиту от заболевания, но облегчает его течение, снижает вероятность заражения и помогает выработке так называемого популяционного иммунитета. Что надо было после прививки не снимать маску, а, как и прежде, носить ее во всех общественных местах, меняя каждые час-два. Что именно об этом говорила на днях главный терапевт Минздрава России Оксана Драпкина, которая по полочкам разложила, в какой срок вырабатываются антитела, и почему вакцинация действует эффективнее только в комплексе с применением средств индивидуальной защиты. Но уверен ли я, что мы с Драпкиной победим в этом споре? Нет, не уверен. Ведь на любую Драпкину с ее абсолютно разумными доводами найдется кто-нибудь вроде теледоктора Мясникова, утверждающего, что вакцинированных следует поощрять, разрешая им не носить маски, не ограничивая их в передвижениях. Найдутся многочисленные примеры из жизни, когда требование о применении средств индивидуальной защиты (масочный режим в регионе никто не отменял!) соблюдают формально или не соблюдают вовсе. Убедиться в этом проще простого, достаточно прокатиться в общественном транспорте в час пик, или зайти вечерком в любой из торговых центров.
В конце концов, и я тут – не главный умник, ведь, имея возможность вакцинироваться, тянул с этим, все откладывал на потом, пока не угодил сюда, в палату к таким же бедолагам, как я. Троим не вакцинированным и одному вакцинированному…

Пациентов становится больше

Мой второй ПЦР-тест, сделанный уже в больнице, положительный. Между тем, выясняется интересный нюанс: даже с таким тестом меня могут выписать, при условии выраженной положительной динамики в моем состоянии и продолжения лечения на дому, разумеется, с соблюдением самоизоляции. Вот поднимется гемоглобин с моих 80 хотя бы до 120 единиц…
С моего поступления сюда пошел уже восьмой день. Дедушка с ожогом спины наконец-то начал вставать сам к раздаче еды. Перед врачом хорохорится и тоже требует выписки. За глаза ругает непутевую родню, мол, пока он тут, у них все куры по деревне разбегутся…
От заведующего отделением узнаем, что на этаже над нами открыли новое ковидное отделение на 35 коек, и только за первый день оно заполнилось на две трети. Думаешь про нашу прискорбную неосведомленность о вакцинации, о повальном игнорировании масочного режима и как-то грустно становится от таких новостей.
Врачи тут без преувеличения работают на износ – и в будни, и в выходные. Лечат и ковид-диссидентов, и не верящих в вакцинацию, и презирающих маски… Всех.
В помощь врачам, работающим в красной зоне, присылают десант практикантов из РязГМУ. Новобранцы энергично наводят порядок в палатах, драят полы, наконец-то добиваются идеальной чистоты в туалете. К каждому подходят с вопросом – не нужно ли чего; прибраться на тумбочке, перестелить кровать, помыть посуду…

По щадящему сценарию

…На десятый день меня выпишут и отправят под наблюдение участкового терапевта – долечиваться дома, где я и пишу сейчас эти строки. Уходя из палаты, я тоже испытаю странное чувство вины перед теми, кто остается – перед дедом, переживающим за своих кур, перед азербайджанцем, который тоскует тут уже три недели. За то, что уже сейчас я увижусь с женой, окажусь, наконец, дома, а они – останутся. Надеюсь, что сейчас у них все хорошо.
Пребывание в красной зоне в качестве пациента прошло для меня по щадящему сценарию. Вот и в выписке из истории болезни напишут «коронавирусная инфекция средней степени тяжести». Тем, кто, оказавшись в больнице поменьше и похуже, чем ОКБ, был вынужден лежать в коридоре, так как не хватило места в палате; кто неделями был на ИВЛ и балансировал между жизнью и смертью; кто страдал и страдает от серьезных осложнений, подрывающих здоровье на долгие месяцы, уж точно пришлось тяжелее, чем мне. Но и потерянный мною месяц жизни – тоже немало: отрицательный результат ПЦР-теста я получил только на исходе четвертой недели от появления первых симптомов ковида. За этот месяц я пропустил двадцатый день рождения сына… И приобрел опыт, который не хотел бы повторять никогда в жизни.

Александр Абрамов